Вид с дешевых мест (сборник) - Нил Гейман

– Но вот это все… – он обводит широким жестом плавательный бассейн, гостевой дом и все эти флоридские Мак-Особняки, выстроившиеся вдоль берега. – Знаете, мне до сих пор все это очень странно, хотя мы тут живем только три месяца в году. В Мэне – другая история. Это ведь один из беднейших округов. Там полным-полно народу, который зарабатывает себе на жизнь рубкой дров, вывозом мусора и так далее. Не хочу сказать, что у меня с ними много общего, но ведь я, в сущности, простой человек. Ну да, мне повезло, у меня оказался талант, и я его использовал.

– По мне, так нет ничего скучнее нью-йоркских обедов, когда ты приходишь в какой-нибудь огромный модный ресторан и сидишь, мать его, за столиком три долбаных часа! Напитки, напитки, напитки, три блюда, бокал вина – казалось бы, ну сколько можно? Но нет, потом обязательно кто-нибудь закажет кофе, а кто-то потребует французскую газету, будь она неладна. Что мне по душе, так это приехать сюда, завалиться в вафельную и сожрать яичницу на пару яиц и хорошую вафлю. Когда по дороге сюда я замечаю первую вафельную, это счастье. Сразу ясно: вот мы и на Юге. И это хорошо.

– Мне платят какие-то сумасшедшие деньги, – добавляет он. – Причем за то, чем я занимался бы и задаром.

Когда Стивену Кингу было четыре года, его отец вышел за сигаретами да так и не вернулся. Стивена вырастила мать. У них с Табби трое детей: Наоми стала священницей унитарианской церкви и проповедует по интернету, а Джо и Оуэн пошли по стопам отца. Джо сейчас заканчивает свой третий роман, а первый роман Оуэна должен выйти в 2013-м.

Я задумываюсь о расстояниях, о временах и переменах. «А сейчас, в 2012-м, – спрашиваю я, – не стало ли вам труднее писать о простых работягах?»

– Определенно стало. Когда я писал «Кэрри» и «Салимов удел», я сам недалеко ушел от простого работяги. А еще оказалось… вот Джо еще предстоит это узнать: о детях писать проще, когда у тебя самого есть маленькие дети и ты все время за ними наблюдаешь. Но потом дети вырастают. И с этой двенадцатилетней девочкой из «Доктора Сна» мне приходится куда труднее, чем было с пятилетним Дэнни Торрансом: ведь тогда у меня все время вертелся перед глазами маленький Джо. Я не хочу сказать, будто у Джо было это самое сияние, как у Дэнни, – нет, просто я понимал его, видел, как он играет, знал, чего он хочет, и все такое. Но, знаешь, в сухом остатке выходит так: если уж ты можешь выдумывать всякую сказочную всячину, как в «Американских богах», а я могу выдумывать волшебные двери и так далее, значит, мы с тобой способны работать на одном воображении. И кто мешает мне просто взять и вообразить, как проходит десятичасовый рабочий день простого работяги?

И разговор продолжается – так, как это бывает между нами, писателями. Мы говорим о ремесле, и о том, что мы хотели бы написать, и как это лучше сделать, и о писателях, которые работают ради денег, и о тех, что пишут просто по призванию. Следующая книга Стивена Кинга, «Ветер сквозь замочную скважину», станет последней из цикла «Темная башня», а цикл этот Стивен задумал еще чуть ли не подростком. На воплощение замысла ушли годы, и, наверное, «Темная башня» так и осталась бы незаконченной, если бы Стивена не понукали его ассистентки, Марша и Джули, которым просто-напросто надоело отвечать на письма с вопросами «А когда?..» Теперь, когда история завершилась, Стивен подумывает о том, не переписать ли весь цикл как один, пусть и огромный, роман. Сможет ли он сделать вторую версию? Он надеется, что да. Стивен Кинг действует как персонаж в пятой и шестой книгах «Темной башни», и его тезке из реального мира интересно знать, какая судьба постигнет его в версии номер два.

Я рассказал Стивену о том, как странно складывалась моя работа над книгой, которую я пишу сейчас. Как только появлялся вопрос, ответ находился тотчас же, буквально сам по себе. Стивен кивает:

– Именно так! Стоит только руку протянуть. Эффектнее всего это было, когда Ральф, мой тогдашний агент, сказал: «Это, конечно, полное сумасшествие, но не найдется ли у тебя какой-нибудь задумки для романа, который можно печатать с продолжениями, как делал Диккенс?» А у меня как раз просилась на свет именно такая история. Это была «Зеленая миля». Я понял, что если я за это возьмусь, то придется работать без продыху. Но я все-таки решился, начал – и, как ни странно, мне даже напрягаться не пришлось: я отлично поспевал за графиком. Потому что… – он замолкает, пытаясь подобрать такие слова, которые не прозвучат по-дурацки. – …Потому что мне даже искать ничего не приходилось – все оказывалось под рукой в нужный момент. Джон Коффи попадает в тюрьму – его собираются казнить за убийство двух девочек. Я знал, что на самом деле он их не убивал, но еще не знал ничего о настоящем убийце, да и вообще о том, как все это случилось. Но стоило мне начать писать – и все стало ясно как день. Бери да записывай! И все встает на места как влитое – как будто только меня и дожидалось.

