Последний министр. Книга 2 (СИ) - Гуров Валерий Александрович

Александр Дмитриевич видел, как к Римскому-Корсакову подошёл один из его товарищей и что то шепнул Сан Санычу на ухо. Тот кивнул и явно остался удовлетворён услышанным. Потом Римский-Корсаков обернулся к Протопопову.

— Все готово, Александр Дмитриевич.

— Дай то бог, — отозвался Протопопов.

— Скрестим пальцы.

— Я уже держу их скрещёнными.

В груди у Протопопов появился приятный холодок предвкушения. Он зарезал на своём стуле, то и дело ловя на себе ненавистные взгляды и переглядываясь со своими политическими оппонентами. Злостью на злость Александр Дмитриевич не отвечал, но подмигивал в ответ и улыбался, чем вызывал в свой адрес ещё больший негатив оппонентов.

Здесь, среди думцев сидели те самые господа Гучков, Керенский и иже с ними… с которыми только вчера у министра случилось жесткое противостояние, закончившееся полным разгромом оппозиционеров. Компашка антипатриотов и отъявленных мерзацев решила не брать самоотвод с сегодняшнего заседания (хотя Протопопов был практически уверен, что произойдёт именно так) и явились в Думу во всей красе. Как и Александр Дмитриевич, немножечко потрёпанные после вчерашнего и невыспавшиеся…

Пока Протопопов играл в гляделки с Гучковым, в зале, наконец-то установилась тишина.

— Благодарю! — раздался голос Родзянко с трибуны. Он опустил руку, которую использовал для регулировки громкости «думского громоговорителя». — Милостивые государи, я искренне рад видеть каждого из вас в здравии в столь непростую военную годину. Однако у меня для вас отличные новости, господа! Как председатель Государственной Думы Российской Империи четвёртого созыва, я со всей ответственностью заявляю, что пятая сессия, начатая 1 ноября 1916 года и ушедшая на новогодние каникулы 16 декабря того же года, объявляется открытой сегодня в восемь часов утра!

В зале снова раздались громовые аплодисменты. Собравшиеся поднялись и аплодировали стоя, продолжительно, бурно. Надо признать, что возобновление думской сессии после месячной паузы, было большим событием, на которое возлагалось немало надежд.

Когда в «Белом зале» вновь установилась тишина, Родзянко продолжил и сперва обратился к октябристу Дмитрюкову, думскому секретарю (и, помимо прочего, члену особого совещания по обороне) с просьбой начать протоколировать заседание.

— Иван Иваныч, будьте так добры начать протокол.

На секунду взгляды Родзянко и Протопопова пересеклись, и Михаил Владимирович отвёл свой взгляд первый, отчего кожа министра внутренних дел покрылась мурашками. Показалось ли — в этом взгляде Александр Дмитриевич разглядел безразличие…

Или нет все же?

Показалось?

Считать Родзянко, как открытую книгу и понять истинные намерения председателя — не получалось и на этот раз.

Это определенно настораживало.

Далее Родзянко зачитал вступительную речь, которая оказалась довольно короткой и даже скорее непривычно короткой для Михаила Владимировича.

— Настало время говорить одну правду, как бы она ни была неприятна. Наша армия безукоризненно и безропотно выполняет свой долг, но нам определенно надо навести порядок внутри государства и рассмотреть важнейшие вопросы жизнеобеспечения, которые позволят нашему великому Отечеству выстоять в столь непростой период своей истории, — сказал Родзянко, произнося с выражением каждое слово.

Слова встретили тепло.

— Сегодня наше думское заседание откроет доклад премьера правительства глубокоуважаемого князя Голицына, а также министра земледелия господина Риттиха, — продолжил Родзянко. — Я верю, что наше правительство честно и открыто доложит нам о состоянии дел в подведомственных им направлениях и определенно укажет на болевые точки, над которыми нам с вами, господа, будет необходимо поработать со всей возможной тщательностью. Только работая в тесной связи Думы и правительства, мы сможем оперативно реагировать на вызовы времени и направить наши усилия в конструктивное русло на пользу Родины!

В зале послышался свист и снова поднялся гул.

