О красоте - Зэди Смит

Пока он говорил, а она изумленно пыталась слушать, его лицо безмолвно околдовывало ее, и каждый, кто шел мимо них под аркой, испытывал действие тех же чар. Зора ясно видела, как прохожие взглядывали на него украдкой и замедляли шаг, стремясь задержать образ Карла на сетчатке глаза, где иначе отпечатается какая- нибудь скука вроде дерева, библиотеки или двух играющих в карты мальчишек. На него хотелось смотреть.

- Ну вот, в общем, и все, что я собирался тебе сказать, - подытожил Карл, чей энтузиазм начал сменяться разочарованием, так как Зора молчала.

- Ты собирался сказать мне это ? - рассердилась она.

- Нет, нет, ты не поняла. - Он звонко рассмеялся. - Слушай, я не из тех, кто липнет к прохожим на улицах. - Карл легонько потрепал ее по левой руке, и Зору прошиб электрический разряд, ударивший ей в пах и замерший где-то в области ушей. - Просто это во мне сидело. Я ведь часто бываю на всяких городских вечерах, и кроме меня там негров нету. Не ходят они туда, вот я и решил: если еще раз эту злющую черную девчонку увижу, обязательно выложу ей все, что думаю про Моцарта, - что-то она тогда скажет. Ведь это как в колледже. Вы же там платите за то, чтобы обсуждать с другими всякие штуки. Вы как раз за это платите. - Он убежденно кивнул.

- Может быть.

- Да так и есть, - настаивал Карл.

Торжественно заныл веллингтонский колокол, затем,

с другой стороны дороги, донесся более жизнерадостный четырехнотный призыв епископальной церкви.

- Знаешь, тебе бы с другим моим братом пообщаться, с Джеромом, - рискнула Зора. - Он сечет и в поэзии, и в музыке. Иногда он, правда, задирает нос, но ты мог бы как-нибудь заскочить - раз ты хочешь поболтать и все такое. Сейчас он в Брауне, но каждые несколько недель приезжает домой. Домашние у меня что надо, с ними есть о чем поговорить, хотя они меня и достают временами. Отец у меня профессор, так что…

Карл изумленно отпрянул.

- Нет, я к тому, что с ним страшно интересно общаться… В самом деле, ты не стесняйся, заходи и…

Карл холодно взглянул на Зору. Какой-то первокурсник задел его мимоходом, Карл вздернул плечи и пихнул его в ответ. Тот, видя, что его пихает высокий черный парень, смолчал и пошел своей дорогой.

- Вообще-то, - сказал Карл, сверля спину первокурсника взглядом, - я заходил, но оказалось, что меня не ждали.

- Ты заходил? - недоуменно спросила Зора.

В ее лице читалось искреннее неведение. Карл замял тему.

- Тут дело вот в чем. Оратор из меня никакой. В разговоре я толком ничего не могу выразить. Пишу я лучше, чем говорю. Когда я сочиняю ритмы, я - хрясь! - бью в дерево и протыкаю его насквозь. А когда говорю, набиваю шишки. Всегда.

Зора рассмеялась.

- Послушал бы ты папиных первокурсников. А я ей и говорю, а она мне такая, а я ей, значит, а она ни черта, - изобразила Зора, повышая голос и доставая им до противоположного берега страны. - И так до бесконечности.

Карл был озадачен.

- Твой папа, профессор… - медленно проговорил он, - белый, да?

- Он англичанин. Говард.

- Англичанин! - воскликнул Карл, сверкая своими белоснежными белками и, переварив эту новость, добавил:

- А я вот в Англии не был. И вообще из Штатов не выезжал. - Его пальцы странно, ритмично пощелкивали в ладонь. - Он что, математику преподает?

- Папа? Нет, историю искусств.

- И ты с ним ладишь?

Взгляд Карла опять стал блуждающим, и Зорой снова овладели бредовые страхи. Ей вдруг показалось, что все его вопросы просто заговаривание зубов, которое приведет - какими путями, она не дала себе времени подумать, - к ее родному порогу, маминой шкатулке и их сейфу в цокольном этаже. Она затараторила, как автомат, - она всегда так делала, когда хотела скрыть, что мысли ее далеко.

- Говард? Он классный. Конечно, он мой отец, так что иногда… ну ты понимаешь. Но он что надо. У него тут был роман на стороне, с его коллегой, и это вышло наружу, поэтому дома теперь все вверх дном, мать с ума сходит. А я ей говорю: брось, все развитые пятидесятилетние мужики изменяют своим женам. Это почти норма. Разумеется, умных мужчин тянет к умным женщинам - то же мне неожиданность. Кроме того, мама за собой не следит, весит чуть ли не сто сорок килограммов.

Карл смотрел под ноги, ему было явно неловко за Зору. Зора покраснела и вдавила свои короткие ногти себе в ладонь.

