Мировой порядок - Генри Киссинджер

Отношения времен холодной войны между исламским и неисламским мирами строились в целом на вестфальском по духу принципе баланса сил. Египет, Сирия, Алжир и Ирак поддерживали советскую политику и советские инициативы. Иордания, Саудовская Аравия, Иран и Марокко дружили с США и полагались на защиту Соединенных Штатов. Все эти страны, за исключением Саудовской Аравии, управлялись как светские государства – пусть некоторые и опирались на традиции религиозной монархии для обеспечения политической легитимности – и упорно соблюдали в управлении национальные интересы. Основное различие состояло в том, как определялись эти интересы – в зависимости от сотрудничества с той или иной сверхдержавой.

В 1973–1974 годах этот порядок нарушился. Убежденный в том, что СССР поставляет оружие, но не готов помогать в дипломатическом процессе возвращения Синайского полуострова (Израиль оккупировал эту территорию в ходе Шестидневной войны 1967 года), президент Египта Анвар Садат сменил сторону. Отныне Египет превратился в американского союзника; его безопасность теперь опиралась на американское, а не на советское оружие. Сирия и Алжир тоже «сместились», постаравшись равноудалиться от главных противников в холодной войне. Региональная роль Советского Союза в результате резко умалилась.

Единственным идеологическим вопросом, объединявшим арабские страны, стало существование Израиля как суверенного государства и международное признание «очага еврейского народа». Арабское сопротивление привело к четырем крупным войнам – в 1948, 1956, 1967 и 1973 годах, причем каждый раз победа оставалась за Израилем.

Основанная на национальных интересах политика Садата трансформировалась, по сути, в антисоветскую; это стимулировало дипломатическую активность и обернулось двумя мирными соглашениями с Израилем и заключением мирного договора Египта и Израиля в 1979 году. Египет исключили за «предательство» из Лиги арабских государств. Садата много критиковали и в конечном счете убили. Тем не менее его смелые действия послужили примером для подражания, и другие арабские страны тоже предприняли соответствующие шаги. В 1974 году Сирия и Израиль заключили соглашение об определении и военной защите границы между этими странами. Данное соглашение действовало четыре десятилетия, невзирая на войны и разгул терроризма, и соблюдается даже во время хаоса сирийской гражданской войны. С Иорданией Израиль придерживался принципа вооруженного нейтралитета, что в итоге способствовало заключению мирного договора. На международной арене авторитарные режимы Сирии и Ирака продолжали поддерживать СССР, но давали понять, что не прочь – при удобном случае – изучить другие предложения. К концу 1970-х годов ближневосточный кризис все больше напоминал балканский девятнадцатого столетия – малые государства манипулировали соперничеством доминирующих держав во имя собственных национальных интересов.

Дипломатическая ассоциация с США не могла все же окончательно разрешить проблемы, с которыми сталкивались националистические военные диктатуры. Сотрудничество с Советским Союзом не помогало в достижении политических целей; ассоциация с США не способствовала ликвидации социальных вызовов. Авторитарные режимы добились фактической независимости от колониального господства и воспользовались возможностью для маневрирования между основными лагерями холодной войны. Но их экономическое развитие было слишком медленным, а распределение благ прогресса – слишком неравным для того, чтобы оперативно удовлетворять потребности народа (и проблемы зачастую только усугублялись, когда обилие энергоресурсов сформировало «нефтезависимость» национальной казны, а экономическая среда оставалась неблагоприятной для инноваций и диверсификации). Внезапное окончание холодной войны ослабило позиции диктаторов на международной арене, они вдруг стали политическим балластом. И диктаторы не смогли понять, как, в отсутствие внешнего врага или международного кризиса, мобилизовать население, которое все больше воспринимало государство в качестве института, обязанного улучшать благосостояние народа, – а не как самоцель.

