Медная пуговица - Лев Овалов

— Входите и запоминайте все, запоминайте каждую мелочь, запоминайте как можно внимательнее! — предупредил он меня. — Эдингер должен сразу почувствовать, что все здесь для вас привычно.

Мы подошли к веранде, Железнов достал из кармана ключи, отпер наружную дверь, потом дверь, ведущую с веранды в дом. Внутри дача казалась не такой уж заброшенной: простая мебель аккуратно стояла по местам, словно комнаты были покинуты своими жильцами совсем недавно.

Из кухни спустились в погреб. Железнов повернул выключатель, вспыхнула электрическая лампочка, он отодвинул от стены большую бочку, обнаружилась дверка, ведущая в соседнее помещение.

Мы проникли туда, и на большом ящике, сколоченном из толстых досок, я увидел радиопередатчик.

— А антенна? — поинтересовался я.

— Видели петуха над входом? — в свою очередь спросил меня Железнов. — Его хохолок из металлических прутьев, торчащих в разные стороны?

— Слабая маскировка, — заметил я. — Как же это немцы не обнаружили ее до сих пор?

— Они и не могли обнаружить, — объяснил Железнов. — Этот петух сидит на крыше всего второй день.

— Так ведь немцы это тоже заметят?

— Петуха заметили бы, но пустые крыши не запоминаются, — пояснил Железнов. — Эдингер, конечно, упрекнет своих сотрудников в ротозействе… — Он кивнул на рацию. — Умеете на ней работать?

— Более или менее, — признался я. — Любительски.

— Достаточно, — сказал Железнов. — Можете сообщить своему шефу, что с вами говорят дважды в месяц, каждое четырнадцатое и двадцать восьмое число, от четырнадцати до пятнадцати, на волне одиннадцать и шесть десятых. Ваши позывные: «Правь, Британия!» — и в ответ продолжение. Знаете гимн англичан? «Британия, правь над волнами!» Иван Николаевич сказал: не надо оригинальничать, чем проще, тем достовернее. И не вздумайте сказать, что вы непосредственно связываетесь с Лондоном, вы говорите с резидентом Интеллидженс сервис, находящимся в Стокгольме.

— Но ведь от меня потребуют код? — спросил я.

— Будет и код, — согласился Железнов. — За три дня вам придется основательно его выучить.

Уходя, Железнов извлек из кармана небольшой пульверизатор и распылил перед дверьми какой-то порошок.

— Зачем это? — удивился я.

— Пыль, цемент, — объяснил Железнов. — Вернувшись сюда, вы сразу узнаете, был ли здесь кто-нибудь после нас.

Мы вышли. Ничто не нарушало унылого спокойствия зимнего дня в опустелом дачном поселке. Только долговязый субъект переместился поближе к нашей даче.

Мы сели в машину, и Железнов с пренебрежительным равнодушием поехал прямо на незнакомца, заставив его поспешно отскочить в сторону.

На следующий день я позвонил в гестапо.

— Господин обергруппенфюрер, это Берзинь, — назвался я. — Вам угодно прогуляться со мной в среду за город?

— В среду или в четверг? — почему-то переспросил Эдингер.

— Мне кажется, среда более приятна для разговоров, — ответил я.

— Хорошо, пусть будет в среду, — согласился он.

Это был довольно торжественный выезд: впереди два мотоциклиста, затем лимузин Эдингера, в котором находились Эдингер, я и еще двое гестаповцев, как выяснилось в дальнейшем, инженер, специалист по связи, и радист, и, наконец, сзади открытая машина с охраной.

В продолжение всей дороги Эдингер самодовольно молчал, но, подъезжая к даче, внезапно обратился ко мне:

— Не указывайте мне местонахождения своей рации, Блейк…

По всей вероятности, ему очень хотелось поразить меня. Утверждающим жестом он указал на дачу с железным петухом.

— Здесь?

Кажется, я неплохо разыграл свое изумление, потому что у Эдингера вырвался довольный смешок.

— Видите, Блейк, нам все известно, — самодовольно произнес он. — Я лишь хотел проверить, насколько вы правдивы. — Он подошел к калитке и пригласил меня идти вперед. — Показывайте.

Я открыл двери и посмотрел под ноги: не было никаких следов, но и не было пыли; кто-то, кто был здесь после Железнова и меня, подмел пыль, уничтожая свои следы.

Мы прошли в кухню, спустились в погреб, я сдвинул бочку, и мы очутились перед передатчиком.

Я слегка поклонился Эдингеру.

— Прошу вас. — И не преминул слегка его упрекнуть: — А вы еще сомневались во мне!

Эдингер обернулся к инженеру:

— Ознакомьтесь, господин Штраус.

