Разрушительная красота (сборник) - Евгения Михайлова

— Сейчас она одна с дитями, но подлец вроде заглядывал. Слушай, не зайдешь? Я боюсь туда выйти. Вдруг расползутся, а я наступлю.

— Сразу не расползутся. Но надо, конечно, все там устроить по-человечески. У тебя тряпки, коробки, миски-блюдца есть?

— Миски-блюдца найдутся. Коробку от принтера еще не выбросил. А тряпки… Это мне искать, не знаю.

— Ладно, приду. Посмотрю только в Интернете, что надо семейству белок из еды и все такое…

Из квартиры Миши Нина вышла удовлетворенная. Сделали они маме-бельчихе и трем ее деткам отличную палату для новорожденных в ящике из-под принтера. Она потом из-под Мишиной полки сама туда детей перенесет. Нина притащила еще одну коробку, тоже внутри благоустроила, разрезав простыню из нового комплекта белья.

— Через месяц мамашка перейдет одна сюда. Они так начинают приучать детей к самостоятельной жизни. Ну, и мужа там она будет принимать. У белок иногда всю жизнь один муж, — объяснила она Мише.

Все помыли, в мисочки налили молока, Миша насыпал орешки, он эту белку давно кормил, она не случайно так ему доверилась. Нина положила и кусочки мелко нарезанного сердца. Белка кормит. Ей надо сейчас мясо. Белка отнеслась к их благоустройству как к должной заботе о матери. Бельчата, крошечные и голенькие, меньше мышат, наверное, вздрагивали под мамой, привыкали к этому свету, в котором им суждено быть пушистыми красавцами и красавицами, летать по веткам, любить, играть и смеяться. Мама у них заботливая, умная. Выбрала балкон именно Миши, который из-за своей доброты никак не женится. Нет времени на любовь, пытается всех пережалеть.

Нина вернулась домой, пора выходить на связь со своим дипломником. Он — сова и, если говорить совсем честно, — полная дубина. Общаясь с ним, Нина постоянно вспоминает нянечку из интерната для умственно отсталых детей, где Нина проходила практику. Няня иногда смотрела на кого-то с недоумением и говорила: «Совсем мало ума».

Богатые родители дипломника вышли на нее по рекомендации в принципе с одним предложением: написать за него дипломную работу, выбрав на свое усмотрение тему. Плату предложили очень достойную. И если бы она согласилась, то все давно уже было бы готово. И ночи не пришлось бы тратить на человека, который, пытаясь принять и сразу оттолкнуть тягостную для него информацию, по другому компьютеру в это время играет, похоже, на деньги. Но Нина отказалась, сказала, что бессмысленную работу не делает.

— Я — кандидат наук. Имела множество возможностей написать и защитить докторскую. Но она мне не нужна, как атрибут. Я все, что хотела, изложила в кандидатской. Рожать мертворожденных детей — это занятие не для меня. Вы найдете сколько угодно продавцов плагиата.

— Ваши условия? — спросил папа.

— Совместный труд. Ваш сын должен понимать, что мы делаем, зачем, а также почувствовать ответственность автора. Это очень важно. Собственно, только это и важно.

Ну, и бьется она с этим отпрыском, чтобы он почувствовал ответственность автора. Есть ли смысл? Есть. Она уже замечает проблески понимания и даже интереса. Любопытно, что сумма вознаграждения за куда более сложную работу, чем они заказывали изначально, не только не увеличилась, но стала меньше. Папа вычел ее интерес. Его она должна сама оплатить. Логика и справедливость торгаша. Ладно, проедем. Другие нынче редки.

Освободилась Нина на рассвете. Ученик так зевал, что готов был вот-вот захрапеть в трубку. Храпа Нина не выносила. Она вышла на балкон, вдохнула запах черемухи, не глядя, опустила руку вниз: там в это время ждет своей очереди гулять хаски Фрея. Голубые глаза уже радостно сверкали. Они быстро собрались, погуляли. Возвращаясь, Нина увидела свет в квартире Кати. Обычно она так рано не вставала. Рики вытаскивал хозяйку на прогулку после одиннадцати. Катя тяжело отходит после каждого спектакля. Наверное, еще не ложилась, решила Нина и опять подумала, что Катя сложно как-то живет. Почему-то все не выходит замуж за Толю, генеральского сына, неплохого художника. А он ее любит, кажется, по-настоящему. Надо поговорить.

Катя видела в окно, как Нина с Фреей прошли внизу. Совсем рано сегодня, замучил ее, видно, этот «тупой и еще тупее». Не ложилась. Она распахнула окно, вдохнула запах черемухи, посмотрела наверх, на чистое-чистое небо, взяла сигарету со стола и села на подоконник своего десятого этажа. Она забралась с ногами, обняла одной рукой колени, другой держала сигарету и сидела так спокойно, как будто дело было на полу или на диване. Совершенный вестибулярный аппарат. Катя глубоко затягивалась и выпускала дым, чтобы он окутывал ее лицо. Так легче смотреть на мир, сквозь полупрозрачный занавес. Сквозь кисею… Надо быть самоубийцей, наверное, чтобы согласиться на то, на что она пошла. Нельзя ворошить чужое прошлое, чужую страшную жизнь, принимать эстафету из рук того, кого здесь нет, чьего согласия не получить никогда.

