Вечер потрясения - Андрей Завадский

– Чтобы избежать боя с их авиацией, мы должны сойтись с янки вплотную, на расстояние выстрела из пушки, на дистанцию прицельного выстрела из автомата, и тогда никакие самолеты не помогут, ну не станут же они, в самом деле, кидать бомбы на головы своей пехоты! Но для этого нам предстоит еще долгий марш по степи, и без зенитного прикрытия нам едва ли удастся такой бросок. Нас сожгут на дальних подступах. Поверь, у янки на это будет достаточно времени.

Командир зенитно-ракетного полка сухо кивнул, поморщившись от досады. Доказательства слова Белявского были повсюду – степь оказалась буквально усеяна остовами уничтоженных танков и бронемашин, покрытыми копотью стальными глыбами, каждая из которых стала братской могилой для своего экипажа. И еще больше боевых машин остались на ходу, нося на своей броне отметины вражеских ударов – совранные "кирпичики" динамической защиты и зияющие отверстия там, где прежде находились встроенные элементы "реактивной брони". Менее, чем за час, полк потерял девятую часть своей боевой мощи, и это, не считая того, что осталось где-то позади, у подножья той высоты, где танкисты Белявского впервые схлестнулись с американской пехотой.

– Без противовоздушной обороны нечего и думать совершить этот марш, – мрачно выдавил из себя Николай Белявский. – Здесь, в этой степи, мы как на ладони! Нас обнаружат из космоса и затравят задолго до того, как мои танкисты увидят в прицелах вражеские позиции. Против авиации нам не выстоять, надежда только на твоих ракетчиков, полковник!

– Со штабом дивизии связь установить нам не удается, – рассудительно, слишком спокойно, если учесть, что рядом, буквально в сотне метров, чадил сгоревший танк, а чуть дальше курился дымок над обломками вражеского штурмовика, промолвил командир зенитного полка. – Наши силы разбросаны на территории, слишком большой, чтобы мой полк мог защитить все подразделения. Полагаю, действуя совместно с твоими танкистами, половник, мы сможем добиться успеха. У вас зенитных комплексов немного осталось, мы же только вступили в бой, и пока еще не растерял все силы. Наступаем вместе, я так думаю.

– Согласен, – без колебаний кивнул Николай Белявский. – Атакуем немедленно. Время работает против нас, так что на месте оставаться нельзя. Выступаем сейчас же, к черту потери, к черту раненых! Прокрой моих ребят на марше, если в небе появятся янки, а уж потом мы вцепимся в глотку америкосам мертвой хваткой, и не отстанем, пока не перегрызем ее!

Степь вновь огласил рев десятков мощных моторов, похожий на голодный рык вышедших на охоту хищников. Оплакивать погибших товарищей было некогда – враг не станет ждать, он сделает все, чтобы остановить полк здесь, на равнине, где не и намека на укрытие, и это понимал каждый, кто был под началом полковника Белявского. Время скорби еще придет, и будет еще четвертый тост, тот, который пьют, не чокаясь, пока же настала пора действовать, чтобы гибель тех, кто навсегда останется в степях, не оказалась напрасной.

– Бойцы, наши потери велики, многие уже не вернутся в строй, но победа осталась за нами, – произнес полковник Белявский. Он не строил свой полк, каждый солдат и офицер находился на своем месте, в боевом отделении бронемашины, за рулем грузовика, за рычагами управления, готовый сорваться в атаку по первому приказу. Но каждый слышал эту яростную речь, проникавшую в саму глубину уже успевших очерстветь от избытка крови и витавших всюду смертей сердца. – Мы снова победили, враг, понесший не меньшие потери, отступил, обратился в бегство, почувствовав на себе всю силу нашего гнева. Никто не сможет остановить нас, сдержать наш порыв. Ваши товарищи мертвы, но вы можете почтить их память своей местью, и это будет намного лучше, чем скорбные слезы. Мы продолжим наступление, вышвырнем американских ублюдков прочь с нашей земли, раздавим их, сотрем в порошок! Пока остается хотя бы один снаряд, пока в баках найдется хотя бы каплю топлива, мы будем наступать, уничтожая любого, кого встретим на своем пути! Эта война завершится только нашей победой. Забудьте о страхе, забудьте о смерти, только вперед, в бой! И пусть горько пожалеет тот, кто осмелился придти к нам с оружием! Не давайте пощады, убивайте врагов, пока можете сражаться!

Полные ярости и силы слова командира разносились по эфиру, проникая за броню боевых машин, замерших, сжавшись в готовности к очередному стремительному броску, рывку через степь, уже вдоволь напившуюся свежей крови. Все, кто еще мог держать оружие, слышали грозный призыв полковника, сурово хмуря брови, стискивая челюсти, сжимая сильными пальцами рычаги и маховики наводки орудий. Бой, страшный, жестокий, породил в их душах лишь еще большую, чем прежде, ярость, еще большую готовность идти до конца – отступать было уже поздно.

