Звезда заводской многотиражки 2 - Саша Фишер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По сравнению с этими столпами новокиневской психиатрии-наркологии, местная лечебница была еще ничего так себе. Плиточный пол, стеклянное окно с трафаретными буквами «РЕГИСТРАТУРА». Дверь в гардероб. Кажется, когда-то она была обычной дверью, но для удобства ее отпилили до середины и сделали как в американских салунах. На двух окнах по обеим сторонам от крыльца – веселенькие занавесочки. Рядом с подоконником – два ряда стульев, как в старых кинотеатрах. Деревянных, со складными сидушками. На одном из них сидит женщина с коричневом пальто и сером пуховом платке. На лице у нее вся скорбь мира. С периодичностью раз в несколько секунд она тяжко и горестно вздыхала.
Задерживаться здесь Феликс не стал, сразу направился в правый коридор.
– Куда?! – из окошка регистратуры высунулась женская голова с зачесанными в безыдейный пучок волосами. – А, это вы... Простите...
Женская голова спряталась обратно.
В коридоре плитка всех оттенков коричневого сменилась на потертый линолеум. Мы прошли мимо нескольких бледно-голубых дверей с номерами, потом свернули в какой-то незаметный отнорок. До поворота все смотрелось как уютная сельская поликлиника или что-то вроде того. Наверное, и дальше бы так же выглядело, если бы не преградившая нам путь решетка. За которой сидел здоровенный детина смурного вида и сосредоточенно ковырял в носу.
– Павлик! – нетерпеливо окликнул его Феликс, когда тот не обратил на нас никакого внимания.
– Я Петя, – обиженно сказал он. – Павлик ночью дежурил.
– Ох, прости, пожалуйста... – Феликс с притворной виноватостью покачал головой. Театрально, как всегда. Замолчал, ожидая, что санитар нам откроет. Но тот продолжал сидеть на стуле и ковыряться в носу. – Петя? Может быть, ты откроешь нам дверь?
– А? – спросил детинушка и вытащил, наконец, палец из носа. – А вы к кому?
– Петя! Ты же сам меня выпустил десять минут назад! – Феликс всплеснул руками и закатил глаза.
– Да много тут желающих... – пробурчал Петя, но зад от стула оторвал и полез в карман за ключами.
– Ну да, очередь целая выстроилась, – язвительно заметил Феликс.
– А почему вы в верхней одежде? – неширокий лоб санитара покрылся морщинами тугодума.
– Потому что мы раздеваемся в кабинете Константина Семеновича, дубинушка! – взвыл Феликс, нетерпеливо притопывая ногой.
– А чего вы обзываетесь? – обиженно пробурчал Петя, вставляя наконец ключ в замочную скважину. Замок скрежетнул, решетчатая дверь со скрипом открылась.
– Подйемте, Иван, – Феликс устремился в пахнущий печным отоплением и сложной смесью каких-то лекарственных ароматов коридор.
Решетка за нами с лязгом захлопнулась. Я поймал себя на абсурдной мысли, что сейчас меня привяжут к кровати, накачают какой-нибудь психотропной бурдой и буду я лежать, пуская слюни и вращать глазами, как...
Брр.
Я тряхнул головой. Впереди раздался тоскливый стон, перешедший в булькающее бормотание.
– Трасовка! – заорал кто-то. – Трасовка, Тарас, трусы!
Кто-то засмеялся. Потом затопал. Забарабанил не то в дверь, не то в деревянную переборку между палатами. Потом кто-то завыл как волк. И вой этот подхватили сразу несколько голосов. Потом эти же голоса хором засмеялись. Будто это игра у них такая. Пароль-отзыв.
Я поежился. Было как-то не по себе, хотя я уже не в первый раз был в психушке.
– Иван, ну что ты замер? – Феликс потормошил меня за плечо.
– А! Ой, простите, задумался, – я виновато улыбнулся.
– Не обращай внимания, они в основном придуриваются, – махнул рукой Феликс. – В этом крыле уже на выписку почти все.
– А Елизавета Андреевна где? – спросил я.
– Так я к ней тебя и веду, – Феликс ухватил меня за рукав, и мы свернули в очередной узкий коридорчик. Мимо приоткрытой двери в туалет. Попали в небольшой квадратный холл. На одной из дверей красными буквами по тому же трафарету было написано «ГЛАВВРАЧ». Ощущение было такое, что это какая-то... ненастоящая больница. Примерно такое же ощущение у меня вызывал архив нашей многотиражки. Как будто детская такая газета, ненастоящая. Такое же ощущение было и здесь. Даже для самого себя объяснить не могу, блин... Просто вот эти вот буквы от руки, линолеум с заплатками на прорехах, занавесочки... Наверняка где-то тут есть еще и кухня с печной плитой и дородной такой поварихой...
В первый момент я чуть не отпрыгнул. Накрыло тем же жутким ощущением, как и на похоронах бабушки. Лицо было ее, но чужое. Как тогда у гроба. Десятилетний я вел себя как бесчувственный болван и даже не заплакал на похоронах. Всякие кумушки-тетушки это осуждали, но я отчетливо помню, как вышел из знакомой квартиры на площадку, где курили всякие мужики-родственники, и бубнил, что это не бабушка. Вообще не похожа.
Но это была она. И сейчас это была она тоже. Просто на мгновение мне показалось, что я опоздал. И что ее лицо застыло той самой восковой маской без капли жизни. Но нет. Она пошевелилась. Клеенчатые петли, притягивающие запястья к металлическому каркасу кровати натянулись. Да уж, даже они выглядели самодельными. Веревку обернули оранжевой медицинской клеенкой и прошили на руках. Наверное, чтобы не гнила, не знаю. Или чтобы не ранила запястья, когда дергаются.
Тут я понял, что она открыла глаза и смотрит на меня.
– Елизавета Андреевна? – тихо спросил я.
– Можно мне попить? – хрипло сказала она и пожевала сухими потрескавшимися губами. Она как будто ужасно постарела с момента нашей последней встречи. В этой уставшей пожилой женщине не было ничего от кокетливой дамочки, всегда элегантной и с макияжем. Спутанные волосы свисали сальными сосульками, между носом и губами – глубокие морщины. Взгляд потухший.
– Вы Елизавета Андреевна Покровская? – снова спросил я.
– Да! Да, я Елизавета! – неожиданно пронзительно заорала она. – Сколько еще раз нужно это повторять?! А ты кто еще такой?! Практиканта прислали меня допрашивать?! Почему меня вообще здесь держат?! Привязали еще, будто я буйная какая!
– Наталья Ивановна, вы меня не помните? – спросил