- Полные женщины тоже хотят любви, - философски заметил Карл и вынул из капюшона сигарету - она была заложена за ухо. - Тебе пора, - сказал он и закурил. Должно быть, Зора ему надоела. Ее охватило горькое чувство потери: из-за ее трескотни все померкло - и Моцарт, и этот Гусьмайер вместе с ним.

- Ждут люди, ждут дела и всякое такое…

- Да нет, не то чтобы… То есть у меня встреча, но…

- Наверное, важная, - задумчиво сказал Карл, пытаясь ее себе представить.

- Не очень. Так, надо обсудить будущее.

Зора шла в кабинет декана, чтобы озадачить его своим туманным будущим. Особенно ее беспокоило то, что в прошлом семестре ее не взяли в семинар Клер Мал- колм. Новые списки Зора еще не видела, но если опять случится нечто подобное, ее будущее серьезно пострадает, и это надо обсудить, равно как и многие другие моменты, угрожающие будущему во всей его несомненной будущности. Это была первая из семи встреч, запланированных Зорой на начало семестра. Она обожала планировать обсуждение своего будущего с важными людьми, которых ее судьба заботила явно не в первую очередь. Чем больше народу узнавало о ее планах, тем реальнее они становились для нее самой.

- Будущее как чужая земля, - печально сказал Карл, но тут его осенило, и он расплылся в улыбке. - Но пока без паспорта я.

- Это из твоих ритмов?

- Не знаю, может быть. - Он пожал плечами и потер руки, хотя было не холодно - холода еще не наступили.

- Рад был поболтать с тобой, Зора, - сказал он с глубокой неискренностью. - Познавательный был разговор.

Он как будто опять рассердился. Зора отвела взгляд, поигрывая застежкой своей сумки. Она чувствовала странную потребность помочь Карлу.

- Едва ли. Я почти ничего не сказала.

- Ты внимательно слушала, это не хуже слов.

Зора удивленно посмотрела на Карла. Раньше ей никто не говорил, что она умеет слушать.

- Ты, наверное, очень талантлив, - пробормотала Зора, не успев осознать, что за чушь она несет. Ей повезло - эти слова заглушил грузовик.

- Ну, Зора… - Он хлопнул в ладоши - неужели она кажется ему смешной? - Успехов в учебе.

- Приятно было увидеться, Карл.

- Скажи брату, пусть мне позвонит. Я опять буду читать в «Остановке». Ты же знаешь, где это? На Кеннеди, в четверг.

- Ты разве не в Бостоне живешь?

- В Бостоне, и что? Это же рядом. Нас ведь пускают сюда, не спрашивая, кто мы и откуда. В Веллингтоне здорово - там, на площади Кеннеди. Там и студенты собираются, и наши… В общем, скажи брату, что, если он хочет послушать ритмы, пусть приходит. Может быть, это и не поэтическая поэзия, - сказал Карл, уходя и не давая Зоре возможности ответить, - но я пишу так.

На седьмом этаже дома имени Стегнера[26], в плохо отапливаемой комнате, Говард распаковывал проектор. Он всунул руки между его боками и коробкой, и, зажав подбородком арматуру, извлек это нелепое устройство на свет. Он всегда просил проектор для первой лекции в году, когда идет отлов студентов; установка его была таким же ритуалом, как развешивание рождественских гирлянд. Та же рутина, те же разочарования. По какой причине он откажется работать в этот раз? Говард осторожно открыл крышку проекционного отсека и поместил туда знакомый титульный лист: СОЗДАНИЕ ОБРАЗА ЧЕЛОВЕКА, 1600-1700 - лицевой стороной к стеклу. Затем он убрал лист, вытер скопившуюся пыль и положил его снова. Проектор был серо-оранжевый - в таких красках виделось будущее тридцать лет назад - и, как всякая допотопная техника, вызывал у Говарда невольное сочувствие. Говард и сам уже был не новейшей модели.

- Power Point[27], - сказал Смит Дж. Миллер, стоя в дверном проеме, грея руки о кружку кофе и энергично выглядывая студентов. Говард знал, что нынче утром аудитория будет забита до отказа, но, в отличие от Смита, не придавал этому значения. Студенты займут длинный стол для заседаний; устроятся на грязном полу и подоконниках, подложив свои студенческие ноги под свои студенческие зады; выстроятся у стен, как смертники в ожидании расстрела. Они будут строчить, как ополоумевшие стенографы, и следить за губами Говарда с таким рвением, что тот начнет сомневаться, не попал ли он в школу глухих. И все - в едином искреннем порыве - напишут свои фамилии и е-мейлы, сколько бы раз профессор Белси ни сказал: «Пожалуйста, оставьте свои имена только в том случае, если вы действительно хотите ходить на мои лекции». А в следующий вторник их будет двадцать. А через вторник - девять.