В диком краю (Дневник мирных приключений на Аляске) - Рокуэлл Кент

Помните запись 6 ноября 1918 года, когда Кент узнает от Олсона, возвратившегося из Сьюарда, радостную весть об окончании войны с Германией? "Ради всего святого на земле пусть будет так, чтобы в результате войны люди хоть чуть-чуть почувствовали аромат мира и свободы, на которые мы набрели, как на дикорастущие цветы у самого порога дикой природы..."

Так еще робко, еще не осознанно до конца Рокуэлл Кент высказывает свою заветную мечту, осуществлению которой в будущем посвятит всего себя.

***

В свое время английская критика расценила "В диком краю" как одну из наиболее значительных книг, написанных в Америке после "Листьев травы" Уолта Уитмена. И пожалуй, это не было преувеличением. Вы прочли "В диком краю" и убедились, каким оптимизмом, какой глубокой верой в человека, в его труд насыщено большинство страниц. Это действительно "счастливая повесть", гимн человеку труда, увлеченному самой благородной борьбой, которая существует на планете,- борьбой с природой. Перед нами предстает образ автора - романтика, влюбленного в жизнь, труженика, борца. "Плыть по морям, которых нет на карте, следовать изгибам девственных берегов - вот жизнь, достойная мужчины!" - восклицает Кент, и как настоящий мужчина, наслаждаясь этой жизнью, он приучает любить ее и маленького сына.

В другом месте книги Рокуэлл Кент обращается к читателю с такими словами:

"Не знаю, можете ли вы представить себе, какое это наслаждение быть первооткрывателем! Жить в краю, где любое самое прекрасное место может стать твоим, если только пожелаешь! Намечать и создавать просеки, аллеи, парки и наводить порядок среди дикой природы! Конечно, все, или почти все, уже было сделано до меня. Но, расчищая лес вокруг и совершенствуя свою усадьбу, я тоже испытал это чувство. Что за прекрасная здоровая жизнь!.."

В восторженности Рокуэлла Кента ярко проступает ею неизбывное романтическое восхищение природой, любовь к ней, радость познания непознанного.

Вместе с тем повесть "В диком краю" не что иное, как исповедь человека о "приключениях духа", пережитых наедине с природой. В предисловии к "Курс N by E" я уже писал о том, что "В диком краю" нашему читателю на первый взгляд могут показаться странными некоторые рассуждения Кента с явно выраженной в них печатью символизма и умозрительной манерности. За эту отвлеченность некоторые критики обвиняли Кента в мистицизме. "Я решительно отвергаю подобного рода попытки исказить характер моего творчества,- писал Рокуэлл Кент.- Романтизм в моем толковании - это приподнятое, возвышенное отношение к жизни, природе. Реализм я понимаю не как буквальное копирование природы, реальной жизни, а как изображение ее в наиболее интенсивной, эмоциональной форме..." ("Говорит Рокуэлл Кент". Беседа. "Правда" № 17, 17 января 1958 г., стр. 6.).

Романтическая приподнятость, эмоциональность, яркая индивидуальная манера письма в сочетании с непринужденностью, искренностью неотъемлемы и от его литературного творчества и в значительной мере присущи книге "В диком краю".

Как и в последующих литературных произведениях Кента, в ней немало интересных, оригинальных суждений о жизни, природе, искусстве, вызванных непосредственными наблюдениями либо навеянных прочитанными книгами. Вот как комментирует Кент высказывание Блейка об ограниченности искусства:

"Здесь, в окружении гор, среди высшей простоты жизни, становятся смешными хлопоты человека вокруг форм искусства, все эти поиски новых способов выражения, потому что старые истерлись! Только бедность собственного восприятия, которое не способно прибавить ничего нового, заставляет человека искать спасение в том, что он дурачит сам себя, наряжая по-иному все те же старые банальности или возвышая до уровня искусства пошлые идеи, находившиеся до сих пор в пренебрежении".

Вывод совершенно неожиданный! Казалось бы, говорилось это в подтверждение тезиса Блейка, а получилось иначе. Вольно или невольно, но Кент высмеял формализм как явление в искусстве. В наши дни этот комментарий звучит вполне современно...

Привлекает внимание и одна любопытная, выраженная вроде бы вскользь мысль об искусстве как мериле цивилизации. Таким мерилом Кент считает произведения искусства, эти "неизгладимые письмена человеческого духа", созданные обществом, какого бы ни было оно социального строя, на каком бы уровне развития техники ни находилось. Много лет спустя Кент сказал яснее: "Душа каждого народа познается через культуру..." В другой раз, развивая эту мысль, Кент пришел к грустному заключению:

"Мы привыкли думать, что искусство выражает культуру страны и дух ее народа. В нашей стране, к несчастью, оно не принадлежит народу и не проникнуто гуманизмом... Искусство и народ, как противоречивы эти понятия в нашей стране!"

