Всё, что вы хотели знать о евреях, но боялись спросить - Андрей Буровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я много раз убеждался в том, что мои еврейские коллеги лучше умеют видеть любую ситуацию со стороны. То есть у нас, европейских интеллектуалов, это тоже неплохо получается, но видеть столкновения народов с «птичьего полета», понимать, кому и что надо друг от друга, евреи в целом умеют гораздо лучше. Случайно ли лучшие культурологи России, а пожалуй, и всей Европы — Лотман и Гуревич?
Борьба за жизньЖизнь в диаспоре… В ней неизбежно жесткое давление окружающего мира, постоянная и беспощадная борьба за жизнь. Еврей совершенно точно знает, что он должен быть не просто умным и хорошо помнить Талмуд. Он должен уметь делать что-то такое, за что ему заплатят деньги. Причем он должен уметь делать это так хорошо, чтобы деньги платили именно ему.
Даже мало работать в такой же степени хорошо, как все окружающие. Евреи в средневековой Англии и Франции работали не хуже, а пожалуй, что даже и лучше, чем ломбардские купцы и банкиры. Но ломбардцы были «свои», христиане, и как только без евреев смогли обойтись, так сразу же их и выгнали. Еврей внутренне, на уровне подсознания, убежден — он должен работать не просто лучше других, а с большим отрывом от других. Иначе от него быстро избавятся.
К этому добавляется естественное человеческое стремление делать свое дело хорошо, подспудное стремление к совершенству. Такое стремление есть у всех людей, но у евреев, с их страхом изгнания, уничтожения, насилия, желание работать хорошо приобретает особенно рафинированные, порой какие-то судорожные формы.
Могу дать читателю вполне серьезный совет: если вы попали в чужой город, вы никого не знаете в этом городе и вам срочно надо выдернуть зуб, из двух кабинетов с надписями «Рабинович» и «Иванов» — выбирайте тот, на дверях которого написано «Рабинович». Гарантию, разумеется, дает только страховой полис (а в наше время и он гарантий не дает), но при прочих равных обстоятельствах лучше пойти к еврею. Ученые степени врут, их можно купить или присвоить безо всякого на то основания. Никакая новая техника не заменит профессионального мастерства. А шансов на то, что еврей — хороший специалист, больше.
Евреи чаще и острее, чем люди других народов, считают, что плохо работать — это стыдно. И еще они считают, что плохо работать — опасно.
Идеал общественных отношенийГорожанин поневоле более свободен, чем крестьянин. Его труд требует более свободных, индивидуальных, личных отношений с его окружением. Он менее контролируем, Не в такой степени зависим — в том числе и духовно.
Без некоторого уровня личной свободы просто невозможно вести многие производства, дела и занятия. Физически невозможно!
Конечно, и горожанин может быть свободен в разной степени. Опыт показывает — чем свободнее горожанин, тем больше он может наработать.
Можно привести массу примеров того, как угасание личной свободы губило многие достижения. В Древнем Новгороде кроились сапоги на левую и на правую ноги. Москва завоевала Новгород, свободы сделалось заметно меньше. И сапоги стали раскраивать иначе — без различия между правым и левым. В эпоху Петра приходилось привязывать новобранцам к ногам сено и солому. Солому к левому сапогу, сено — к правому. Солдаты из русской деревни различали сено и солому, но не различали левого и правого.
Не будем преувеличивать свободы еврея в Средневековье и даже в XVII–XIX вв. И свои утраты уже достигнутой сложности еврейская цивилизация знает, еще похлеще примеров с Древним Новгородом. В сравнении с уровнем XV–XVI вв. польско-западнорусские евреи к XVIII в. жили и беднее, и примитивнее.
Но все познается в сравнении. Как бы ни был еврей задавлен кагалом, нищетой и всяческими ограничениями, он жил свободнее большинства людей «титульного» народа. В том числе потому, что даже в глухом местечке вел образ жизни горожанина.
И он очень хорошо знал на собственной шкуре: чем меньше свободы, тем он сильнее задавлен, тем меньше у него чисто экономических возможностей выжить. А чем больше свободы, тем больше у него и экономических возможностей.
К тому же если свобода — то антисемитизм не в чести, легче дышать. За тысячи лет можно было и усвоить — конкуренцию с местным населением евреи всегда выдержат… Позволили бы им конкурировать. В результате — почти везде и всегда евреи поддерживают самых радикальных «левых» — и либералов, и революционных демократов. Исключения есть, тот же Дизраэли, но это именно что исключения. Норма же — именно устойчивая «левизна».
