ОНО - Стивен Кинг

— Вы меня немного пугаете, мистер Хэнском, — произнес он.

Два года назад Грэм Арнольд, знаменитый кутила местного масштаба, ввалился в «Красное колесо» со свертком четвертаков и двадцатидолларовой купюрой, засунутой за ленту шляпы. Он вручил сверток с монетами Энни и велел опускать их в проигрыватель-автомат сразу по четыре штуки. Затем положил на стойку двадцать долларов и приказал Рики Ли угостить всех присутствующих. Когда-то давным-давно этот кутила Арнольд был баскетбольной звездой. Он играл за «Хэмингфорд Рэмс», и благодаря ему они заняли первое место (очевидно, в первый и последний раз) в чемпионате школьных команд. Это было в 1961 году. Казалось бы, перед молодым человеком открыты все двери, а будущее усыпано розами. Но, поступив в университет, он завалил экзамены уже в первом семестре из-за бесконечных попоек и гулянок с наркотиками и вином. Грэм промотал все деньги, подаренные ему родителями на окончание семестра, и устроился на работу старшим продавцом в местном филиале фирмы «Дон Диер», принадлежавшем его папочке. Прошло пять лет. Отец Грэма не мог набраться мужества, чтобы уволить свое чадо, и под конец вынужден был продать филиал, оставить дела и уехать в Аризону, подавленный и состарившийся раньше времени из-за поистине необъяснимой и, видимо, необратимой деградации сына. Пока филиал принадлежал его отцу, Грэм еще предпринимал попытки завязать со спиртным, однако с отъездом отца страсть к выпивке поглотила его совершенно. Он бывал мелочен, скуп, но в тот памятный вечер, когда явился в «Красное колесо» со свертком четвертаков и стал угощать всех виски и пивом, Грэм был сама любезность и обаяние. Все благодарили его от души, а Энни постоянно заводила Моу Бэнди. «Он сидел у стойки бара, как раз на том же стуле, на котором сейчас сидит мистер Хэнском», — с нарастающей тревогой отметил про себя Рики Ли. Арнольд выпил тогда три или четыре рюмки пшеничного виски, подпевал проигрывателю, никого не обидел, а когда Рики Ли стал закрывать свое заведение, Грэм отправился восвояси и повесился на ремне в туалете у себя дома на втором этаже. Взгляд Бена Хэнскома чем-то напоминал взгляд Грэма Арнольда.

— Напугал вас немного? — спросил Хэнском, не отрывая глаз от лица Рики Ли. Он проворно оттолкнул кружку и сложил на груди руки, возвышаясь над тремя серебряными долларами. — Но ваш испуг не сравнишь с моим. Не дай Бог вам когда-нибудь так испугаться, как это случилось со мной.

— А в чем, собственно, дело? — полюбопытствовал Рики Ли. — Может быть… — Он облизнул губы. — Может, я могу вам чем-нибудь помочь?

— В чем дело? — усмехнувшись, переспросил Хэнском. — Да, собственно, ничего особенного. Сегодня вечером мне позвонил старый приятель Майк Хэнлон. Я уж забыл про него, понимаете, Рики Ли, и его звонок меня не очень встревожил. В конце концов я был тогда еще совсем юным, а детям свойственно забывать все плохое. Что? Не так? Конечно. Что меня испугало, так это другое. Я был уже на полпути к вашему заведению и вдруг осознал: я забыл не Майка Хэнлона — я забыл все, что связано с детством.

Рики Ли посмотрел на него в недоумении. Он не представлял себе, о чем толкует мистер Хэнском, но то, что он сильно напуган, не вызывало сомнений. Это было страшно и непонятно, но тем не менее факт оставался фактом.

— Я забыл все! Начисто! — воскликнул Хэнском, слегка стукнув костяшками пальцев по стойке бара. — Вы когда-нибудь слышали, Рики Ли, о полной потере памяти? И при этом вы не догадываетесь, что и у вас все стерлось в памяти? Слышали, а?

Рики Ли покачал головой.

