До встречи с тобой - Джоджо Мойес

Несмотря на все это, Уилл не жаловался. Вот почему мне понадобилось несколько недель, чтобы заметить, что он страдает. Теперь я могла расшифровать его напряженный взгляд, молчание, манеру прятаться в своей скорлупе. Он лишь спрашивал: «Не могли бы вы принести холодной воды, Луиза?» или «По-моему, пора принять обезболивающее». Иногда ему было так больно, что лицо в прямом смысле лишалось красок, становилось желтовато-серым. Такие дни были самыми худшими.

Но в другие дни мы неплохо ладили. Уилл уже не казался смертельно оскорбленным, когда я заговаривала с ним, как было вначале. Сегодня, похоже, выдался день без боли. Когда миссис Трейнор вышла и сказала нам, что уборщицам нужно еще двадцать минут, я приготовила свежий чай, и мы медленно прогулялись по саду. Уилл катил по тропинке, а я следила, как мои атласные туфельки на шпильках темнеют от мокрой травы.

— Любопытный выбор обуви, — заметил Уилл.

Туфли были изумрудно-зелеными. Я нашла их в благотворительном магазине. Патрик сказал, что в них я похожа на лепрекона-трансвестита. [34]

— Знаете, вы одеваетесь совсем не как местные. Мне по утрам не терпится увидеть, какое безумное сочетание вы изобрели на этот раз.

— И как же одеваются «местные»?

Он взял левее, чтобы объехать обломок ветки на дорожке.

— Во флис. А подруги моей матери носят только что-нибудь от «Jaeger» или «Whistles». — Он взглянул на меня. — Откуда у вас такие экзотические вкусы? Где еще вы жили?

— Нигде.

— Неужели вы жили только здесь? А где вы работали?

— Только здесь. — Я повернулась и посмотрела на него, оборонительно скрестив руки на груди. — И? Что тут странного?

— Это такой маленький городок. Такой ограниченный. Вся его жизнь вертится вокруг замка. — Мы остановились на дорожке и уставились на замок, вздымавшийся вдалеке на причудливом куполообразном холме, безупречный, словно нарисованный ребенком. — Мне всегда казалось, что это место, куда люди возвращаются. Когда устают от всего остального. Или когда им не хватает воображения, чтобы отправиться куда-то еще.

— Спасибо.

— Разумеется, в этом нет ничего плохого. Но… Иисусе! Динамичным его не назовешь, верно? И в нем отнюдь не полным-полно идей, интересных людей или возможностей. Местные считают ниспровержением основ, если сувенирная лавка меняет изображение миниатюрной железной дороги на пластиковых салфетках.

Я невольно засмеялась. На прошлой неделе в местной газете была статья именно на эту тему.

— Вам двадцать шесть лет, Кларк. Самое время завоевывать большой мир, ввязываться в неприятности в барах, демонстрировать свой странный гардероб сомнительным мужчинам…

— Я счастлива здесь, — возразила я.

— А не должны бы.

— Похоже, вам нравится указывать другим, что им делать.

— Только когда я знаю, что прав. Поверните мой чай, пожалуйста. Я не могу до него дотянуться.

Я повернула соломинку на сто восемьдесят градусов, чтобы ему было легче пить, и подождала, пока он сделает глоток. От легкого морозца кончики его ушей порозовели.

— О господи, — скривился Уилл, — ну и гадость для девушки, которая зарабатывает на жизнь приготовлением чая.

— Просто вы привыкли к лесбиянскому чаю, — фыркнула я. — Ко всякому там «лапсанг сушонгу» [35]с травами.

— Лесбиянскому чаю! — Он едва не подавился. — Уж всяко лучше, чем эта политура для мебели. Господи, да в нем, наверное, ложка стоит.

— Значит, мой чай никуда не годится. — Я села на скамейку напротив Уилла. — С какой стати вы считаете себя вправе высказывать мнение, что бы я ни говорила или делала, а мне затыкаете рот?

— Прекрасно, Луиза Кларк. Выскажите свое мнение.

— О вас?

— А разве у меня есть выбор? — театрально вздохнул он.

— Вам нужно подстричь волосы. Вы похожи на бродягу.

— Теперь вы говорите, как моя мать.

— Но вы действительно кошмарно выглядите. Могли хотя бы побриться. Разве у вас кожа не зудит от этой щетины? — (Уилл покосился на меня.) — Зудит, да? Я так и знала. Ладно… сегодня вечером я вас побрею.

— О нет!

— О да! Вы спросили мое мнение. Я ответила. Вам ничего не нужно делать самому.

— А если я откажусь?

— Я все равно вас побрею. Если щетина отрастет еще немного, мне придется выуживать из нее кусочки пищи. Честное слово, если это случится, я подам на вас в суд за стресс на рабочем месте.

Он улыбнулся, как будто я его рассмешила. Наверное, это звучит довольно печально, но Уилл улыбался так редко, что, если мне удавалось его развеселить, у меня от гордости немного кружилась голова.

— Вот что, Кларк, — сказал он. — Окажите мне услугу.

— Какую?

— Почешите мне ухо, хорошо? Зуд сводит меня с ума.

— А вы разрешите вас подстричь? Совсем чуть-чуть?

— Не испытывайте судьбу.

— Тсс! Не заставляйте меня нервничать. Я паршиво управляюсь с ножницами.

Бритва и пена для бритья отыскались в шкафчике в ванной комнате, запрятанные за пакетами влажных салфеток и ваты, как будто ими давно не пользовались. Я затащила Уилла в ванную, наполнила раковину теплой водой, заставила его немного наклонить подголовник кресла и положила горячую фланель на его подбородок.

— Что это? Вы подались в цирюльники? Зачем фланель?

— Понятия не имею, — призналась я. — Но так всегда делают в фильмах. Это как горячая вода и полотенца, когда кто-то рожает.

Я не видела его губ, но вокруг его глаз лучились тонкие веселые морщинки. Хорошо бы, так было всегда. Хорошо бы, он был счастлив… а его лицо утратило загнанное, настороженное выражение. Я болтала. Я шутила. Я начала напевать. Все, что угодно, лишь бы оттянуть момент, когда он снова помрачнеет.

Я закатала рукава и принялась намыливать его подбородок и щеки до самых ушей. Затем помедлила, приставив лезвие к его подбородку.

— Не пора ли признаться, что до сих пор я брила только ноги?

Уилл закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Я начала осторожно скрести его кожу бритвой, и, когда я ее споласкивала, тишину нарушал только плеск воды в раковине. Я трудилась молча, изучая лицо Уилла Трейнора, морщины, которые спускались к уголкам рта и выглядели слишком глубокими для его возраста. Я убрала его волосы с лица и увидела предательские цепочки стежков, вероятно оставшиеся после несчастного случая. Увидела лиловые тени под глазами, говорившие о многих и многих бессонных ночах, и складку между бровями, свидетельницу немой боли. От его кожи пахло тепло и сладко — кремом для бритья и чем-то, присущим самому Уиллу, сдержанным и дорогим. Его лицо начало проступать, и я увидела, как легко ему было привлечь красавицу вроде Алисии.