Даже в Средневековье евреи устойчиво поддерживали демократические городские режимы в городах-республиках Италии. А чем больше король или герцог хотел «прогрессивных» реформ — тем на большую поддержку евреев мог он рассчитывать.
В Российской империи русская интеллигенция была крайне разнообразна по своим политическим взглядам. Образованных людей даже раздражала ее всегдашняя политическая и культурная расколотость. Каждая группировка со времен славянофилов и нигилистов стремилась представить себя единственной, имеющей право на существование и говорить от имени всего народа. Но таких группировок всегда, в любом временном срезе, было несколько, и только их сумма давала представление о том, чем жило общество в целом. Добавим к этому еще и множество аполитичной интеллигенции. Она вообще не примыкает ни к какому лагерю, ей последовательно плевать и на левое, и на правое, и на патриотизм, и на коммунизм. Они занимаются профессиональными и семейными делами, политика им безразлична или почти безразлична.
Повторюсь еще раз: каждую из группировок это многообразие скорее раздражало и огорчало… Но благодаря этой палитре поддерживалось и разнообразие в самой интеллигенции, что само по себе ценно, и многообразие возможных перспектив развития.
Еврейская интеллигенция не радовала таким разнообразием. Она практически вся была левой, устойчиво придерживалась «прогрессивных» убеждений. Министр Игнатьев полагал, что евреи, как и поляки, «благоговеют перед Европой», а «русскому народу это не личит». Немаловажная разница в том, что часть еврейской интеллигенции была либеральной, а часть — революционной. Но левыми, сторонниками реформ, прогрессенмахерами, сторонниками европейского пути развития (порой понимавшегося очень дико) были почти все.
«Вы сами загнали нас в революцию своими преследованиями!» — возгласил революционер Гершуни на царском суде. Множество интеллигентов — русских, евреев и татар — рукоплескали ему (судьбу этих рукоплещущих в недалеком будущем поучительно было бы проследить, но книга не об этом).
Сказано хлестко, но как обычно у революционеров — на полметра мимо, потому что в Европе евреев никто и не думал преследовать, а там они тоже поголовно были левыми. Евреи на 80–90 % настолько убежденные «леваки», что много раз просмотрели выгоднейшие союзы с разными группировками «правых».
Например, в США, несмотря на престижное положение «белых», еврейские общины Юга не раз голосовали за предоставление гражданских прав чернокожим. Если бы эти права были даны, евреи проиграли бы, а не выиграли. Своей же позицией они вызывали раздражение и непонимание остальных «белых». Вплоть до того, что в темную голову южного «белого бедняка» вполне могла залезть мыслишка: а может, евреи «ненастоящие белые»?! Мыслишка же этого рода могла иметь весьма различные последствия…
Надеюсь, Гершуни не хотел сказать, что правительство США своими преследованиями заставило евреев голосовать за равноправие негров?
И так же точно в Европе. Когда в середине уже XX в. среди евреев начались… эээ-эээ странного рода процессы в связи с «проблемой Израиля», главный редактор французского журнала «Эспри», Поль Тибо, произнес буквально следующее: «Для нас еврей — это борец за современное государство, секуляризованное, отделенное от церкви. Еврей — это наш соотечественник, которого мы как раз и обрели в этой борьбе, в процессе строительства этого нового государства. Такое государство по замыслу должно воплощать универсальные, общечеловеческие ценности, обладать полнотою терпимости, и еврей в наших глазах — свидетель, без которого они утрачивают свое значение».
Тезиса о том, что ценности Нового Времени утрачиваются без еврея, — не понял. Но идея теснейшей связи либерализма и еврея — очевидна.
Политическая причина очевидна: эмансипация евреев произошла именно в ходе модернизации. При становлении нововременного государства. Естественно, евреи всеми силами поддерживали такой тип государственного устройства — ведь только в нем они могли стать равноправными гражданами. Но у евреев есть и более глубинные, если хотите — ментальные, духовные причины для поддержки идей демократии, равенства, прав человека.
Торжество общинной демократии, уравнивание всех в правах, создание единообразного социалистического обще-дева есть религиозная ценность иудаизма. Даже уплата налога на содержание Иерусалимского храма здесь очень характерна: независимо от богатства еврея, он должен давать одну сумму — полшекеля. Больше давать и брать нельзя!