Военные мемуары. Призыв, 1940–1942 - Шарль Голль

— Сделаю! — просто ответил Хюнтцигер.

— Прекрасно! Вы получите соответствующие указания правительства.

В Бриар я направился через Ромийи и Сане, чтобы попутно встретиться с командирами различных соединений. Повсюду были заметны признаки беспорядка и паники. Повсюду войсковые части вперемешку с беженцами отходили на юг. Дорога была настолько загромождена, что моя скромная машина вынуждена была целый час простоять около Мери. Необычный туман, который многие принимали за газовое облако, усугублял тревожное состояние беспорядочной толпы военных, напоминавшей бегущее стадо.

Прибыв в Ставку, я тотчас направился к Полю Рейно и передал ответ Хюнтцигера. Однако мне сразу же стало ясно, что немедленное смещение Вейгана уже не входит в намерения премьер-министра и что он снова решил продолжать войну вместе с главнокомандующим, который стремится к перемирию.

Проходя по галерее, я встретился с маршалом Петеном, которого не видел с 1938. «Вы уже генерал! — обратился он ко мне. — Не могу Вас с этим поздравить. К чему при поражении чины?!» — «Но ведь и Вас же, господин маршал, произвели в генералы во время отступления 1914? А спустя несколько дней мы одержали победу на Марне». — «Не вижу ничего общего!» — пробурчал в ответ Петен. В этом он был прав. Вскоре прибыл английский премьер-министр, и началось совещание.

На этом заседании открыто столкнулись взгляды и настроения, которые должны были характеризовать новую фазу войны. Все принципы, на которых строились до сих пор действия и взаимоотношения, отошли в прошлое. Англо-французская солидарность, мощь французской армии, авторитет правительства, доверие к командованию уже не могли служить отправными моментами. Каждый из участников совещания отныне действовал не в качестве партнера в игре, которая ведется сообща, а как человек, ориентирующийся только на себя и ведущий игру в своих личных интересах.

Что касается генерала Вейгана, то он стремился к тому, чтобы поскорее прекратить сражение и закончить войну. Опираясь на информацию генералов Жоржа и Бессона, он нарисовал перед участниками совещания картину совершенно безнадежного военного положения. Главнокомандующий, который, между прочим, с 1930 по 1935 являлся начальником Генерального штаба, излагал причины поражения своих армий спокойно, хотя и несколько агрессивно, упрекая в этом других и умалчивая о своей собственной ответственности. Его вывод сводился к тому, что бессмысленное испытание необходимо прекратить, ибо вся военная система может неожиданно рухнуть, открыв тем самым широкий простор для анархии и революции.

Маршал Петен выступил в поддержку пессимистического взгляда. Желая разрядить атмосферу, Черчилль обратился к нему в несколько шутливом тоне: «Ну что Вы, господин маршал! Припомните Амьенское сражение в марте 1918. Ведь как были плохи тогда дела! В то время я Вас посетил в Вашей Ставке. Вы мне изложили свой план, а через несколько дней фронт был восстановлен». Петен сурово ответил: «Вы правы, фронт был восстановлен. Тогда прорыв был на вашем, английском участке фронта. Однако я послал сорок дивизий, чтобы выручить Вас из беды. Сегодня разбитыми оказались мы. Где же Ваши сорок дивизий?»

Глава французского правительства неоднократно повторял, что Франция не прекратит борьбы, и убеждал англичан послать нам на помощь основные силы своей авиации. И несмотря на все это, было ясно, что он не намерен расставаться с Петеном и Вейганом, словно еще надеясь в один прекрасный день сделать их сторонниками своей политики.

Черчилль казался непоколебимым и полным энергии. По отношению к французам, находящимся в критическом положении, он вел себя настороженно, заняв позицию сочувственного выжидания. Мне казалось, что он уже был во власти страшной, но заманчивой перспективы, представляя — и возможно не без тайного удовлетворения — одинокую на своем острове Англию и себя, который ценою героических усилий становится ее спасителем.

Что касается меня, то, заглядывая вперед, я прекрасно понимал, что все эти словопрения бесполезны и бесперспективны, поскольку они не рассматривают единственно приемлемое решение: организацию сил в империи.

После трехчасовой дискуссии, не давшей никаких результатов, за тем же столом сели обедать. Я оказался рядом с Черчиллем. Наш разговор укрепил мое убеждение в том, что это человек непреклонной воли. Черчилль, в свою очередь, несомненно, понял, что обезоруженный де Голль не стал от этого менее решительным.

Адмирал Дарлан[90], который отсутствовал на совещании, появился после обеда. Пропустив впереди себя начальника штаба военно-воздушных сил генерала Вюйлемена, он подошел к Полю Рейно. То, что сообщил Дарлан, заставляло призадуматься. Дело заключалось в том, что против Генуи была подготовлена комбинированная операция с участием военно-морского флота и бомбардировочной авиации. В соответствии с планом действия должны были начаться ночью. Но Дарлан уже переменил свое решение и хотел отменить приказ, выдвигая в качестве аргумента колебание генерала Вюйлемена, который опасался, что итальянцы предпримут ответные меры и уничтожат склады с горючим в пункте Бер. Тем не менее он просил согласия правительства на отмену приказа. «Каково ваше мнение?» — обратился ко мне Поль Рейно. «При нашем нынешнем положении, — ответил я, — самым разумным было бы, наоборот, ничего не щадить. Надо осуществить задуманную операцию».

Дарлан, однако, одержал верх, и приказ о проведении операции был отменен. И все-таки несмотря на это, с опозданием на три дня против намеченного срока, Генуя была обстреляна небольшим отрядом кораблей. Этот случай убедил меня, что и Дарлан проводит теперь свою собственную линию.

День 12 июня я провел в замке Бове, принадлежавшем г-ну Ле Прово де Лонэ, и вместе с генералом Кольсоном[91] занимался разработкой плана эвакуации в Северную Африку. Должен признаться, что, очутившись в уединении и задумываясь над событиями, свидетелем которых я был накануне, я имел все основания опасаться того, что пораженческие настроения зашли слишком далеко и что разрабатываемый мною план никогда не будет осуществлен. Тем не менее я был полон решимости сделать все, что было в моих силах, чтобы правительство взялось за его реализацию и обязало к этому командование.

Закончив основную часть работы, я направился в Шиссе, резиденцию Поля Рейно. Было уже поздно. По окончании заседания Совета министров в Канже, на которое я не был приглашен, премьер-министр возвратился около 11 часов ночи в сопровождении Бодуэна. В то время как они и их окружающие сели ужинать, я, заняв место за столом, со всей определенностью поставил вопрос относительно Северной Африки. Но мои собеседники склонны были говорить лишь о вопросе, который обсуждался Советом министров. Вопрос этот, связанный, впрочем, с поставленной мною проблемой и очень срочный, касался местопребывания правительства на ближайшее будущее. В самом деле, форсировав Сену, немцы вскоре могли выйти к Луаре. Предлагалось два варианта: либо Бордо, либо Кемпер. Тут же за столом завязался спор, беспорядочный и шумный, потому что все устали и были в нервозном состоянии. Никакого определенного решения не было принято. Поль Рейно ушел, назначив мне встречу на утро.