Стихотворения и поэмы - Алексей Константинович Толстой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
24
В каком полку он некогда служил,В каких боях отличен был как воин,За что свой крест мальтийский получилИ где своих медалей удостоен —Неведомо. Ехидно попросилПопова он, чтобы тот был спокоен,С улыбкой указал ему на стулИ в комнату соседнюю скользнул.
25
Один оставшись в небольшой гостиной,Попов стал думать о своей судьбе:«А казус вышел, кажется, причинный!Кто б это мог вообразить себе?Попался я в огонь, как сноп овинный!Ведь искони того еще не бе,Чтобы меня кто в этом виде встретил,И как швейцар проклятый не заметил!»
26
Но дверь отверзлась, и явился в нейС лицом почтенным, грустию покрытым,Лазоревый полковник. Из очейКатились слезы по его ланитам.Обильно их струящийся ручейОн утирал платком, узором шитым,И про себя шептал: «Так! Это он!Таким он был едва лишь из пелён!
27
О юноша! – он продолжал, вздыхая(Попову было с лишком сорок лет), —Моя душа для вашей не чужая!Я в те года, когда мы ездим в свет,Знал вашу мать. Она была святая!Таких, увы! теперь уж боле нет!Когда б она досель была к вам близко,Вы б не упали нравственно так низко!
28
Но, юный друг, для набожных сердецК отверженным не может быть презренья,И я хочу вам быть второй отец,Хочу вам дать для жизни наставленье.Заблудших так приводим мы овецСо дна трущоб на чистый путь спасенья.Откройтесь мне, равно как на духу:Что привело вас к этому греху?
29
Конечно, вы пришли к нему не сами,Характер ваш невинен, чист и прям!Я помню, как дитёй за мотылькамиПорхали вы средь кашки по лугам!Нет, юный друг, вы ложными друзьямиЗавлечены! Откройте же их нам!Кто вольнодумцы? Всех их назовитеИ собственную участь облегчите!
30
Что слышу я? Ни слова? Иль пуститьУже успело корни в вас упорство?Тогда должны мы будем приступитьКо строгости, увы! и непокорство,Сколь нам ни больно, в вас искоренить!О юноша! Как сердце ваше черство!В последний раз: хотите ли всю ратьЗавлекших вас сообщников назвать?»
31
К нему Попов достойно и наивно:«Я, господин полковник, я бы вамИх рад назвать, но мне, ей-богу, дивно...Возможно ли сообщничество там,Где преступленье чисто негативно?Ведь панталон-то не надел я сам!И чем бы там меня вы ни пугали —Другие мне, клянусь, не помогали!»
32
«Не мудрствуйте, надменный санкюлот!Свою вину не умножайте ложью!Сообщников и гнусный ваш комплотПовергните к отечества подножью!Когда б вы знали, что теперь вас ждет,Вас проняло бы ужасом и дрожью!Но дружбу вы чтоб ведали мою,Одуматься я время вам даю!
33
Здесь, на столе, смотрите, вам готовоДостаточно бумаги и чернил:Пишите же – не то, даю вам слово:Чрез полчаса вас изо всех мы сил...»Тут ужас вдруг такой объял Попова,Что страшную он подлость совершил:Пошел строчить (как люди в страхе гадки!)Имен невинных многие десятки!
34
Явились тут на нескольких листах:Какой-то Шмидт, два брата Шулаковы,Зерцалов, Палкин, Савич, Розенбах,Потанчиков, Гудим-Бодай-Корова,Делаверганж, Шульгин, Страженко, Драх,Грай-Жеребец, Бабков, Ильин, Багровый,Мадам Гриневич, Глазов, Рыбин, Штих,Бурдюк-Лишай – и множество других.
35
Попов строчил сплеча и без оглядки,Попались в список лучшие друзья;Я повторю: как люди в страхе гадки —Начнут как бог, а кончат как свинья!Строчил Попов, строчил во все лопатки,Такая вышла вскоре ектенья,Что, прочитав, и сам он ужаснулся,Вскричал: фуй! фуй! задрыгал – и проснулся.
36
Небесный свод сиял так юн и нов,Весенний день глядел в окно так весел,Висела пара форменных штановС мундиром купно через спинку кресел;И в радости уверился Попов,Что их Иван там с вечера повесил —Одним скачком покинул он кроватьИ начал их в восторге надевать.
37
«То был лишь сон! О, счастие! о, радость!Моя душа, как этот день, ясна!Не сделал я Бодай-Корове гадость!Не выдал я агентам Ильина!Не наклепал на Савича! О, сладость!Мадам Гриневич мной не предана!Страженко цел, и братья ШулаковыПостыдно мной не ввержены в оковы!»