– Я вообще не думаю о книгах как о чем-то таком, что мы сочиняем. У меня такое чувство, что мы их находим уже готовыми. Вытаскиваем из-под земли или срываем с ветки. Кто-то мне на это однажды сказал, что я, мол, обесцениваю собственный творческий дар. Может, и так, а может, и нет – как знать? Но с историей, которую я пишу сейчас, все равно остается одна загадка. Я из-за нее ночами не сплю – боюсь пропустить ответ, когда он наконец соизволит явиться…

Кинг пишет каждый день. Просто потому, что когда он не пишет, ему плохо. А когда пишет – ему хорошо, и мир прекрасен. Проще простого!

– Утром я сажусь за стол где-то в четверть восьмого и встаю без четверти двенадцать. Пока я работаю, все вокруг настоящее. А потом просто кончается завод. Думаю, я за это время успеваю сделать тысяч двенадцать-пятнадцать слов. Это шесть страниц. Чтобы нормально себя чувствовать, мне надо сделать шесть страниц в день.

Я делюсь с Кингом своей теорией – о том, что люди далекого будущего станут обращаться к книгам Стивена Кинга, чтобы понять, как был устроен мир с 1973-го по 2012-й. Он превосходно отражает в своих романах мир, в котором живет. Расцвет и упадок видео на кассетах, пришествие Гугла и смартфонов – у Стивена все это есть, и на этом фоне все его монстры и ужасы ночи кажутся еще более реальными.

Кинг так и брызжет оптимизмом:

– Заранее никогда не скажешь, что останется, а что уйдет. Ты знаешь, что Курт Воннегут говорил то же самое о Джоне Макдональде? «Когда люди через две тысячи лет захотят узнать о двадцатом веке, они будут обращаться к Макдональду». Но я в этом не уверен – по-моему, его уже почти забыли. Впрочем, когда я сюда приезжаю, я всегда беру какой-нибудь роман Макдональда и пытаюсь перечитать.

Как только наша беседа со Стивеном Кингом перестает клеиться, на помощь тут же спешит кто-нибудь из писателей. И до меня вдруг доходит, что все это – писатели популярные (в прошлом или в настоящем): их читали и читают миллионы, причем с удовольствием.

– Знаешь, что по-настоящему странно? На прошлой неделе я открывал книжную ярмарку в Саванне… Со мной все чаще и чаще случается: я выхожу на сцену – а все эти люди встают и аплодируют стоя. Знаешь, как-то жутковато: то ли я уже стал живым классиком, то ли их так восхищает, что я еще не помер.

Я рассказываю ему, как я впервые увидел, чтобы в Америке человеку на сцене аплодировали стоя. Дело было в Миннеаполисе, а овации удостоилась Джули Эндрюс во время пробного турне с мюзиклом «Виктор/Виктория». Мюзикл был так себе, но Джули приветствовали стоя: просто за то, что она – Джули Эндрюс.

– Но все-таки для нас это опасно. Мне хочется, чтобы люди любили мои книги, а не меня.

«А как насчет всех этих литературных премий?» – спрашиваю я.

– Пускай вручают, если уж им так нравится. Правда, все призы отправляются в сарай, но людям незачем об этом знать.

Тут приходит Табби Кинг – позвать нас к ужину. И сообщает мимоходом, что африканскую шпороносную черепаху (то самое чудовище, которое я видел во дворе дома-коробки) только что застали за попытками изнасиловать огромный лежачий валун.

Это интервью было впервые опубликовано (в отредактированном виде) в британской газете «Санди Таймс» 8 апреля 2012 года.

Некоторые люди меняются. Те, кого вы знали в школе детьми, становятся инвестиционными банкирами или специалистами по банкротству (и притом неудачниками). Они толстеют, лысеют, и в какой-то момент возникает чувство, что этот взрослый человек попросту сожрал того ребенка, которым он был когда-то, – понемногу, по кусочку съел самого себя, пока от того толковенького и жизнерадостного мечтателя, которого вы знали в детстве, совсем ничего не осталось.

Бывают плохие дни, когда я начинаю бояться, что это происходит и со мной.