Парижские могикане - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда моя молитва подходила к концу, я услышала, как дверь отворилась. Я обернулась… Это был граф. Я не стала затворять окно, ибо чувствовала себя менее одинокой при виде бескрайнего неба. Я вцепилась в оконную перекладину.
«Мадемуазель! — сказал мне граф. — Я услышал, как вы отворили окно, и, полагая, что вы встали, осмелился зайти к вам».
«Я не ложилась спать, сударь, как вы можете видеть», — отвечала я.
«И напрасно, мадемуазель. Вы здесь в безопасности, как у родной матери».
«Если бы я имела счастье знать свою мать, сударь, я, возможно, не попала бы сюда».
Он немного помолчал, потом продолжал:
«Вы любуетесь пейзажем? В это время года может показаться, что здесь уныло; но весной, как уверяют, это одно из красивейших мест в окрестностях Парижа».
«Как?! Весной? — переспросила я. — Уж не хотите ли вы сказать, что я пробуду здесь до весны?»
«Можете отправиться куда пожелаете: в Рим, Неаполь или в любое другое место, куда вы позволите любящему вас человеку сопровождать вас».
«Вы не в своем уме, сударь!» — вскричала я.
«Вы хорошо подумали над моими словами?» — спросил граф.
«Да, сударь».
«К какому же выводу вы пришли?»
«В наше время не похищают девушек, как бы беззащитны они ни были».
«Не понимаю…»
«Я вам объясню… Предположите, что я пленница в этой комнате…»
«Вы не пленница, слава Богу! Весь этот дом и парк в вашем распоряжении».
«И вы полагаете, что если здесь высокие стены и прочные решетки, то я не смогу убежать?»
«Чтобы убежать, вам не придется ни перелезть через стены, ни взламывать решетки: ворота открыты с шести утра до десяти часов вечера».
«В таком случае, сударь, как же вы рассчитываете меня удержать?» — удивилась я.
«Ах, Боже мой! Я намерен воззвать к вашему разуму».
«Что это значит?»
«Вы сказали, что любите господина Жюстена?»
«Да, сударь, люблю!»
«Стало быть, вам будет неприятно, если с ним случится несчастье?»
«Сударь!»
«А самое большое несчастье произойдет с ним в том случае, если вы убежите из этого замка».
«Почему?»
«Господину Жюстену придется заплатить за ваше бегство».
«Заплатить? Что может быть общего между Жюстеном и вами?»
«У него есть нечто общее не со мной, мадемуазель, а с законом».
«С законом?!»
«Да! Попробуйте сбежать, и десять минут спустя после того как мне доложат о вашем бегстве, господин Жюстен окажется в тюрьме».
«Жюстен — в тюрьме?! Какое же преступление он совершил, Боже мой! Да вы просто решили нагнать на меня страху! Слава Богу, я еще не лишилась рассудка и не настолько глупа, чтобы вам поверить».
«Я и не думал, что вы поверите мне на слово. А что, если я представлю вам доказательство?»
Его самоуверенный тон меня смутил.
«Сударь!..» — пролепетала я.
Он вынул из кармана книжку небольшого формата с разноцветным обрезом.
«Вы знаете, что это за книга?» — спросил он.
«Кажется, Кодекс?»
«Совершенно верно. Возьмите его».
Я замерла в нерешительности.
«Возьмите его в руки, прошу вас. Вы хотите получить доказательства. Я должен их представить, верно ведь?»
Я взяла книгу в руки.
«Отлично! Откройте ее на восьмисотой странице: «Уголовный кодекс, книга третья».
«Что дальше?»
«Параграф второй».
«Второй?»
«Читайте! Заметьте, что он напечатан не для вас одной; вы можете в этом убедиться, послав за такой же книгой к нотариусу или к мэру».
«Мне читать?»
«Читайте!»
Я прочла следующее:
«§ 2. Похищение несовершеннолетних.
354. Если кто-нибудь путем мошенничества или насилия похитил сам или через наемных лиц несовершеннолетнего, совратил его или заставил переменить место жительства, определенное ему властями или опекунами, он должен быть приговорен к тюремному заключению».
Я подняла глаза на графа, недоумевая.
«Продолжайте!» — сказал он.
Я стала читать дальше:
«355. Если совращенное или похищенное лицо — девочка моложе шестнадцати лет, виновный приговаривается к каторжным работам на срок…»
Я начала кое-что понимать и побледнела.
— Негодяй! — пробормотал Сальватор.
«Это как раз случай господина Жюстена», — холодно заметил граф.
«Да, сударь, — отозвалась я. — С той, однако, разницей, что я последовала за ним по своей воле; я во всеуслышание объявлю, что он спас мне жизнь, что я всем ему обязана и…»
Он меня перебил.
«Это предусмотрено в следующей статье, — сказал он. — Читайте!»
Я стала читать:
«356. Если девочка моложе шестнадцати лет дала согласие на то, чтобы ее похитили, или добровольно последовала за обольстителем в возрасте двадцати одного года и старше…»
«Господину Жюстену, — снова перебил меня граф, — исполнилось тогда двадцать два: я справлялся о его возрасте… Продолжайте…»
Я продолжала читать:
«…в возрасте двадцати одного года и старше, он приговаривается к каторжным работам на срок…»
Книга выпала у меня из рук.
«Жюстен заслуживает не наказания, а награды!» — вскричала я.
«Это решит суд, мадемуазель, — холодно произнес граф. — Однако заранее должен вас предупредить, что за совращение несовершеннолетней, за заточение ее в своем доме, за намерение жениться на ней без согласия ее родителей, принимая во внимание, что эта несовершеннолетняя богата… Вряд ли суд сочтет господина Жюстена невиновным».
«О!» — вскрикнула я.
«Во всяком случае, — продолжал граф, — вы можете попытаться убежать, и вопрос будет решен».
Он вынул из кармана бумагу и развернул ее. На документе стояла гербовая печать.
«Что это?» — спросила я.
«Ничего особенного: выданный мне заранее ордер на арест; как видите, здесь стоит имя господина Жюстена. Итак, его свобода в моих руках. Не пройдет и часа после того, как вы сбежите, и его честь окажется в руках правосудия».
Я почувствовала, как мой лоб покрылся испариной; ноги у меня подкосились, и я упала в стоявшее неподалеку кресло.
Граф нагнулся, подобрал Кодекс и положил раскрытым мне на колени.
«Возьмите! — сказал он. — Я оставляю вам эту книжечку… Подумайте на досуге о статьях триста пятьдесят четвертой, триста пятьдесят пятой и триста пятьдесят шестой и не говорите больше, что вы не вольны уйти отсюда».
Поклонившись с деланной учтивостью, он удалился…
Сальватор отер пот со лба.
— И ведь он сделал бы, как обещал, негодяй! — пробормотал он.
