Газета Завтра 465 (43 2002) - Газета Завтра Газета

Согласно европейским опросам, единственная "теоретическая" книга, читаемая там сейчас молодежью, — "Но лого" Наоми Кляйн. А написано там, между прочим, то же самое, что во "Франках", только нет сюжета, меньше эмоций и больше цифр.

Ноам Хомский. Прибыль на людях. М; Праксис. 2002

Менее тысячи корпораций образуют олимп богов, решающих сегодня буквально все на нашей планете. Если хотите знать больше, для вас главная книга модного антиглобалистского гуру, профессора и анархиста, большого друга индейцев, экологов, рабочего класса и голодающих "третьих стран". Не любить глобализацию много ума не надо, но Хомский -— один из законодателей этой нелюбви, то есть из людей, давно ищущих ответ на вопрос: а что, собственно, можно реально противопоставить миру, живущему по принципам "бизнес юбер аллес" и "торговля делает свободным"? Он не просто находит теоретические ответы, но и называет современные альтернативы, тех же сапатистов в Мексике или Кубу, не впадая, впрочем, в восторг и соблюдая положенную ученому грань между честным анализом и пристрастной пропагандой. Долой Всемирный Банк, МВФ, ВТО и прочая! Пафоса и морализаторства у Хомского, конечно, хватает. Но кто, вообще, умеет о таких вещах говорить без пафоса и морализаторства?

А.Ц.

ОТ МОСКВЫ ДО РОССИИ

Савва Ямщиков

21 октября 2002 0

43(466)

Date: 22-10-2002

Author: Савва Ямщиков

ОТ МОСКВЫ ДО РОССИИ

Моя профессиональная, реставрационная жизнь начиналась в Новгороде. В 1959 году город готовился к 1100-летнему юбилею, и наш Российский реставрационный центр взял, как тогда принято было говорить, ударные обязательства. И все лето бригады по 10 человек, по месяцу, сменяя одна другую, трудились, восстанавливая иконостас Софийского собора. Есть такая легенда, что в XI веке при строительстве и росписи соборного храма изображение Пантократора в куполе чудесным образом изменялось. Десница Спаса Вседержителя сжималась в кулак. Два раза художники переписывали фреску, но на третий день ими был услышан глас: "Пишите меня с десницею сжатою. В ней я держу Новгород. Когда она будет разжата, город погибнет". И действительно, это пророчество осуществилось в войну — купол был разрушен немецкой бомбой, и когда наши войска освободили Новгород, то увидели только четыре неразрушенных дома… Но после войны Новгород восстал из руин и землянок. Когда я приехал туда в 1959 году, то увидел Новгород, о котором так много читал и в летописях, и в книгах наших историков, для меня это было открытие. Ведь Новгород — это символ Тысячелетней России. Знаменитый памятник Тысячелетию России немцы демонтировали, собирались вывезти из Новгорода. Это им не удалось сделать. А вот Магдебургские или, как их еще называют, Сигтунские врата, которые в свое время как трофеи были привезены в Новгород в XII веке, — они так и стоят в Софийском соборе. В этом есть особый смысл.

Задачей нашей реставрационной бригады была не окончательная реставрация. Нужно было привести огромный иконостас собора в порядок. Местный ряд, Деисусный чин и праздники — все нуждалось в реставрации. Это был фантастический объем работ. Много было всяких реставрационных задач и событий в моей жизни, но ту работу я не забуду. Работали порой ночами. Жили прямо в Кремле, в Грановитой палате, где стояли раскладушки, лежали матрасы на полу. Атмосфера была такая, как будто мы все братья… Никаких конфликтов, скандалов: только работа, работа, работа. Радость по поводу первой отреставрированной иконы. Помню, как хотелось быстро все сделать. Но учитель наш, опытный реставратор Виктор Васильевич Филатов, который, к счастью, и по сей день здравствует, говорил: "Ребята, все будет нормально, но только не спешите…". Заделывались те места на иконах, где были огромные дырки от осколков снарядов, где-то и доски были выбиты. Мы и доски вставляли и тут же накладывали грунт… Это не была окончательная реставрация. Но хотелось, чтобы в дни 1100-летия города люди увидели бы восстановленный иконостас.

Как символ того, что случилось с Новгородом, мы сохранили кусок снаряда в иконе — прямо в сердце юного Дмитрия-воина попал осколок…

Конечно, я Новгород полюбил. Полюбил всей душой, всем сердцем и не представлял себе, чтобы какой-то год я там не побывал.