И все же некоторые его философские отступления не всегда ясны. Мне кажется, что здесь проявляется критицизм Кента, стремление не принимать все прочитанное на веру, а как-то осмысливать его по-своему. Можно ли упрекать автора, если он в то время в чем-то противоречил себе или заблуждался? Ведь в этих рассуждениях чувствуется страстное желание Кента видеть мир, людей такими, какими, по его представлению, они должны быть,- светлыми, чистыми, увлеченными радостным трудом. Короче говоря, Кент искал свой идеал.

Нельзя забывать о том, что писалась книга сорок с лишним лет назад, когда Рокуэлл Кент еще не оправился от глубокого потрясения, причиненного ему первой мировой войной. Рассказывая об этом Периоде творчества Кента-художника, А. Д. Чегодаев пишет, что "Кент пытался передать свое душевное состояние в мрачной и темной символике тогдашних своих картин, сложившейся у него под сильным влиянием... Уильяма Блейка. Лирическое ощущение природы отступило на задний план, почти не прорываясь сквозь тоскливое и меланхолическое, окрашенное какой-то напряженной экспрессией настроение его живописи тех лет..." (Рокуэлл Кент. Живопись. Графика. Автор текста А. Д. Чегодаев, стр. 10.). В поисках разрешения своих сомнений художник и отправился с сыном на Аляску. Конечно же, за столь короткий срок он не мог отрешиться от недавних настроений, что и нашло отражение в книге.

Надо помнить также, что книга родилась в необычной обстановке, в период хотя и короткой, но полярной ночи, которая в какой-то мере угнетающе действует на "свежего" человека с обостренным восприятием. Достаточно вспомнить хотя бы дневники "великого норвежца" Фритьофа Нансена во время знаменитого дрейфа "Фрама". Сколько в них меланхолии, тоски, граничащей с мистицизмом, а ведь Нансена никак не заподозришь в склонности к мистицизму. Вот почему подобные высказывания в книге не могут заглушить ее оптимистического звучания, ее художественной ценности.

То же следует сказать и об иллюстрациях автора, органически связанных с текстом. По словам писателя Кирилла Андреева, в них "отражена почти сонатная борьба двух начал, ритмически проведенная через всю книгу" (Кирилл Андреев. Перо и кисть Рокуэлла Кента. "Литературная газета" № 73, 21 июня 1962 г., стр. 4.),- борьба зла и добра.

Некоторые из рисунков Кента могут смутить приверженцев "голого", "фотографичного" реализма своей символической экспрессией. Но и в этом случае нельзя забывать о времени и обстановке, в которой они создавались.

"В иллюстрациях к "Дикому краю"...- пишет А. Д. Чегодаев,- а отчасти и в пейзажах Аляски резко сталкиваются темная, бурная, напряженно драматическая символика и ясное, спокойное, высокопоэтическое чувство красоты реального мира. Сквозь всю книгу... проходит тема "безумного отшельника", погруженного в мрачные и горестные размышления о смысле жизни, и рисунки, его изображающие, полны безмерно нагнетенными контрастами черного и белого, сделаны в почти схематически обобщенной манере, скованы постоянным напоминанием о визионерской фантастике Блейка. Но тут же, рядом, вперемежку с этой отвлеченной символикой, находятся светлые, прозрачные, нарисованные легкой, уверенной, гибкой линией пейзажи реальной Аляски, пронизанные восхищением перед живой жизнью, перед прекрасной природой, как оправой и средой для деятельного и чистого душой человека" (Рокуэлл Кент. Живопись. Графика. Автор текста А. Д. Чегодаев, стр. 11.).

***

Когда-то Н. Г. Чернышевский, анализируя один из рассказов соотечественника Кента писателя Брет Гарта, заметил, что последний "выработал себе очень благородные понятия о вещах" (Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, т. XV, М. 1950, стр. 240.). Слова Чернышевского применимы к Кенту-писателю. Его "благородные понятия" - это подлинный гуманизм, восхищенное отношение к жизни и к природе и, я бы сказал даже, критический взгляд на так называемый американский образ жизни. Помните, как иронизирует Кент, вспоминая своих соотечественников, отштампованных американским образом жизни: "С ужасом представляю себе совместную жизнь здесь (на Лисьем острове.- Н. Б.) с одним из тех превосходных, стойких, смекалистых, честных, стерильно здоровых американцев, которыми любят гордиться в нашей стране".