— Требуем ответственного министерства!

Закричал один из депутатов из центра.

— В отставку правительство Голицына!

Эти слова раздались левей.

Обоих крикунов поддержали яростными аплодисментами, которые не стихали около минуты.

Родзянко поднял руку, призывая к тишине и, дождавшись, когда та установиться, снова заговорил, обогащаясь к князю Голицыну.

— Николай Дмитриевич, вам слово и вам трибуна, милостивый государь.

Голицын, который сидел отдельно от остальных министров в ложе председателя совета министров, торопливо поднялся со своего места и двинулся на трибуну.

По пути вылупил глаза на Протопопова, до сих не переварив целиком и полностью тот факт, что министр внутренних дел зашёл с другими депутатами в обход Министерского павильона.

Надо ли отмечать как-то дополнительно, но отметим, что председателя никак, кроме понурыми взглядами слева, не встречали. Если центр в целом относился к Голицыну с некоторой терпимостью, то кадеты готовы были сожрать премьера с потрохами. И, что удивительно, пожалуй, аплодисментов, которых можно было ожидать справа, их тоже не было. Такой приём, безусловно, деморализовал князя, но надо отдать должное Николаю Дмитриевичу, он держал себя в руках и всячески подчёркивал своё достоинство.

Зашёл на трибуну.

Прокашлялся в кулак.

Заговорил, начав со стандартных формулировок — приветствия и сокрушения о том, что Россия заходит в самое непростое время, едва ли не да всю свою тысячелетнюю историю и это время выпало на судьбу живущих ныне людей.

Дальше перешёл к сути дела.

Из его проникновенной речи было ясно, что ключевым вопросом правительство сейчас считает вопрос продовольственного обеспечения. И от того предлагает целиком и полностью сосредоточить все совместные усилия, о которых говорил Родзянко, вокруг этого неотложного вопроса.

— Поэтому, глубокоуважаемые господа депутаты, я предлагаю вам выслушать Александра Александровича Риттиха, нашего министра земледелия, который выступит перед вами с докладом на тему, что удалось сделать подчинённому ему министерству за столь короткий срок, прошедший с его назначения на пост. Прошу, Александр Александрович. Вам слово.

Риттиха встретили куда сдержанней в плане выплескиваемого негатива, чем Голицына. Человек он был заслуженный и опытный в том деле, которым занимался. Особо стоит отметить, что Риттих трудился в министерстве земледелия на самых разных должностях с 1905 года, и в своё время являлся одним из основных вдохновителей и разработчиков аграрной реформы небезызвестного Столыпина. После занимал должность товарища Кривошеина и также был инициатором хлебной развёрстки в прошлом году. Однако до конца справиться с продовольственным вопросом в год войны, Риттих не смог.

Наверное, поэтому, всерьёз опасаясь, что доверие к нему со стороны депутатов пошатнётся, Риттих поднялся со своего места, бледный как моль и не на шутку перепуганный царившей в Думе атмосферой. Было заметно по всему его виду, что грядущий доклад не сулит министру земледелия и толики удовольствия. Направляясь к трибуне, он держал в руках замызганный некогда белый платок, в который вцепился всеми пальцами. Им Риттих утирал струившийся по лбу холодный пот.

Вышел на трибуну.

Сделал глубокий вдох.

Показалось или нет, но Риттих будто смотрел то на ложу свиты Его Величества, то на ложу дипломатического корпуса, где сидели Палеолог и сэр Бьюкенен. Впрочем, нельзя было исключать, что Александр Александрович просто не мог никак сосредоточится, вот глазки и бегают, места не находят.

Поприветствовав коротко депутатов, он начал свою речь, наверняка подготовленную и заученную.

— За кратчайший срок вверенному под мое управление министерству удалось сделать не так много, как хотелось бы лично мне и всем вам. Я вынужден к своему глубочайшему сожалению констатировать, что несмотря на все принимаемые усилия, продовольственный вопрос до сих пор находится в полнейшем хаосе и им невозможно управлять, как того требует текущая ситуация. Однако смею заверить, что для стабилизации ситуации требуется время. Разверстка начнёт работать!