Сейчас вспоминаю реставратора Александра Петровича Грекова — человека удивительной судьбы. Эмигрант первого поколения, он совсем юным покинул Россию — и вся молодость прошла во Франции. Потом война, немецкие лагеря. Там, в лагере, он встречает русскую женщину. А в 1951 году возвращается в Россию, к счастью, попадает в Ярославль. И начинает работать там в реставрационных мастерских, занимается изготовлением изразцов ярославских храмов, реставрирует иконы. Вскоре приезжает на стажировку в Москву — к нам во Всероссийский реставрационный центр. Для него было событием то, что он попал в Центральные реставрационные мастерские, а для меня то, что я впервые увидел живого эмигранта. Человека высокой культуры, который читает Ходасевича, с которым был знаком лично, рассказывающего о Бунине, на вечерах которого он бывал. Так зародилась между нами дружба. Я его каждый вечер водил к себе в барак на Павелецкой набережной ужинать. Мама моя его тоже полюбила. Александр Петрович очень быстро получил квалификацию, звание художника-реставратора первой категории. А потом жизнь у него так сложилась, что он переехал в Новгород, где продолжил заниматься реставрацией. Храм Спаса на Ковалеве стоял в руинах. Фрески XIV века до войны, в описании которых принимали участие мой учитель Сычев со своими друзьями Окуневым Мацулевичем и Мясоедовым, были разрушены. Но эти кусочки можно было собрать. Тогда был явлен один из великих реставрационных подвигов. Ведь сначала в храме работали минеры, там остались неразорвавшиеся снаряды.

Я помню, как после первых двух лет работы Греков приехал в Москву и говорит: "Савелий Васильевич, посмотрите, вот собраны первые фигуры, буквально, как мозаика из фрагментов. Вот юный воин, вот святитель".

Бригады к нему стали ездить. Студенты из Москвы на практику, из архитектурных, художественных институтов приезжали. Все больше фрагментов удавалось восстановить. Огромные полутораметровые фигуры стали собираться из праха, из осколков. Это, как фантастическое кино, на глазах это все восстанавливалось.

Позже в ЮНЕСКО была сделана выставка "Спасенные фрески". Издали великолепный каталог, и выставка поехала в Париж. Это была и для Парижа сенсация. Выставку показали в Москве, в Петербурге. И когда я болел, Александр Петрович, сам уже старый, мне присылал письма, написанные таким типично русским дворянским почерком… Очень хочется, чтобы в Новгороде был музей фрески. Основные фрески новгородские — они сейчас на месте в церквях, но в этом музее можно показать историю спасения фресок.

Вторая тема, связанная с Новгородом для меня, — это археология. Это не моя основная профессия, но здесь мы имеем дело с целой Вселенной. За годы работы в Новгороде я очень подружился с академиком Валентином Лаврентьевичем Яниным. Это человек, который шестой десяток лет занимается археологией, он второй, после Артемия Владимировича Арциховского, — руководитель Новгородской археологической экспедиции. Для меня бывать на собраниях археологов было счастьем и несказанным удовольствием. Их обстоятельные отчеты, их лаборатория, где они промывают, расчищают свои драгоценные находки, свидетельствуют о блистательном уровне подготовки и образования. Вот раскапывается усадьба древнего художника, где находят инструменты, заготовленные доски, пигменты красок. Восстановлена усадьба Олисея Гречина — иконописца, который работал в Новгороде. Или, представляете, находят азбуку, писанную по бересте. Я ходил на раскопы, смотрел, как это делается, — труд колоссальный.

Валентин Лаврентьевич Янин — человек абсолютной искренности, скромный, рассказчик феноменальный. Я жалею, что не записывал многие его истории. А потом у него хобби: он собрал десятки тысяч дореволюционных граммофонных пластинок — все в великолепном состоянии. Когда я сейчас приехал — он в одной из недействующих церквей проводил вечер для публики, прокручивал эти свои пластинки, очень интересно рассказывал. Это и есть интеллигент, а не образованец. Мое возвращение в Новгород — это вечера, проведенные в разговорах с Яниным. Конечно, он жаловался, говорил, что не то нынче время. Раньше интерес был больше к истории, к нашей работе. Сейчас, говорит, мы мало кому нужны. Но это не значит, что снижается темп работы. Каждое лето — новые уникальные находки.

Что сейчас в Новгороде, для меня особенно важно. До болезни я активно занимался проблемой реституции. Позиция моя однозначна: никому ничего не должны отдавать — мы победители. Но я первый в стране поставил вопрос о том, что нам нечего стесняться того, что у нас есть те или иные ценности. Следовало прекратить врать, что нет у нас золота Шлимана — немцы ведь знали, где оно лежит. Мы должны отвечать, как Наполеон, который вывез ценности из Италии, из других стран. Когда ему сказали, что он обязан все вернуть, получили в ответ: "Приходите, берите… Если сможете".