38
Но ты, никак, читатель, восстаешьНа мой рассказ? Твое я слышу мненье:Сей анекдот, пожалуй, и хорош,Но в нем сквозит дурное направленье.Всё выдумки, нет правды ни на грош!Слыхал ли кто такое обвиненье,Что, мол, такой-то – встречен без штанов,Так уж и власти свергнуть он готов?
39
И где такие виданы министры?Кто так из них толпе кадить бы мог?Я допущу: успехи наши быстры,Но где ж у нас министер-демагог?Пусть проберут все списки и регистры,Я пять рублей бумажных дам в залог;Быть может, их во Франции немало,Но на Руси их нет и не бывало!
40
И что это, помилуйте, за дом,Куда Попов отправлен в наказанье?Что за допрос? Каким его судомСтращают там? Где есть такое зданье?Что за полковник выскочил? Во всем,Во всем заметно полное незнаньеСвоей страны обычаев и лиц,Встречаемое только у девиц.
41
А наконец, и самое вступленье:Ну есть ли смысл, я спрашиваю, в том.Чтоб в день такой, когда на поздравленьеК министру все съезжаются гуртом,С Поповым вдруг случилось помраченьеИ он таким оделся бы шутом?Забыться может галстук, орден, пряжка —Но пара брюк – нет, это уж натяжка!
42
И мог ли он так ехать? Мог ли в залВойти, одет как древние герои?И где резон, чтоб за экран он стал,Никем не зрим? Возможно ли такое?Ах, батюшка-читатель, что пристал?Я не Попов! Оставь меня в покое!Резон ли в этом или не резон —Я за чужой не отвечаю сон!
Лето 1873 г.
Стихотворения Козьмы Пруткова
Эпиграмма № 1
«Вы любите ли сыр?» – спросили раз ханжу.«Люблю, – он отвечал, – я вкус в нем нахожу».
Письмо из Коринфа
Греческое стихотворение
Я недавно приехал в Коринф...Вот ступени, а вот колоннада!Я люблю здешних мраморных нимфИ истмийского шум водопада!
Целый день я на солнце сижу,Трусь елеем вокруг поясницы,Между камней паросских слежуЗа извивом слепой медяницы;
Померанцы растут предо мной,И на них в упоенье гляжу я;Дорог мне вожделенный покой,«Красота, красота!» – все твержу я...
А когда ниспускается ночь...Мы в восторгах с рабынею млеем...Всех рабов высылаю я прочьИ... опять натираюсь елеем...
Из Гейне
Вянет лист, проходит лето,Иней серебрится.Юнкер Шмидт из пистолетаХочет застрелиться.
Погоди, безумный! сноваЗелень оживится...Юнкер Шмидт! честно́е слово,Лето возвратится.
Желание быть испанцем
Тихо над Альямброй,Дремлет вся натура,Дремлет замок Памбра,Спит Эстремадура!
Дайте мне мантилью,Дайте мне гитару.Дайте Инезилью,Кастаньетов пару.
Дайте руку верную,Два вершка булату,Ревность непомерную,Чашку шоколаду.
Закурю сигару я,Лишь взойдет луна...Пусть дуэнья стараяСмотрит из окна.
За двумя решеткамиПусть меня клянет,Пусть шевелит четками,Старика зовет.
Слышу на балконеШорох платья... чу!Подхожу я к донне,Сбросил епанчу.
Погоди, прелестница,Поздно или раноШелковую лестницуВыну из кармана!
О сеньора милая!Здесь темно и серо...Страсть кипит унылаяВ вашем кавальеро.
Здесь, перед бананами, —Если не наскучу, —Я между фонтанамиПропляшу качучу.
И на этом месте,Если вы мне рады, —Будем петь мы вместеНочью серенады.
Будет в нашей власти.Толковать о мире,О вражде, о страсти,О Гвадалквивире,
Об улыбках, взорах,Вечном идеале,О тореадорахИ об Эскурьяле...
Тихо над Альямброй,Дремлет вся натура,Дремлет замок Памбра,Спит Эстремадура.
* * *
(Подражание Гейне)
На взморье, у самой заставы,Я видел большой огород:Растет там высокая спаржа,Капуста там скромно растет.
Там утром всегда огородникЛениво проходит меж гряд;На нем неопрятный передник,Угрюм его пасмурный взгляд.
Польет он из лейки капусту,Он спаржу небрежно польет,Нарежет зеленого лукуИ после глубоко вздохнет.
Намедни к нему подъезжаетЧиновник на тройке лихой;Он в теплых, высоких галошах,На шее лорнет золотой.
«Где дочка твоя?» – вопрошаетЧиновник, прищурясь в лорнет;Но, дико взглянув, огородникМахнул лишь рукою в ответ.
И тройка назад поскакала,Сметая с капусты росу;Стоит огородник угрюмоИ пальцем копает в носу.
Осада Памбы
