Песни и сказания о Разине и Пугачеве - Автор Неизвестен

«Что торопитесь? успеете еще околеть!» — говорит Харко, и дело свое делает.

Потом, сударь мой, опустил в могилу к каждому согласничку по ноше серебра, по ноше золота, по сабле, по ружью, по копью, по паре пистолей, и все это, не торопясь, чин-чином, зарыл. Напослед всего на могиле каждого согласничка посадил по лесной яблоне. Покончим-ши это дело, Харко сказал:

— Не пропадай эта казна даром: дайся казна эта тому молодцу, кто на своем веку убьет двенадцать дюжин «басурманов, иль-бо басурманок!

— Ну, а что клад? Дался ли кому? — спросил я.

— Нет! Казаться казался, а не дался, — сказал старик.

45

Один казачок-гулёбщик (охотник) плыл в бударке по Бакоаю, не далеко от моря, пльгл он?то и увидал: на берету в камыше, на (небольшой поляне, стоит белый с красными узорами шатер, а в шатре как жар горит золотая маковица. Увидел это казачок, дивуется. «Что за оказия такая», думает сам про себя казачок, «уж не дьявольское ли навождение, уж не бес ли морочит?» Думает казачок, а сам и глаз не сводит с золотой маковки, да и не (знает, что делать: пристать ли к берегу, где шатер-то стоит, или своротить скорее в какой-нибудь ерик, да и драть по-добру, по-здорову. «А что я скажу товарищам? — думает казачок. — ‘Скажу: шатер, мол, с золотой маковкой видел, а что за шатер и кто в нем, не знаю — не ведаю. Поднимут тогда меня на-смех, проходу не дадут. . Ну, была, не была», — сказал сам себе гулёбщик, взял да и пристал к берегу. Вышел он на берег и видит: около шатра у дверей сидит, пригорюнившись, девица, в расейском шелковом сарафане, да такая раскрасавица, что ни в сказке сказать, ни пером написать: белолица, круглолица, румянец во всю щеку, глаза — что твои спелые торновины, а русая коса чуть не до земли; просто девка кровь с молоком. Спервоначала, как увидел ее казак, — остолбенел. Однако он скоро подошел к ней, а сам читает про себя: «да воскреснет бог», думает, уж не шутовка ли (русалка) прикинулась, чтоб загубить душу христианскую. Подошел он к ней и говорит: «Здравствуй, красна девица!» — «Я, — говорит она, — не девица..» Сказала она это, да и заплакала. «Кто же ты такая?» — спрашивает казачок. «Стеньки Разина полюбовница!»— сказала она, да пуще прежнего заплакала. «Ага, — подумал казачок, — видно я попался к медведю в берлогу!» И стал казак с испугом озираться кругом. «Ты не бойся, — сказала девица. (Она, значит, заметила, что казачок-то немного струхнул.) — Не бойся, — говорит она, — его здесь нет». — «Где же он?» — «На охоту со своими ушел».

Как водится, слово-за-слово, и разговорились они, казак и девица, меж себя. Девица пригласила казачка в шатер и угостила его кизляркой, а ее — сиречь кизлярской водки-то — был полный боченок, ведра в три или в четыре. Тут девица и рассказала казаку, кто она такова. «Я, — стала говорить девица, — из города Царицына, дочь богатого купца. В прошлом году Разин город наш разорил, отца и мать и всех родных моих побил, и меня пленил, да и держит при себе. Такая участь моя несчастная. . На этом месте мы живем вот уже целую неделю. Здесь при нем немного его подручников, человек с двадцать, не больше; а прочие все разъезжают, кто по морю, кто по Волге. Он скоро ожидает всех к себе, послал уже гонцов во все концы, где только его подручники. «Как только слетятся орлы мои, — говорит он, — так сей же миг пойду (на Каменный городок, возьму его, а стрельцов выгоню, засяду, говорит, в этом городке, да «и пошлю в Яицкий город, к яицким казакам — клич кликать: «Ко (мне,охотники!» Приманю, говорит, к себе всех яицких караков и ихних — атаманов-моло- дцов. Тогда, говорит, вое города по Волге покорю, да и в Белокаменну махну». Вот что он, злодей, затевает…»

«Ну, Ул «ита-то едет, да когда-то будет, — сказал гулёбщик и выпил чару кизлярки. — Что он там ни толкуй, а мы кумекаем свое. Якшаться с ним не намерены: супротив присяги и совести не пойдем, так и будет. А ты, красавица, — говорит он ей, немного погодя, — по-едем-ка лучше со мной, чем жить у этого разбойника. Согласна, что ли?» — спрашивает казачок.

