Разбойник Кудеяр - Владислав Бахревский

Прилила кровь к лицу, виски заломило. Остановил Кудеяр лошадь, вылез из саночек, снегом умылся. Тут как раз пролетела мимо тройка: ямщик монаха повез к Паисию.

И забыл Кудеяр на время Холопа. Прыгнул в саночки и опять поехал потихоньку. Вспомнил Варвару:

«Ну, госпожа атаманша! Зверь сам прибежал. Лови, ловец, не зевай!»

Не удержался, гикнул на коня. Пошел, пошел версты мерить!

Глядит — стоят на дороге сани греческого монаха, а лошадей нет.

— Что случилось? — Кудеяр осадил разбежавшегося коня.

— Постромки кто-то подрезал, — сказал ямщик мрачно.

— Садитесь ко мне, догоним коней.

— Спасибо тебе, добрый человек, — поклонился ямщик Кудеяру. — Не ты бы, не знаю, что и делать. Вечереет.

— Волки есть в лесу? — спросил монах.

— А куда они денутся?

Побледнел ученый грек.

Коней догнали.

— Вот что, — сказал седокам своим Кудеяр. — Пока вы назад доберетесь, пока сани наладите, совсем ночь будет. Ты, ямщик, возвращайся, в кабачке переночуешь, до него не больно-то далеко, а я твоего монаха довезу до монастыря. Хоть и велик путь, да, глядишь, мне на том свете зачтется.

— Спаси тебя Бог! — обрадовался монах.

Кудеяр свернул с большой дороги. Малой дорогой проскакал деревеньку. Здесь в крайней избе поменял лошадь и опять в лес. Полузанесенным, едва приметным следом ехал просеками и полянами.

— Куда мы? — спросил с тревогой ученый монах.

— Я сокращаю путь, — ответил по-гречески Кудеяр, — дорога делает большую петлю.

— Ты знаешь греческий язык?! — воскликнул монах, светлея и успокаиваясь. — Но кто же ты?

— Я, отче, из людей, вторящих царю Соломону, который говорил: «Наша жизнь не облако и не туман, который разгоняет лучи солнца. Будем же наслаждаться настоящими благами и спешить пользоваться миром, как юностью».

— Сын мой, неужели ты не дочитал главу до конца? Царь Соломон осуждает этих людей, ибо эти люди говорят: «Имя наше забудется со временем, и никто не вспомнит о делах наших». Это о неверящих в бессмертие духа.

— Но можно ли осуждать людей, которые хотят везде оставить следы веселия?

— Я назову тебе разрушителя городов Навуходоносора, братоубийцу Каина, истребителя детей Ирода. Но сможешь ли ты назвать имена тех, кто оставил следы веселия?

— Да, отче, смогу. Это Гомер, воспевший подвиги героев, Аристотель, показавший миру, что мысль не сон, а такое же творение, как дворец или храм!

Монах отмахнулся от слов Кудеяра.

— Человеку не хватит жизни, чтоб уразуметь святое Писание, всего одну книгу.

— Но Соломон говорил: «Человеколюбивый дух — премудрость».

Монах улыбнулся.

— В той же главе сказано: «Так они умствовали и ошиблись».

— Отче, вот впереди избушка, — показал Кудеяр. — Надо покормить лошадь, а нам погреться. Отсюда до большой дороги рукой подать.

Встречать Кудеяра вышел молчаливый человек. Молча поклонился, молча взял лошадь, повел во двор.

Едва гости переступили порог избы, хозяйка, не спрашивая, кто они такие, поставила на стол горячий самовар.

— С мороза не грех выпить того, что греет пуще чаю, — сказал Кудеяр, подмигнув хозяйке.

Тут же объявились две чарочки: одна в виде петушка, другая в виде курочки. Петушка хозяйка предложила монаху. Тот сразу же водку выпил, покрутил с удовольствием головой, закусил поднесенными грибами, хотел что-то сказать, но повалился вдруг на стол грудью, уронил голову и захрапел.

Кудеяр расстегнул на монахе шубу. Из-под рясы, с груди, достал кожаный мешочек с грамотой патриарха к игумену Паисию. Прочитал, усмехнулся:

— Итак, гречанин Нифон Саккас, будем знакомы.

Вошедшему в избу хозяину приказал:

— Монаха доставишь с осторожностью на стан. Мне свежую лошадь. Живо!

Глава 2

Ночь, юная, синяя, не успевшая потемнеть, на человеческие тайные происки глядя, размахнула крыльями над лесами и замерла. Высоко, неподвижно стояли белые дымы над избами. Звезды были чистенькие, как овечки.

Сквозь тишину тяжелый скок уставшей лошади. Миг молчанья. И звоны била.

Сбегались люди к дому Кудеяра с факелами.

Примчался Кудеяр неведомо откуда. Одежд не сбросил, не сошел с коня.

— Все собрались? — спросил.

— Все, — ответили в испуге.

— Едали нынче мясо?

— Ели.

— Сытно было?

— Сытно.

— Вы ели мясо братьев ваших!

