Позывной «Хоттабыч» 2 - lanpirot

— Гребаный пародонтоз! — выругался я, когда машина резко вильнула. Я едва успел перехватить управление дрожащим от волнения руками. — Ну, Петрович, ну, удружил!

Оснаб обмяк в кресле водителя с закрытыми глазами. Его расслабленное тело подрагивала в такт подпрыгивания автомобиля на «кочках» — дороги в столице еще оставляли желать лучшего. Неожиданно машина начала стремительно набирать ход — похоже, нога сползающего с кресла командира, усиленно надавила на газ. Автомобиль тряхнуло на очередной выбоине, оснаб съехал с кресла еще сильнее, а машина, взревев, ускорилась до невообразимых для нее пределов.

— Командир, сука! Очнись! — с трудом удерживая в руках дёргающуюся баранку, заорал я. — Убьёмся нахрен! — Автомобиль стремительно приближался к перекрестку, на котором, несмотря на поздний час, наблюдалось интенсивное движение. В основном — грузового транспорта. — Петрович, мля… — просипел я сдавленным горлом, скидывая одну руку с баранки и пытаясь дотянуться ей до ноги оснаба.

Машина начала стремительно рыскать по дороге, когда я на мгновение отвлекся. Пришлось вновь «вернуться» к управлению, иначе мы бы врезались в произраставшее на обочине дерево. Первая попытка провалилась, а автомобиль продолжал лететь к перекрестку, набирая скооросить.

— Петрович! — Я, наплевав на все — на кону стояла наша с ним жизнь, отвесил командиру тяжелую затрещину, пытаясь привести его в чувство. Со мной же такой фокус подействовал. Голова оснаба мотнулась, он застонал, но не очнулся. А мы уже вот-вот вылетим на оживленную улицу. — Командир!!! — что есть мочи заорал я, стараясь вплести в свой истошный крик и Ментальную составляющую. — Тормози, гад, а то нам пи. дец!

Всё, машина уже на перекрестке… И тут завизжали тормоза, автомобиль пошел юзом, оставляя на асфальте черные полосы сожженной резины и буквально на считанные миллиметры разошелся с тяжелым грузовиком. Мимо с ревом клаксона пронеслись испуганные глаза шофера, по какой-то счастливой разминувшегося с нами.

— Фух! Живы, мать его! — Я обессиленно откинулся на спинку кресла. Рубашка на спине промокла от пота, руки тряслись, а тяжелое надсадное дыхание с хрипами вырывалось груди, из которой едва не выскакивало заполошно колотившееся сердце. Давненько меня так не «бодрило»!

Я скосил глаза на все еще вялого оснаба, подающего какие-никакие, а признаки жизни.

— Так как, братишка? — спросил я его. — Получилось этих гадов достать? Или я, почем зря, чуть инфаркт не заработал?

— Удалось… — едва двигая посиневшими губами, тихо произнес командир. — Еще пятерых… ликвидировал… к еб. ням собачьим…

— Туда им, падлам, и дорога! Ибо нефиг…

Пока мы делились с командиром «впечатлениями», к нашей машине стремительно приближался сотрудник милиции. После всего случившегося, я заметил его только тогда, когда он практически влез в мое открытое окошко.

— Капитан Курочкин! — «козырнул» он. — Что у вас тут произошло… — Его глаза расширились, когда он увидел сваленные у моих ног стволы, а также бледного и неподвижно лежавшего в водительском кресле командира. Сотрудник милиции отпрянул от машины и рванул клапан кобуры:

— Руки!

— Не дури, капитан! — хрипло бросил я, не мигая глядя в направленный на меня ствол пистолета. — Я удостоверение достану?

— Доставай! — кивнул капитан. — И тоже не дури — мигом пулю схлопочешь!

— Спокойно-спокойно! — произнес я, неспешно вынимая из кармана красную корочку. Мент стойко выдержал мои манипуляции. — Сотрудник НКО «СМЕРШ» — полковник Абдурахманов! Находимся на оперативном задании… — По вытянувшемуся лицу капитана я понял, что «попал в цель». — Моему напарнику неожиданно стало плохо с сердцем… Ну, а результат ты видел — чуть под грузовик не влетели. Но пронесло!

— Это точно, товарищ полковник, — согласно закивал капитан, — повезло вам неимоверно! Так я это, товарищи, — засуетился милиционер, — сейчас Медпомощь вызову, здесь рядом телефон есть…

— Не суетись, капитан, — оснаб наконец-то открыл глаза и подал голос, — мне уже лучше! Медпомощь не нужна — сейчас пару минут посижу… И совсем отпустит…

— Есть не суетиться, товарищи контрразведчики! — Вытянулся в струнку милиционер. — С вами точно все в порядке?

— Да-да, уже лучше! — Лицо оснаба действительно немного порозовело, возвращая себе «краски» жизни и здоровья. — Почти отпустило… А знаешь что: давай-ка залезай к нам — покажешь, где тут ближайший телефон.

Капитан без лишних вопросов залез на заднее сидение автомобиля:

— Вести сможете, товарищ…

— Оснаб, — произнес Петров, подтягивая себя, уцепившись за баранку.

— Ох, ты ж… — удивился Курочкин. — А у нас уже что, официально звание оснаба восстановили?

— Ну, погоны же ты нацепил? — вместо ответа, спросил Петр Петрович.

Капитан взглянул на свои плечи, украшенные новенькими погонами, и произнес:

— Нацепил…

— А осенью жди, — ради хохмы добавил я, — еще и гонения на православную церковь ослабнут [4].

— Серьезно? — неожиданно обрадовался милиционер. — А то у меня тесть — из поповского сословия… — поспешно пояснил он, увидев наши с оснабом недоумевающие взгляды. — Больно мне наблюдать, как мучается старик… Ведь он наш, исконно русский! Патриот! За державу — последнее отдаст и в одном исподнем останется! Но вот пристрастился с детства к этому «опиуму для народа» [5] и не отучить уже… И чего мне с ним делать? Родной ведь человек! Ну, а если наше государство на послабление для церкви пойдет — так это ж для него станет просто манной небесной! Счастливым помрет старик…

[4] По мнению современных светских исследователей, встреча иерархов РПЦ с руководством СССР в сентябре 1943 года и санкционированное последним проведение собора епископов были «продуманными и рассчитанными на перспективу шагами советского руководства, чтобы, с одной стороны, перевести в правовое поле взаимоотношения с самой крупной религиозной организацией в стране, а с другой — продолжить формирование положительного внешнеполитического имиджа СССР как страны, где соблюдаются общепринятые нормы свободы совести». Уже 8 сентября нарком НКГБ Меркулов докладной запиской информировал Сталина о положительных откликах иностранных дипломатов и политэмигрантов, проживавших в Москве, на избрание митрополита Сергия патриархом.

[5] Эту фразу приписывают Владимиру Ленину, хотя впервые выражение «Религия есть опиум народа» употребил Карл Маркс в работе «К критике гегелевской философии права», опубликованной в 1844 году. Сравнение религии с опиумом Маркс позаимствовал у христианского социалиста Чарльза Кингсли — тот, правда, имел в виду не одурманивающее, а успокаивающее действие наркотика.

Ленин использовал афоризм Маркса в статье