Властелин Колец (Перевод В. С. Муравьева, А. А. Кистяковского) - John Tolkien

– Денэтор отправился в Усыпальню, – заторопился Пин, – и с ним понесли Фарамира, и он сказал, что все мы сгинем в огне, а он дожидаться не будет, пусть приготовят костер и сожгут его вместе с Фарамиром. И послал за поленьями и маслом. Я сказал Берегонду, но он вряд ли уйдет с поста, он на часах. Да и куда ему против Денэтора? – Пин выложил все вперемешку и трогал дрожащей рукой Гэндальфа за колено. – Ты не можешь спасти Фарамира?

– Наверно, могу, – сказал Гэндальф, – но пока я буду его спасать, боюсь, погибнут другие. Что ж, пошли – тут никто больше, пожалуй, не сумеет помочь. Но помощь моя наверняка худо обернется. Да, от лиходейской порчи никакие стены не защитят. Враг проникает изнутри.

Приняв решенье, он не мешкал: подхватил Пина, посадил его перед собой и переговорил со Светозаром. Они поскакали вверх по улицам Минас-Тирита, а гул за спиною нарастал. Повсюду люди, очнувшись от ужаса и отчаяния, хватали оружие и кричали друг другу: «Мустангримцы пришли!» Слышались команды, ратники строились и спешили к разбитым Вратам.

Им встретился князь Имраиль, он их окликнул:

– Куда же ты, Митрандир? Мустангримцы уже сражаются на гондорской равнине! Нам надо собрать все силы!

– Выводи ратников всех до единого, – сказал Гэндальф. – И не теряй ни минуты. Я буду, как только смогу, но сейчас у меня неотложное дело к Градоправителю. Прими войско под начало!

На высоте, близ цитадели, в лицо им подул ветер, вдали забрезжило утро, и озарился южный небосклон. Но им от этого было мало радости: они предчувствовали недоброе и боялись опоздать.

– Темень рассеивается, – сказал Гэндальф, – но город все еще в сумраке.

У ворот цитадели стража не оказалось.

– Ага, Берегонд пошел туда, – сказал Пин, и у него полегчало на сердце. Они свернули на дорогу к Запертой Двери. Дверь была распахнута настежь, привратник лежал убитый: должно быть, у него отобрали ключи.

– То-то Враг порадуется! – сказал Гэндальф. – Ему как раз такие дела по нутру: свой разит своего, и оба по-своему верны долгу.

Он спешился и отослал Светозара в конюшню.

– Друг мой, – сказал он, – нам бы с тобою давно надо скакать в поле, да вот пришлось задержаться. Я скоро позову тебя!

Они вошли в дверь и спустились крутой извилистой дорогой. Светало, высокие колонны и статуи казались шествием привидений.

Внезапно тишину нарушили крики и звон мечей – такого здесь, в священной обители покоя, не бывало никогда со времен построения города. Наконец они вышли на Рат-Динен и поспешили к Усыпальне Наместников: ее высокий купол смутно виднелся в полумраке.

– Стойте! Стойте! – крикнул Гэндальф, подбегая к каменному крыльцу. – Остановитесь, безумцы!

На верхней ступени Берегонд в черно-серебряном облачении стража цитадели отражал слуг Денэтора с факелами и мечами в руках. Двоих он уже зарубил, и кровь их обагрила крыльцо Усыпальни; остальные, нападая, выкрикивали проклятья мятежнику и предателю.

И Гэндальф с Пином услышали из склепа голос Денэтора.

– Скорее, скорее! В чем там дело? Убейте изменника! Без меня, что ли, не справитесь? – И дверь, которую Берегонд придерживал левой рукой, распахнулась; появился Градоправитель, величественный и грозный, с обнаженным мечом. Глаза его сверкали.

Но взбежал по ступеням Гэндальф, и казалось, будто вспыхнула ослепительно белая молния; слуги попятились, заслоняя глаза. Он гневно воздел руку, и занесенный меч Денэтора отлетел и упал позади, в могильной тени, а сам Денэтор изумленно отступил на шаг.