— Я тоже не слышал, — продолжал Хэнском. — Но вот еду сюда на своем «кадиллаке», и тут меня точно молнией ударило. Я вспомнил Майка Хэнлона, и вовсе не потому, что он позвонил мне. Я вспомнил Дерри, не только потому, что Майк звонил оттуда.

— Из Дерри?

— Но это все. Ничего другого я так и не вспомнил. Меня поразило, что я даже не вспоминал свое детство… не вспоминал, не знаю даже с каких пор. И тут вдруг нахлынули воспоминания. Например, вспомнил, что мы сделали с четвертым долларом.

— А что вы с ним сделали, мистер Хэнском?

Мистер Хэнском посмотрел на часы и вдруг поднялся со стула. Его слегка покачивало, но только самую малость. Иных признаков опьянения не было.

— Нельзя так транжирить время, — произнес он. — Сегодня ночью я улетаю.

Рики Ли встревоженно посмотрел на него, а Хэнском рассмеялся.

— Лететь — это ведь необязательно вести самолет. На сей раз поведу не я. Самолет Объединенной авиатранспортной компании.

— О! — проговорил Рики Ли. Ему показалось, что у него на лице изобразилось удивление, хотя на самом деле Рики было все равно. — А куда вы летите?

Рубашка Хэнскома по-прежнему была нараспашку. Он задумчиво посмотрел на морщинистые белые линии старого шрама, а затем стал застегиваться.

— Я вам, кажется, уже говорил, Рики Ли. Домой я лечу. В родные края. Передайте эти монеты вашим детям.

Хэнском направился к двери. Что-то в его походке, даже в том, как он на ходу подтянул брюки, повергло Рики Ли в ужас. Сходство с покойным и ныне всеми забытым Грэмом Арнольдом вдруг стало разительным; казалось, будто явился призрак Арнольда.

— Мистер Хэнском! — в тревоге вскрикнул Рики Ли.

Хэнском повернулся к нему. Рики Ли торопливо попятился, задел бар с бутылками, и те задребезжали. Он попятился не случайно. Внезапно он пришел к убеждению, что Бен Хэнском мертв. Да, в эту минуту мистер Хэнском лежал где-то мертвый в канаве, на чердаке, а может быть, в туалете, с ремнем на шее, и носки его четырехсотдолларовых ковбойских ботинок болтались в паре дюймов от пола, а это существо, что стояло около проигрывателя-автомата и смотрело в упор на него, Рики Ли, это существо — призрак. На мгновение, лишь на одно мгновение, но и его было достаточно, чтобы сердце у Рики Ли покрылось корочкой льда, — ему почудилось, что он видит столы и стулья сквозь это существо.

— Что такое, Рики Ли?

— Не… не… ничего. Так, ничего.

Бен Хэнском в упор посмотрел на Рики Ли, под глазами у него виднелись темно-лиловые круги. Щеки горели от алкоголя, нос сделался багровым, похоже, он был воспален.

— Ничего, — снова прошептал Рики Ли, не в силах оторвать глаз от этого лица, лица человека, погрязшего во всех грехах, мертвеца, который теперь, вероятно, стоит у смрадных ворот ада.

— Я был толстый тюфяк, жили мы бедно, — произнес Хэнском. — Теперь, кажется, вспоминаю. То ли одна девушка, то ли Билл Заика, эх, не помню, кто-то из них спас мне жизнь благодаря тому серебряному доллару. Меня безумно пугает то, что сегодня ночью я могу припомнить и многое другое. Но какое имеет значение: напуган я, не напуган. Рано или поздно это должно было произойти. Ничего никуда не исчезло, просто ждало своего часа и теперь растет у меня в голове, как огромный пузырь. Но я непременно вспомню, ведь всем, что я теперь приобрел, всем, что у меня сейчас есть, я обязан в какой-то степени тому, что мы тогда делали. А за все приобретения надо платить. Быть может, именно поэтому Бог делает нас вначале детьми. Он устроил так, чтоб вначале мы были ближе к земле. Ибо Он знает, что, усваивая простой урок, мы порой проходим через многие бездны и моря крови. За все надо платить. За что заплачено, то с тобой, твое собственное… И рано или поздно все наши беды возвращаются к нам.