Картинные девушки. Музы и художники: от Рафаэля до Пикассо - Анна Александровна Матвеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
То ли дед, то ли отец Юлиан Помпеевич Литта без устали баловал внучку, она росла в его доме, ни в чём не зная отказу. Девочка обещала стать красавицей, и обещание было выполнено: смуглолицая, яркая, черноглазая Юлия выглядела среди северных петербургских девушек как райская птица в стае голубиц.
В возрасте пятнадцати лет девицу Пален представили ко двору вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, с чего и началась её карьера в свете. Юлия шла только вверх и, как правило, по мужским головам. Не было ни одного кавалера, который не упал бы к её ногам. Говорили, что сам государь император Александр I удостоил Юлию Пален своим высочайшим вниманием и что будто бы краткий роман с ним получил неприятное последствие: Юлия, ещё будучи совсем молодой, узнала, что у неё больше не будет детей. Так ли всё обстояло на самом деле, или же миф появился на ровном месте, мы не знаем, но в 1824 году монарх попросил свою матушку заняться судьбой малютки Пален, и её просватали за графа Николая Самойлова, императорского флигель-адъютанта. В полном соответствии семейным традициям и вкусам, жених состоял с невестой в дальнем родстве (троюродный дядя по линии Потёмкиных), был очень хорош собой, но при этом вовсе не горел желанием связать свою жизнь с Юлией Пален. То есть Самойлов, разумеется, считал её изумительной красавицей и всё такое, но любил-то он совсем другую женщину – Александру Римскую-Корсакову. Избраннице Самойлова посвящены знаменитые строки «Евгения Онегина»:
У ночи много звёзд прелестных,
Красавиц много на Москве.
Но ярче всех подруг небесных
Луна в воздушной синеве.
Но та, которую не смею
Тревожить лирою моею,
Как величавая луна,
Средь жён и дев блестит одна.
Может, Александра и не уступала в красоте Юлии, но богатым приданым похвастаться не могла, и, как почти всегда происходит в подобных случаях, большие деньги победили высокие чувства. Николай Самойлов был записной картёжник, долгов к своим двадцати четырём годам наделал столько, что был не в состоянии покрыть их без помощи со стороны. «У вас товар, у нас купец!» – воскликнула, по всей вероятности, маменька Николая, когда услышала о том, что бывшей протеже монарха подыскивают хорошую партию. Хотя кто здесь был товаром, а кто – купцом, сказать сложно.
Венчались Самойловы в 1825 году, невеста была очарована женихом, а жених – приданым невесты. Довольный дедушка-отец только успевал преподносить новобрачным бесценные подарки и осыпать их деньгами, которые молодой муж усердно проигрывал за картёжным столом. Счастья не вышло, муж и жена имели различные интересы, не сходились по темпераменту, были, по сути, чужими людьми, обречёнными на совместную жизнь. Чем дальше, тем труднее становилось Юлии мириться с равнодушием мужа, оживлявшегося только за картами. Она, в отместку, отводила душу с любовниками, среди которых были и семейный управляющий делами, и французский посол, и даже, говорят, император Николай I. Царь, из симпатии к Юлии, простил её непутёвого мужа, примкнувшего в помрачении ума к декабристам, но в конце концов пара распалась, супруги разъехались. Граф Самойлов отбыл на Кавказ, графиня же отправилась в Италию залечивать раны. Неудачный брак – это ещё не повод портить себе жизнь, считала Юлия. И пусть бабушка Екатерина Скавронская долго сердилась на внучку и после развода одно время не принимала её у себя, в конце концов сердце старой графини смягчилось – ей ли не знать, чего не случается в жизни! Характером внучка пошла явно не в бабушку – невозможно представить себе Юлию Самойлову в праздности и лени, лежащей на диванах без корсета. В Милане она вошла в светское общество так же легко и естественно, как входят в свою собственную спальню. Неравнодушная к искусству, знающая толк в музыке и живописи, она принимала у себя лучших композиторов Италии: за столом графини Самойловой сиживали Беллини, Доницетти, Россини и Пачини. Джованни Пачини был ей особенно приятен, и она позаботилась о том, чтобы премьера его оперы «Корсар» прошла с большим успехом. А вот премьеру Беллини нанятые Юлией клакёры нещадно освистали (речь идёт об опере «Норма», вошедшей в сокровищницу мировой музыкальной культуры).
В 1827 году в Риме, в салоне Зинаиды Волконской, графиня Самойлова познакомилась с молодым и красивым русским художником, подающим большие надежды. Его звали Карл Брюллов.
Рука отца и рука Бога
Вообще-то его звали Карл Брюлло, а русским окончанием «ов» фамилию разрешили дополнить лишь перед самым отъездом в Италию: в знак признания заслуг и ожидания его грядущих успехов. Этой чести не были удостоены ни отец Карла – академик орнаментальной скульптуры Павел Брюлло, ни его дед, лепщик Иоганн, ни прадед Георг – скульптор, прибывший в Россию из Северной Германии в 1773 году. По происхождению Брюлло были французы, покинувшие отечество после отмены Нантского эдикта, дававшего протестантам единые права с католиками. Гугеноты Брюлло решили уехать из Франции в поисках лучшей доли, сначала осели в Германии, а затем уж в России, где их элегантную фамилию частенько упрощали до неблагозвучного Брыло.
Павел Иванович, отец Карла, был крут нравом. Детей своих что от первого, что от второго брака держал, как теперь сказали бы, в тонусе. Ремеслу художественному Фёдор, Александр, Карл, Павел и Иван обучались сызмальства, работали вместе с отцом над заказами, как взрослые. Первая жена Павла Брюлло скончалась, оставив ему сына Фёдора, вторая – Мария Карловна Шредер (она происходила из семьи придворного садовника) – родила ему ещё четверых сыновей и двух дочерей.
Карл появился на свет 12 (23) декабря 1799 года в Санкт-Петербурге, с детства имел слабое здоровье, до пяти лет он не ходил – доктора считали, что ноги младенца чересчур хилы для того, чтобы носить тело. Вынужденная неподвижность развила в Брюллове чувство наблюдательности, обострённое внимание к быстро меняющейся повседневности.
Рисовать, как все в этой семье, он начал словно
