Графъ - Аля Пачиновна

- Да, девочки ещё в раннем возрасте тренируются любить, играя в маму с папой, пробуют себя в разных гендерных ролях, - подтвердила собственные слова Мурка и поднялась со своего места, уступив его Глебу.

Она подошла к жертве со спины и сверкающими пальцами легко пробежалась по ее плечам. Лера послушно вернула попу на свой стул. Показалось даже, что она чуть наклонила голову назад и в строну, разрешая себе новые ощущения.

- Первый поцелуй чаще всего случается между близкими подругами, - низко, почти нараспев говорила Мария над ухом девчонки и Глеб заметил, что на неприкрытой халатом коже, пробиваются бисеринки озноба. Не показалось. Ее жестко лихорадило.

Всё походило на начало сцены эротического содержания. Только очень качественного. Декорации, свет, действующие лица и само действие. Глеб ощущал себя одновременно и зрителем, и участником, и режиссером. При том, что никому не нужно было исполнять роли. Лера пребывала в состоянии, которое не подделаешь. А Мурка вообще никогда не играла, она натурально тащилась от процесса, если ей нравится сценарий и партнеры.

И Лера ей нравилась. Собственно, как и Глебу.

- У тебя была такая подруга? - спросила Мурка.

- Нет, - поспешно ответила Лера, как под гипнозом и медленно моргнула.

- Хочешь я ею стану?

Понеслась.

Девчонка сидела с принуждённо прямой спиной, будто внутри неё колом встали все слова, что она могла бы сказать в своё оправдание. Но глаза были прикрыты, ресницы мелко подрагивали в ответ на нежные касания Муркиных пальцев. Дыхание стало поверхностным и рваным и, как бы не пыталась она им управлять, - все равно сбивалась.

- У Глеба определённые… пристрастия, - шептала Мария, задевая губами ее мочку.

Лера забыла, что должна держать себя в руках, вцепилась ногтями в края сидения, упустив контроль над сползающим с плеч шёлком. Ее потряхивало, но она ещё способна была делать вид, что по-прежнему владеет собой, только очень плохо.

- Пристрастия? - хмыкнула Новодворская, - Извращения!

Глаза она так и не открыла. Наверное не хотела смотреть в зрительный зал, позволяя Муркиному бормотанию проникать под кожу, скатываться от уха по шее и плечам в тепло плотно сжатых бёдер.

- Это не извращение. Это голод по бескорыстным эмоциям, - процитировала Мария Глеба, подмигнула ему и снова переключилась на Лерино ухо: - Ему просто нравится раскрывать и вытаскивать из женщин их сексуальность. Нравится неопытность потенциально страстных скромниц. Что в этом плохого? - она ногтями прошелестела по кромкам чёрной ткани, соскользнула подушечками пальцев под них. И легко, незаметно развела их, обнажая девочке грудь до сосков. Для Глеба.

- Когда ко мне приходит девочка, красивая, как ты, но зажатая, я знакомлю ее с Графом, если вижу, что сама не справлюсь. Правда, - вздохнула она и снова хитро глянула на Глеба из-за Леры, - после него многие больше ни с кем работать не хотят. Но с тобой ему будет сложно. Я даже готова поспорить?

Казалось, Мария доказывала набившую оскомину аксиому, что дорога во власть и под юбку пролегает через уши. Было только не совсем понятно, это она для Глеба ее словами протаптывает или для себя? Рыжая ламия коснулась губами ее шеи, слегка ущипнула кожу над артерией, будто пила ее, а девчонка не возражала. Молитвенно свела бровки, открыла губы, обмётанные жаждой, и спросила, как в бреду:

- Со мной? - сглотнула и уточнила, - Поспорить?

- Нет, с Глебом. Я бы поспорила, что у него с тобой ничего не получится, - продолжала Мария свой елей. - Но, он игрок. Пари только подстегнёт его, а проигрывать он не привык. Особенно нам - женщинам.

Поняв, видимо, что клиент уже тёпленький, Мурка крутанула стул с Лерой к себе.

Глеб не понимал (то есть понимал, но не видел), что там происходит, а главное - зачем он это позволяет, и почему Мурке можно ее целовать, а ему - нельзя?!

- Можешь не напрягаться, - услышал он, - Граф не видит. Мы ему не покажем ничего… этому буке. Это будет наш с тобой секрет…

А ещё он не припоминал, стоял ли так крепко прежде хуй на двух относительно одетых женщин, которые не показывали ему, как целуются. То есть, чисто на собственные фантазии относительно происходящего. Он не хотел углубляться в размышления. Всё, вплоть до физических ощущений, напоминало ему утреннюю дрему, когда давление в области паха любую мысль превращает в порно. В такие моменты особенно не хотелось просыпаться.

- Она пахнет карамелью, - сообщила Глебу рыжая пиявка.

«Не карамелью, а барбариской».

- Ты смотри, аккуратнее там, - он решил предупредить, а то мало ли чего… - Я за это уже дважды получал, даже Сталину досталось.

- Феминистки, те, которые за радикальную эмансипацию, почти всегда проигрывают женщинам. Потому что не видят в них посягательниц на свои права, - завораживала Мария. Она беспрепятственно стянула с плеч Леры халат и осторожно развернула ее стул так, чтобы Глебу был виден правый профиль девочки, ее упругая грудка с острой темной бусинкой, часть живота, полоску тонкой прозрачной ткани в сгибе бедра. - Их зубы заточены на мужчин и на их место в социальном рейтинге. Системная ошибка. Парадокс. Но знаки внимания, поцелуи женщин у них домогательствами, унижающими достоинство, не считаются.

Голова Леры откинулась назад, волосы волной стекли вслед за чёрным шёлком и разметались по спине. Она покорно разрешала Маше-Фаберже себя целовать и ласкать свою грудь, живот и бёдра, прогибаясь и вздрагивая. Но она не сопротивлялась и молчала.

Ащалеть !

Журналистка молчала даже когда Мурка оторвалась от ее губ, чтобы отвесить комплимент:

- Тебе очень идёт возбуждение.

«Идёт, идёт, твою мать… все идёт к тому, что график скоро перерастёт шкалу».

Нужно было изъять руль у опьяненной девчонкой Марии или покашлять хотя бы, потому что возникло ощущение, будто о нем все забыли. Что он лишний. А он - Граф тут, на минуточку, и режиссёр. И если захочет, станет основным действующим лицом.

- Слышал, что ни один мужчина не лижет так, как это делают женщины? Это правда? - вопрос этот прозвучал как бы со стороны, словно чужим голосом и показался Глебу в целом идиотским,