Катя спрыгнула на пол, погасила окурок, взяла с полки большую фотографию в серебряной рамке. На нее скорбно взглянуло красивое, известное лицо. Катя долго смотрела в эти мудрые глаза, потом пропела: «Сожми виски, сожми виски, сотри огонь с лица, да что-то в этом от тоски, которой нет конца»[2].

Кате было хорошо в ТЮЗе. Она идеально вписывалась в коллектив, являлась его украшением, бесспорной примой. Внешность… Рыжие волосы, зеленые глаза, чуть вздернутый носик с веснушками, которые не нужно рисовать гримеру, их лишь иногда делали ярче, стройная невысокая фигурка, прелестный голос. Катя могла бы играть инженю еще много-много лет. Даже когда волосы поседеют. Рыжая краска — не вопрос. А танцевать и петь Катя будет столько, сколько живет… Она и сейчас танцует, как правило, даже если зритель этого не видит, в своих новых взрослых, тяжелых, в основном трагических ролях. Просто пройдет иногда так, что ее танец можно почувствовать. Режиссер Антон сразу заметил, и в этих местах теперь появляется неожиданная тихая озвучка. Грозная, печальная или нежная мелодия… Антон думает о том, как помочь ей войти в образ, войти в другую жизнь, войти в чужое горе, трагедию, любовь, страсть. В смерть… А как она из этого выйдет — это ее проблема. Раз ее взяли в такой серьезный театр. Ей создали все условия, для нее адаптировали самые сложные пьесы. Их просто заново поставили на нее. Это так очевидно, что остальные актеры вряд ли ей простят, даже когда перестанут воспринимать как новенькую, выскочку-инженю, пассию режиссера. В этом месте Кате стало вдруг тревожно и неуютно. Она подумала, что правильно поступает Нина. Она выходит с собаками, не пытаясь поспать, чтобы улеглись на воздухе и открытом пространстве усталость и напряженность, которые все равно не дадут уснуть. Потом, Нина говорит, так здорово спится… Катя подошла к дивану, где сладко посапывал Рики под своим розовым одеяльцем. У них такой ритуал: Рики укладывается, голова на маленькой плоской подушке, а Катя накрывает его этим одеяльцем. Он сразу засыпает и до утра даже не шевелится во сне. Только безумная хозяйка станет будить спящую собаку. Все только и мечтают, чтобы утром собака подольше поспала и человеку дала поспать. Но иногда человеку без собаки просто не выжить.

— Рики, — шепнула Катя, — гулять.

Они погуляли. Нина говорила правду. Очень хорошо в такую рань. Тишина, как в раю, солнце ласковое, чуть сонное, воздух душистый… Вернулись. Рики поел с аппетитом. Катя тоже. У них синхронно начали слипаться веки. Катя плотно задвинула шторы, они поплыли в сон. Пес поплыл добровольно, а Катю потащил кто-то в чужой сон. Она — Тойбеле[3]. Она еще не совсем уснула, а демон уже так беспощадно ласкает ее тело.

Катя металась на постели, пока не вырвалась из горячих, коварных, жестоких объятий. Села, провела руками по мокрой ночной рубашке и разорвала ее от груди до подола. В этом спектакле у нее практически один костюм — ночная рубашка… Катя бросила поверженную тряпку на пол. Вот сейчас один — ноль в ее пользу. Раз такая жесткая игра.

На террасе своей подмосковной дачи пил виски и закусывал дымом из трубки режиссер Антон. Он был сейчас не здесь. Не у себя. Он видел окно Катиной квартиры, ее, сидящую на подоконнике десятого этажа. Он был там на рассвете. Не поверил своим глазам. Маленькая рыжеволосая фигурка. Сидит и курит без всякой страховки, одной рукой обнимает колени, другой держит сигарету. Если подует ветерок, если вдруг налетит сейчас ветерок — он унесет ее, эту сумасшедшую детку-конфетку, которую он выбрал на роль исполнительницы всех своих самых невероятных идей. Она улетит, все оборвав. А он останется со своей виной, за которую ему держать ответ перед высшим судом. Потому что он втянул Катю в смертельную игру.

Нину разбудил телефонный звонок. Прежде чем ответить, она посмотрела на часы. Боже, уже одиннадцать. Как же сломал ей режим этот малоумный недодипломник. Впору самой заплатить его папе неустойку. И начать работу, которая приносила бы хоть какое-то удовольствие.