Смутились все: уж не умом ли тронулся атаман? Аксен Лохматый, помявшись, молвил:

— Опомнись, Кудеяр! Говядина была во щах. И трех баранов съели. Хоть ныне пост, но батюшка Михаил разрешил оскоромиться. Морозы велики.

— Вы ели мясо братьев ваших! — крикнул Кудеяр и бросил било под ноги толпе.

— Эй, Кудеяр, не заносись! — на крик ответил криком Холоп. — Ты укоряешь нас за то, что мы в Покровском взяли скот, а не у черта на куличках, у Белгородской черты. Мы сунулись туда, да нам по носу дали. Еле ноги унесли.

— Крестьяне — наша живая вода. Мы припадем к ней и, как бы ни были изранены, воспрянем!.. Нет тебе прощенья, Холоп. Или я неправ? — спросил Кудеяр разбойников.

— Ты прав.

— Те, кто был с Холопом, будут наказаны. Наказанье вы назначите сами себе. А покуда сгоняйте скот — и в Покровское! За съеденное заплатите деньгами. И ты, Холоп, сбирайся. Казнь тебе назначат покровские мужики. Аксен, возьми его под стражу. Выступаем завтра утром, затемно.

Кудеяр спрыгнул с измученной лошади и, тяжело поднимаясь по ступеням, вошел в свои хоромы.

Бесшумно зашли за ним следом люди, затопили печь, поставили на стол еду.

Кудеяр распахнул шубу, сел к огню. Он смотрел на огонь, и напряжение, державшее его в тисках весь день, растаяло. Шевельнул плечами — шуба сползла на пол.

В избу вошел Вася Дубовая Голова.

— Поешь, Кудеяр! — сказал он, зажигая свечу. — С дороги, чай.

Кудеяр встал, подошел к ведру с водой.

— Полей.

Умылся. Сел за стол.

— Слушай, — сказал он Васе, — а ведь мы с тобой ослушники.

— Это как же?

— А так! Забыл, зачем тебя матушка к Кудеяру посылала?

— А ты, гляди-ка, помнишь?

— Помню, Вася. Атаман обо всем должен помнить.

— Ну и придумал чего-нибудь?

Кудеяр собирался было ответить, но тут пришел Микита Шуйский.

— Атаман, привезли монаха. Спит беспробудно. Мы его пощупали. И в кушаке грамотку нашли…

Кудеяр взял грамотку, поднес к свече.

— Ого! Мой грек с двойным дном, оказывается! Я голову ломал, как быть, а тут вот оно! Никон тайно спрашивает, сколько денег у монастыря, — потряс грамоткой. — Монаха поместите в дом к отцу Михаилу. У Михаила и книг много, и брага хороша. Пусть себе читают и пьют на здоровье. А теперь скажите-ка мне, что совет решил?

— Да ничего не решили. Кто знает, как на Дону дело пойдет, а стан у нас загляденье. Жизнь свободная…

Помрачнел Кудеяр.

— У нас-то жизнь свободная, а о других не подумали?

— Кудеяр, Россия-то вон какая, разве ее всколыхнешь?

— Ладно, — сказал Кудеяр, — большие дела разом не решаются. Уму-разуму жизнь учит… Варвара не уехала со стана?

— Нет, тебя ждет. Разговор у нее к тебе.

— Зови!

— А я уж здесь, — сказала Варвара с порога.

— Здравствуй, атаманша! Пришла пора нашему разговору. Садись, думать будем, как Паисия взять за жабры. А ты, Вася, в дорогу дальнюю собирайся.

— Неужто меня с собой берешь? Уж не за невестой ли?

Покровское было поднято на ноги. Людей согнали к церкви. На паперти стоял Холоп.

Кудеяр спросил толпу:

— Он грабил вас?

Толпа молчала.

— Он грабил вас? — спросил Кудеяр опять.

Толпа молчала. Холоп засмеялся.

— Вот как вас запугали, — покачал головой Кудеяр. — Молчальники вы, молчальники! Тогда за вас я сам скажу! Да, он отнял у вас и ваших детей скот. Скоро пригонят стадо назад, и вы получите ваше… Если этот человек, — Кудеяр указал на Холопа, — мог ограбить крестьян, братьев наших, он и отца с матерью не пощадит. Назначьте же наказанье ему!

Молчала толпа. И опять засмеялся Холоп.

Кудеяр опечалился и сказал ему:

— Полюбуйся, Холоп! Они молчат, потому что нет у них веры нам. И откуда ей быть, коли ты разорил их, как беспощадный татарин? Когда Кудеяр в лесу — в деревнях спокойствие. Когда Кудеяр в лесу — бояре да дворяне ходят шелковые, на поклон поклоном отвечают… Не хотите судить? Может быть, прощаете свои обиды?

Молчала толпа.

— Не хотите судить и не хотите миловать? — Кудеяр повернулся к разбойникам. — Может ли среди нас жить тот, кому все равно, кто плачет и чья кровь льется?

— Нет! — сказали разбойники.

— Вот тебе, Холоп, весь наш суд и весь сказ: уходи на все четыре стороны.

В третий раз хотел было засмеяться Холоп, не получилось: крякнул да всхлипнул — вот и весь смех.