В результате арабские элиты оказались вынужденными подавлять нарастающее внутреннее недовольство, которое бросало вызов их легитимности. Радикальные группы призывали заменить существующую систему правления основанным на религии ближневосточным порядком, отражающим сразу два различных универсалистских взгляда на мировой порядок – суннитский (региональная организация «Братьев-мусульман» появилась в 1928 году, радикальное движение ХАМАС закрепилось в секторе Газа в 2007 году, а в глобальном масштабе их «прикрывают» террористы «Аль-Каиды») и шиитский (революция Хомейни и ее последствия в Иране, ливанское «государство в государстве» и пр.). В ожесточенной конкуренции друг с другом все эти группы и движения демонстрировали единство в стремлении ликвидировать установленный региональный порядок и построить его заново «по воле Аллаха».

Революционный исламизм – две философские интерпретации[68]

Весной 1947 года Хасан аль-Банна, египетский часовщик, школьный учитель и начитанный религиозный деятель-самоучка, выступил с критикой существующих институтов Египта, поддерживаемых королем Фаруком, – в брошюре под названием «На пути к Свету». Он предложил исламскую альтернативу светскому национальному государству. Нарочито отстраненно – и все же вдохновляюще – аль-Банна изложил принципы и чаяния египетского общества «Мусульманское братство» (в обиходе – просто «Братья-мусульмане»), организации, которую он основал в 1928 году для борьбы с тем, что полагал «унизительными последствиями» чужеземного влияния и светского образа жизни.

С первых дней своего существования, в виде неформального объединения религиозных мусульман, недовольных британским владычеством над зоной Суэцкого канала в Египте, «Братство» аль-Банны разрослось до общенационального движения, участвующего в социальной и политической деятельности и насчитывающего десятки тысяч членов, с ячейками в каждом египетском городе и с эффективной пропагандистской сетью, которая распространяла его комментарии к текущим событиям. Движение получило признание в регионе своей поддержкой неудачного антибританского (и антисионистского) арабского восстания 1937–1939 годов в британском мандате Палестина. А также привлекло пристальное внимание египетских властей.

Отлученный от непосредственного участия в египетской политике, но остававшийся тем не менее в числе самых влиятельных политических деятелей Египта, аль-Банна публично отстаивал видение «Братьев-мусульман» в своем печатном послании монарху. Оплакивая участь Египта и региона в целом, павших жертвой иностранного господства и внутреннего морального разложения, он заявил, что настало время для обновления.

Запад, утверждал аль-Банна, «долго пребывавший на вершине благодаря своей великолепной науке… ныне обанкротился и находится в упадке. Его устои осыпаются, его институты и руководящие принципы исчезают». Западные державы утратили контроль над собственным мировым порядком: «Их встречи бесполезны, их договоры нарушаются, их заветы растерзаны в клочья». Лига Наций, призванная сохранять мир, стала «призраком». Конечно, он не прибегал к конкретным терминам, но аль-Банна утверждал, что вестфальский мировой порядок утратил и легитимность, и власть. Он открыто призывал воспользоваться этой возможностью для создания нового мирового порядка, основанного на исламе. «Исламский путь уже опробован… история засвидетельствовала его правильность». Если человеческое общество посвятит себя «полному и всеохватывающему» возрождению исходных принципов ислама и строительству социального порядка, предписанного Кораном, «исламская единая нация», то есть все мусульмане мира, «поддержит нас»; возникнет «арабское единство», а затем – «исламское единство».

Как возрожденный исламский порядок соотносится с современной международной системой, опирающейся на национальные государства? Правоверный мусульманин, заявлял аль-Банна, верен многим «пересекающимся духовным сферам», вершиной которых является единая исламская вера, коей суждено со временем охватить весь мир. Родина аль-Банны, Египет, станет «первой страной»; далее «очищенная» вера распространится в остальных мусульманских странах, ибо все они суть «отечество и обитель для мусульман»; далее она сподвигнет возникновение «исламской империи» по модели, установленной благочестивыми предками, ведь «всякого мусульманина Аллах спросит, что сделал он для этого». И финалом станет глобальный охват: «Затем отечество мусульман расширится на весь мир. Разве не заповедано Аллахом, Милостивым и Всемогущим: «Сражайтесь с ними, пока не исчезнет искушение и пока религия целиком не будет посвящена Богу[69]?»»