– Это как же, государь мой? – вопросил маг. – Живым не место в склепах. И почему здесь блещут мечи, когда все ратники выходят на поле боя? Или Враг уже здесь, пробрался на Рат-Динен?

– С каких это пор повелитель Гондора в ответе перед тобой? – отозвался Денэтор. – Может, и слуги мои мне неподвластны?

– Подвластны-то они подвластны, – сказал Гэндальф. – Но если тобою владеют безумье и злоба, то власть твою можно и оспорить. Где твой сын Фарамир?

– Лежит в Усыпальне, – сказал Денэтор, – и его сжигает огонь, огонь палит его изнутри. И все мы скоро сгорим. Запад обречен: его пожрет великий огонь, и всему конец. Останется лишь пепел! Пепел и дым разнесет ветер!

И Гэндальф увидел, что наместник Гондора поистине утратил рассудок; опасаясь за Фарамира, он двинулся вперед, и Берегонд с Пином шли следом за ним, а Денэтор отступал до самого стола. Фарамир по-прежнему лежал в лихорадочном забытьи. Под столом и вокруг него громоздились поленья, обильно политые маслом, и маслом были облиты одежды Фарамира и покрывало. Тогда Гэндальф явил сокрытую в нем силу, подобно тому как являл он свою светоносную власть, откинув серую хламиду. Он вскочил на груду поленьев, легко поднял Фарамира, спрыгнул вниз и понес его к дверям. А Фарамир застонал, в бреду призывая отца.

Денэтор словно очнулся, огонь погас в его глазах, полились слезы, и он промолвил:

– Не отнимай у меня сына! Он зовет меня.

– Да, он зовет тебя, – сказал Гэндальф, – но подойти к нему тебе нельзя. Он ищет целительной помощи на пороге небытия – не знаю, найдет ли. А тебе надлежит сражаться за свой осажденный город, выйти навстречу смерти. И сам ты все это знаешь.

– Нет, ему уже не помочь, – сказал Денэтор. – И сражаться незачем. Чего ради растягивать ненужную жизнь? Не лучше ли умереть вместе, с ним заодно?

– Не волен ты, наместник, предуказывать день и час своей смерти, – отвечал ему Гэндальф. – Одни лишь владыки древности, покорствуя темным силам, назначали этот час и, одержимые гордыней и отчаянием, убивали себя, а заодно и родню, чтоб легче было умирать.

И Гэндальф вынес Фарамира из склепа и положил его на ложе, на котором его принесли: оно стояло у сводчатых дверей. Денэтор вышел вслед за ним и, содрогаясь, глядел на распростертого сына, не отрывая глаз от его лица. Все замерли, все молчали в ожидании слова правителя, а он колебался.

– Пойдем же! – сказал Гэндальф. – Пойдем, нас давно ждут. Ты нужен на поле брани.

И вдруг Денэтор расхохотался. Он выпрямился, высокий и горделивый, быстрыми шагами отошел к мраморному столу, взял свое подголовье, вынес его к дверям, раскутал – и все увидели, что в руках у него палантир. Он поднял его, и камень озарил огненным светом впалое лицо правителя: казалось, оно высечено из гранита, жесткое, надменное и устрашающее. И снова зажглись его глаза.

– Гордыней, говоришь, и отчаянием! – воскликнул он. – Ты, верно, думаешь, что окна Белой Башни – незрячие бельма? Откуда знать тебе, Серый Глупец, сколь много я отсюда вижу? Надежды твои – от неведенья. Иди исцеляй полумертвых! Иди сражайся с победителями! Все понапрасну. Ну, может, и одержите вы победу в сраженье – на день-другой. Но удар, занесенный над вами, не отразить. Лишь один малый коготок протянулся к Минас-Тириту. Несчетны воинства востока. И даже сейчас ты сдуру радуешься ветру, который влечет вверх по Андуину армаду под черными парусами. Запад обречен! И тем, кто не хочет умереть в рабстве, надо скорей расставаться с жизнью.