Покачала головой девица, вздохнула тяжелехонько, да и сказала: «Нет, молодец, не пойду я с тобой; все едино гибнуть: там ли, здесь ли. Ведь никоим манером не спасешься, не спрячешься от него, лиходея: на дне моря найдет он меня, не то что на Яике у вас: живую он меня зароет в землю. Да и тебе, добрый молодец, даром это не пройдет, а что за охота гибнуть понапрасну из-за меня, ледащей женщины, на что я тебе гожусь и чего я стою теперь, — разбитого горшка, думаю, никто за меня не даст. . Да и в священном писании сказано, я слышала от матери, что кто де бежит от беды-напасти, тот бежит от царствия небесного. Пусть будет со мной святая воля господня. . стану до конца терпеть».

Прошло много л, и, мало ли времени, и говорит девица казаку: «Поезжай, молодец, домой, скоро сам будет».

Нечего делать, простился казачок с девицей, сел в бударку, да и поехал во-свояси… Только дорогой-то и втемяшилась казаку блажная мысль; знамо дело, шишига (дьявол) соблазнил: ведь он, окаянный, не об нем будь сказано, горами качает. «Дай, — думает гулёбщик, — ворочусь назад: девка-то больно хороша. . Ну, то ли, се ли, — думает казачок, — ежели не успею уговорить, так. . что тут церемониться… так хошь боченок о кизляркой увезу? что она' для Стеньки, кизлярка-то, етоит. Вестимо, не покупная. Да и за девку-то, знамо дело', кладки не давал».

Вот с такими-то, братцы, нехорошими мыслями казачок и воротился назад; воротился, да и попал, как кур во щи: тем временем и Стенька воротился с своими молодцами в стан. Лишь только казачок вышел из бударки, его сцапали два разбойника. Они издали еще его увидали и караулили у берега в камыше. Сцапали доброго молодца, вырвали у него из рук винтовку, распетлили голубчика, да и повели к атаману, к самому князю боярину, как величали разбойники Стеньку. Дотолева казачок был напорядках вы-пимши, а тут, как увидал вокруг себя с десяток харь, одна другой страшней, с мушкетонами да с безменными шишками в руках, так куда у голубчика и хмель девался, словно и не нюхал горького; протрезвился, индо в лихоманку бедненького кинуло.

Стенька сидел на богатейшем персидском ковре около шатра и потягивал из серебряного ковша — кизлярку. «Этот, что ли?» — спросил он тихонько девицу и указал на казака.

Она кивнула головой. Значит, она рассказала, что у нее был в гостях яицкий казак. «Милости просим, — сказал Разин казаку. — Садись, гость будешь. Пустите его», — сказал он разбойникам.

И ослободили разбойники казака. Но казак с умом-разумом не соберется, едва дух переводит и олова вымолвить не может. Он ждал, вот как хватят его по голове обухом, а тут слышит ласковые речи. Казак только поклонился. «Да что ты, немой, что ли, что ничего не говоришь? — спросил Разин и сам захохотал. — Аль язык у тебя ушел в пятки?»

Казачок опять поклонился, да уж кое-как, с запинкой, проговорил: «По имени звать твою милость знаю, а как величать тебя, доброго молодца, по батюшки, — хоть зарежь, не знаю..» — «Вот оно как, — говорит Стенька, а сам смеется, — в глазах-то со мной и отчество спонадобилось, а за глазами-то, чай, и именем не назовут. Так ли?» — «За других — не ответчик», говорит казак.

«Ладно, ладно, — говорит Разин. — А скажи-ка мне: зачем твоя милость сюда опять пожаловала? Разве не знаешь, что от меня одна дорога — к чертям на кулички?.»

Казачок только было собрался с духом, а тут опять перепугался. Однако отудобил и пустился на хитрости, словно башкирец, которого в краже поймают. «Был я давеча, — говорит казак, — у твоей милости в шатре, ел хлеб-соль твою, вино твое, а самого тебя не видал, за угощенье «спасибо» не сказал: так совестно стало, вот я и воротился за тем, чтобы милости твоей честь отдать..» — «Ого! — говорит Стенька, а сам, бестия, смеется. — Да ты, вижу, продувная каналья: складно поешь, только не выносишь, и хитришь хоть куда, вчередь схитрить так моему Анкудинке, а он ведь из московских приказных. Такого молодца, как ты, и губить кое-как жалко. Так и быть, велю расстрелять тебя, доброго молодца, на славу, из десяти иль из двадцати мушкетонов, чтоб на том свете помнил. Доволен ли?» — говорит Разин, а сам смотрит на казака, да и хохочет во все горло.