– Полк, вперед, – зло произнес Николай Белявский, которого слышали в этот миг все до единого, каждый экипаж, каждый боец сжавшегося в ожидании неизбежного, точно единое целое, полка. – Поехали!

Механики-водители разом отжали до упора рычаги газа, страгивая с места многотонные боевые машины. Взвод за взводом, рота за ротой снимались с места, вновь устремляясь на юг неудержимой стальной рекою. Выдыхая тяжелые клубы выхлопных газов, танки, боевые машины пехоты, бронетранспортеры, грузовики, на пределе возможностей мчались в сторону гор, покорные воле командира полка, из чрева командно-штабной машины направлявшего этот поток.

Оставались позади сожженные врагом боевые машины, и те, что просто сломались на марше, не выдержав высочайших нагрузок. Их моторы, огненные сердца стальных монстров, останавливались от напряжения, но полк продолжал наступление, не считаясь с потерями. Враг был все ближе, настолько близко, что никто не мог оставаться равнодушным, зная об этом. Мчаться вперед, что есть сил, наброситься на врага, стиснуть его глотку челюстями танковых батальонов, отбросить противника назад, прочь с русской земли, вдавить в нее лентами гусениц – об этом мечтал каждый. Все жаждали только боя, и полковник Белявский был готов дать его своим воинам.

С высоты восьмисот километров над поверхностью планеты трудно было разглядеть то, что творилось внизу, невооруженным взглядом, но мощная оптика электронной "начинкой" давала поистине фантастические результаты. Мощные камеры разведывательного спутника "Ки Хоул-11", наматывавшего круги по замкнутой орбите, передали в центр обработки информации превосходные снимки, на которых было видно, как вытягивается на юг, к Кавказу, пыльный клин, основание которого находится где-то в сердце русских степей.

– Твою мать! – Офицер разведки выругался, когда увидел то, что успел запечатлеть спутник, бесконечно паривший в пустоте с первой космической скоростью. – Хреновы русские идут напролом, черт возьми!

– Верно, сэр, – кивнул его подчиненный, колдовавший над клавиатурой, торопливо рассылая "картинку" всем, для кого было важно знать о действиях противника. – Наступают на всем протяжении линии фронта, и, если они не сбавят темп, скоро выйдут к границе, раскатав наших парней. Дьявол, нужно что-то делать!

– Сделают! Поторопись, в штабе должны знать все, что происходит, и как можно скорее. Помни, исход сражения зависит от нас, от разведки!

Поток информации хлынул по линиям связи, заставляя спустя считанные минуты грязно браниться офицеров, находившихся в штабе южной ударной группировки американских войск в Тбилиси. Там быстро поняли, что готовит враг, бросив в стремительную атаку все свои силы, но потрясение, шок, вскоре сменились холодной решимостью, готовностью к действию, жаждой действия. Все зависело только от решения одного человека, того, в чьей власти до самого завершения операции "Доблестный удар" находились десятки тысяч жизней американских солдат.

Мэтью Камински всматривался в карту, точно ждал, что она начнет меняться сама. Но стрелы, основание которых находилось на севере, от слияния Волги и Дона, все так же тянулись к предгорьям Кавказа, когтями впиваясь в коммуникации наступавшей Десятой легкой пехотной дивизии. Прежде похожи на прямые клинки мечей, стрелы теперь криво изгибались, точно какие-то арабские скимитары, угрожая отсечь вырвавшиеся далеко на север пехотные батальоны от запаздывавших тылов. Три русские дивизии, прорываясь сквозь огонь штурмовиков, наступали, несли потери, но все равно не останавливались. Словно три головы мифического дракона, они надвигались на Грозный, где покорно ждали своей участи бойцы Сто первой воздушно-штурмовой, уже переставшие надеяться на то, что помощь к ним придет.

– Безумцы упорно идут вперед, навстречу собственной смерти, хотя лучше для всех было бы уже сложить оружие, сохранив свои жизни, – мрачно промолвил генерал Камински, тяжко вздохнув. – Но, кажется, жизни то эти русские ценят меньше всего на свете. Они уже проиграли, уступили нам инициативу, потеряли господство в воздухе, но все еще надеются на реванш, на победу. Русские командиры, кажется, просто не понимают, какова обстановка в действительности, они верят в помощь, и, черт возьми, они действительно могут сейчас опрокинуть наши войска, вырвав победу из наших рук! Этого невозможно допустить ни при каких обстоятельствах!