Венеция – это рыба. Новый путеводитель - Тициано Скарпа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 2013 году муниципальный советник и филолог Тициана Агостини попыталась унифицировать формулировки ниссиоэти, восстановив исторически зафиксированные названия, которые восходят к последнему кадастру Светлейшей Республики, составленному в 1786 году. Куда меньше споров вызвало бы постановление об употреблении в пищу жареных пантеган. Ниссиоэти с двойными согласными! Многим венецианцам пришлось не по нутру, что топонимы подвергнутся итальянизации. «Calle della Madonnetta» с двойными «n» и «t», в их глазах, выглядела кощунством по отношению к Матери Иисуса, прописанной на стенах по закону. При этом они не находили ничего несообразного в том, что на том же уличном указателе имелась двойная «l» в слове «calle». Почему? Просто по привычке. Потому что для них это была «традиционная» надпись, хотя на венецианском межгласные «l» не произносятся. Написание «calle» сохраняется и в диалектном варианте, но произносится это слово «càe».
Прекрасное было время: в Интернете и в публичных дискуссиях все в одночасье стали фонологами, историками языка, знатоками топонимики. В IV веке нашей эры богословы омусиане или омоюсиане грызлись из-за йоты в определении природы Христа. Зимой 2013 года венецианцы бросали друг другу вызов из-за лишней «т» или «зет». «Зубные альвеолярные не трогать!» «Впрочем, в отношении полусмычных аффрикат я бы еще мог согласиться…» «Предатель!» Кто-то готов был пролить кровь, лишь бы восстановить написание «Calle de la Madoneta». Тем временем он проливал чернила по поводу святотатственных ниссиоэт, бомбил их кляксами, зачерняя мерзкие двойные итальянского алфавита. Недалеко от моего дома надпись «Ponte del Parrucchetta» долгое время оставалась в таком виде: «Ponte del Par●uc●he●ta».
Казалось бы, дело плевое, но на кону, очевидно, стояло нечто большее. Название улицы – это не просто табличка, прикрепленная к стене. Это сама стена, сквозь которую просачиваются слова. Стена словно сама себя называет, как будто сам город произносит свое имя. В Венеции топонимика и вовсе не складывается из плит или табличек, а наносится прямо на штукатурку, проступает, как выпотевание. Венецианцев, живущих в историческом центре, становится все меньше и меньше. Оказаться в ситуации, когда названия калле, кампо и мостов вдруг итальянизировались, было равносильно тому, чтобы почувствовать себя выдворенными даже с собственных улиц, причем по решению мэрии, то есть тех самых органов, которые призваны сохранять твой вымирающий вид.
Немыслимый парадокс заключается в том, что восстановление двойных согласных восходило к традиции, к ниссиоэти XVIII века! В своих сочинениях на диалекте их использовал даже Карло Гольдони (был такой малоизвестный автор…). А во многих языках, например, во французском, дистанция между письменной и устной речью, между написанием и реальным произношением огромна.
Меня бесит, когда итальянцы изображают венецианцев в виде жеманных дамских угодников. И чересчур карикатурно пародируют наше произношение, бута мы задохлики какия, и силов-та провякать двойныя уже нетути. Мерзка чуствавать к себе такое атнашение.
Выписывать венецианский сгустками удвоенных согласных – это, признаюсь, перебор. С другой стороны, передавать его с помощью одиночных согласных – недобор. Следовало бы использовать полторы буквы. Мораль всего этого такова: венецианский потешается над попытками заключить его в жесткие рамки, проскальзывает сквозь узкие щели между транскрипцией двойными и одинарными согласными. Подходящих графических знаков для этого не существует. Нет алфавита, должным образом передающего звучание. Письменность – это фикция. Устный язык анархичен. Разговорная речь непередаваема.
Теперь сядь и выучи краткий топонимический словарик:
– в Венеции есть только одна страда[96] – это страда Нова. Ее проложили в конце девятнадцатого века, чтобы упростить лабиринт Каннареджо, скопировав в миниатюре антибаррикадные бульвары барона Османа в Париже;
– в Венеции есть две вие – виа[97] XXII марта в сестьере[98] Сан-Марко и виа Гарибальди в сестьере Кастелло. Калле вокруг виа Гарибальди представляют собой красочный парад простыней с разноцветными флагами трусов, гирляндами носков, развешенных между домами, а иногда и по диагонали небольших площадей на бельевых веревках в десятки метров длиной;
– листе[99] – широкие улицы, а крозере[100] – перекрестки;
– все остальное или почти все остальное – это калле[101] (только в женском роде: la calle ед. число – le calli мн. число, как valle, valli[102]);
– хотя есть еще рами[103] и руге[104], не обязательно более узкие (или ветхие!), чем калле.
Почему некоторые калле называются не калле, а салицада[105]? Салицада означает «мощеная улица». Первоначально мостовые были утрамбованными или выложенными кирпичами. Так называли первые мощеные калле, чтобы отличить их от немощеных. Поэтому салицада – это допотопное определение, пережившее столетия, даже когда оно больше не обозначало эту разницу, потому что за это время весь город был уложен мазеньо[106];
– рио терá[107] – засыпаный рио[108], то есть канал, ставший калле;
– фондамента (мн. число фондаменте[109]) – пешеходная набережная, то есть калле, на которой с одной стороны дома, а с другой рио; указывает на то, что грунт был укреплен с помощью свайного фундамента и каменной кладки;
– у более широкого водного пространства, на Большом канале или в акватории Сан-Марко, фондамента может называться рива;
– каналами считаются Большой канал и канал делла Джудекка, оба широкие и глубокие. Все остальные – это рио;
– обширных водных участков: акваторий, гаваней, портовых бассейнов немного;
– мосты и есть мосты, их около пятисот;
– площадь в городе одна – площадь Сан-Марко. Остальные площади называются кампо или кампьелло[110]. В память о луговом прошлом кампо между стыками бутовых плит летом пробиваются растения. Единственное не замощенное пока кампо, покрытое зеленой травкой, находится на Сан-Пьетро в Кастелло;
– дворы – это кампьелло, скрытые внутри отдельных кварталов, к ним ведет один проход, проулок – каллетта[111] или подворотня – сотопортего[112]