Инженер наклонился, радист подал ему отвертку, он быстро отвинтил какую-то деталь, осмотрел, заглянул еще куда-то. Все это делалось очень быстро, квалифицированно, со всем знанием предмета.

— Да, господин обергруппенфюрер, это английский аппарат, — подтвердил он. — Изготовлен на Острове.

— Тем лучше, — одобрительно сказал Эдингер и обратился ко мне: — Когда вы на нем работаете?

— Дважды в месяц, — объяснил я. — Четырнадцатого и двадцать восьмого, от четырнадцати до пятнадцати, одиннадцать и шесть десятых.

— О, вы совсем молодец! — похвалил меня Эдингер. — Теперь я понимаю, почему среда приятнее четверга. Сегодня четырнадцатое.

Он взглянул на часы, позвал радиста:

— Пауль!

Взглянул на меня:

— Позывные?

— «Rule Britannia!» — сказал я.

— Отзыв?

— «Britannia rules the waves!»

— Отлично, — сказал Эдингер. — Сейчас тринадцать сорок. Благодарю вас, господин Берзинь, за то, что вы выбрали такое подходящее время. Ганс, к аппарату! Слышали позывные… И затем переходите на прием.

Потянулись минуты томительного ожидания.

Ганс работал.

Я, конечно, понимал, что в этот день все было предусмотрено с обеих сторон, но все же облегченно вздохнул, когда заметил, что Ганс услышал ответ…

Эдингер властно указал мне на аппарат:

— Говорите!

Я стал вести разговор с помощью изученного мною кода, разговор от имени Блейка, о каких-то текущих делах, о положении в Риге, о всяких слухах, побранил немцев…

Эдингер и его сотрудники напряженно прислушивались и всматривались в меня.

— Это Лондон? — спросил Эдингер, когда я закончил разговор.

— Нет, Стокгольм, майор Хавергам, — объяснил я. — Резидент нашей службы, через него я связываюсь с Лондоном.

— Молодец, Берзинь! — еще раз похвалил меня Эдингер. — Порядка ради мы попытаемся запеленговать вашего Хавергама, но, я вижу, вы ведете честную игру…

В Риге он потребовал от меня код, и я по памяти написал у него в кабинете большинство условных обозначений, а затем, спустя день, привез ему аккуратно переписанную табличку.

— Отлично, Блейк, — одобрил обергруппенфюрер. — Теперь мы сами будем связываться с вашим Хавергамом, очередь за агентурной сетью. Если она будет того стоить, вы получите железный крест.

«Или пулю в затылок, — подумал я. — Кто знает, захотите ли вы и дальше возиться с Дэвисом Блейком!»

— Эту сеть не так просто подготовить к передаче, — уклончиво сказал я. — Но я постараюсь.

Однако Эдингер был так доволен моим подарком, что я мог еще какое-то время тянуть с передачей агентуры.

Что касается рации, мне больше не пришлось ее видеть; не знаю, что уж там передавали и принимали немцы, но, судя по тому, что Эдингер не высказывал мне никаких претензий, «майор Хавергам» находился на должной высоте. Тогда это меня даже слегка удивляло, и только впоследствии я убедился, что все, что ни делал Пронин, всегда делалось серьезно, основательно и так, чтобы никого и ни в чем нельзя было подвести.

Но, пожалуй, за исключением этого эпизода моя личная жизнь в течение всей зимы текла на редкость монотонно. Я действительно пытался обнаружить тщательно законспирированную агентурную сеть Блейка, и мои усилия не могли ускользнуть от внимания гестапо. Эдингер, считая, что я работаю на него, набрался до поры до времени терпения. Но мне тоже приходилось запастись терпением в ожидании благоприятного стечения обстоятельств, и если бы не вечера, которые я иногда проводил с Железновым, я бы ощущал свое одиночество очень остро.

Что касается времени, проведенного мною в Риге вместе с Виктором, его мне не забыть никогда.

Может быть, именно в Железнове наиболее полно отразилось все то, чем наделило людей наше советское общество: железная воля, непреклонность в достижении поставленной перед собой цели, неумение идти ни на какие компромиссы и в то же время удивительная мягкость души, необыкновенная скромность и пренебрежение своими личными интересами.

По отношению ко мне он был внимателен, деликатен, заботлив, трудно было найти себе лучшего товарища.

Помню, как-то сидели мы с Железновым вечером дома. Янковская только что ушла, поэтому Виктор мог без церемоний попить со мной чаю.

Где-то шли бои, где-то лилась кровь наших братьев, в самой Риге ни на мгновение не прекращалась невидимая ожесточенная борьба с гитлеровцами, но в комнате, где мы находились, все было спокойно, тихо, уютно, все настраивало на мирный лад.