Трещина - Сергей Михайлов

Находясь целыми днями на солнце и свежем воздухе, люди загорели, окрепли, перестали чувствовать себя отщепенцами и жертвами обстоятельств, обрели силу и уверенность в завтрашнем дне, стали полноправными хозяевами на выбранном ими клочке земли.

Условия жизни колонистов улучшались с каждым днем. По предложению Климова мужчины сложили из камней и глины небольшую печь, за что Мария Семеновна была им очень благодарна, построили навес от солнца и дождя, под которым укрыли самодельный стол, и провели ряд других работ по благоустройству лагеря. Набор столовых принадлежностей благодаря тому же Климову резко возрос. Он обеспечил всех не только ложками, но и деревянными мисками, а главной поварихе подарил мастерски выточенный из сосны половник. Борис откуда-то привел испуганную козу, и теперь у колонистов каждое утро было свежее молоко. А в перспективе Борис грозился завести персонального мамонта и использовать его на работах по подъему тяжестей, как это практикуют в Индии со слонами.

Шли дни. Лагерь принял совершенно жилой вид. Частокол, возведенный для защиты от непрошеных гостей, обособил колонию от окружающего первобытного мира и придал ей уют. Для проезда автобуса и прохода людей в частоколе решено было сделать ворота, и, хотя место для них оставили, сами ворота еще готовы не были. Проем оставался, пожалуй, самым уязвимым местом в обороне лагеря.

Однажды, после очередной поездки, Николай с унылым видом подошел к инженеру и, вытирая руки, сказал:

-- Олег Павлович, горючее на исходе, от силы осталось на час непрерывной езды.

Олег Павлович помрачнел:

-- Это плохо. Это очень плохо. Это просто ужасно. Но рано или поздно это должно было случиться. И мы это знали, только надеялись, что до этого дело не дойдет. Все! Пора прекращать выезды. А то... Ладно, вечером обсудим этот вопрос со всеми вместе.

После ужина Олег Павлович попросил никого не расходиться. Когда все собрались, инженер поведал колонистам о своем утреннем разговоре с Николаем.

-- Что будем делать, товарищи? -- спросил Олег Павлович, когда страсти, рожденные неприятной вестью, наконец улеглись.

-- Бороться до победного конца! -- выкрикнул Климов. -- Садиться на автобус и ехать, пока не провалимся в эту чертову трещину.

-- А если не провалимся? Тогда что? -- спросила Мария Семеновна. -- Бросать автобус и идти пешком в лагерь? Нет, я не согласна. Автобус нам нужен как воздух. Это и наше укрытие и, пока еще есть хоть капля горючего, средство передвижения. Нет, мы не можем идти на такую жертву ради сомнительного успеха.

-- А я согласен с Семеном Степановичем! -- воскликнул Борис. -Надо рисковать. Олег Павлович, вы-то как думаете?

Инженер долго молчал, ковыряя веткой тлеющий костер.

-- Вот что я думаю, -- наконец сказал он. -- По-моему, нужно выбрать золотую середину. Да, сейчас мы бросить автобус не можем. Мария Семеновна права, в автобусе, действительно, наша сила, это наш дом, наше укрытие от ветров, непогоды и врагов. Все это верно. Но и сидеть сложа руки тоже нельзя. Мы должны во что бы то ни стало найти эту ускользающую от нас трещину. И рано или поздно мы ее найдем, если, конечно, она еще не исчезла. А то, что она еще не исчезла, это я знаю точно. Вот что я нашел сегодня перед ужином в двухстах метрах вниз по течению реки, -- и он вынул из кармана обыкновенную газету.

-- Ну и что, -- пожал плечами Борис. -- Газета как газета. Наверное, кто-нибудь из наших обронил.

-- Вот и я так сначала подумал, -- продолжал Олег Павлович, -- но потом случайно взглянул на число и...

-- Какое? -- вскочил Климов, сверкая от нетерпения глазами.

-- Двадцать седьмое мая!

-- А мы провалились семнадцатого, -- сказал Николай, -- значит, она оттуда?

-- Вот именно!

-- Дайте ее мне! -- взмолился Климов и, не дожидаясь ответа, буквально выхватил газету из рук инженера. -- Так, "Труд", 27 мая, все верно...

С горящими от возбуждения глазами Климов впился в драгоценную находку -- весточку из двадцатого столетия. В течение следующих нескольких минут он полностью отключился от внешнего мира и с головой окунулся в знакомый, слишком знакомый мир далекого будущего.

-- Семен Степанович, прошу вас, не отвлекайтесь, дело слишком серьезное, -- попытался вернуть к действительности Климова Олег Павлович. -- Необходимо наметить дальнейший план действий. Я предлагаю следующее. Каждый день, с одиннадцати до двенадцати, мы будем производить наши традиционные вылазки, но только в пешем порядке. Конечно, эффективность этих вылазок будет уже не та, но нам выбирать не приходится. Параллельно мы будем вести работы по укреплению лагеря. А когда мы сможем постоять за себя сами, не прибегая к помощи сего транспортного средства, тогда совершим на нем свою последнюю поездку и используем этот последний шанс до конца. Авось повезет!

Предложение Олега Павловича было принято не столь дружно, как следовало того ожидать. Климов и Борис стояли на своем, то есть на немедленном выезде. За один час, утверждали они, автобус пройдет столько, сколько пешком человек протопает за неделю, а если учесть, что среди колонистов есть женщины, то и того больше. Соответственно шансы нащупать трещину во много раз возрастают, и есть, по их мнению, прямой смысл рисковать.

Остальная часть колонии придерживалась мнения Олега Павловича. В конце концов большинство, конечно, восторжествовало, но Климов с Борисом своего мнения так и не переменили.

-- Да поймите вы, -- горячился Олег Павлович, -- что среди нас женщины. Мы не можем рисковать ими. Лучше выждать. Я же не отказываюсь от вашего плана окончательно, я лишь предлагаю отсрочить его до лучших времен.

-- Да и вы поймите, -- парировал Климов, -- что мы здесь живем, как на вулкане, и лишний день, даже лишний час, проведенный в этом мире, может стоить всем нам жизни. Как раз именно потому, что среди нас женщины и мы не имеем права рисковать, я считаю ваш план абсурдным.

Олег Павлович только развел руками. Спор был прекращен теми, кто выдвигался в качестве главного аргумента, то есть женщинами. Они полностью поддержали инженера, и оппозиционерам пришлось сдаться.

И снова потянулись дни...

На исходе третьей недели дом был почти готов, но проем в заборе оставался открытым, так как возникла трудность с петлями, обойти которую пока что не представлялось возможным. Климов ломал голову над этой проблемой днями и ночами, но ответа не находил.

Однажды вечером Николай, проводив колонистов ко сну, расположился с псом Первым у костра и приготовился коротать отведенные ему часы дежурства в одиночестве. Климов, собиравшийся было составить Николаю компанию, сослался на нездоровье и пошел спать.

Николай потеребил собаку за ухом и, вздохнув, обратился к ней со следующим монологом: