Семейные тайны - Энн Мэтер

Кэсс была у себя в комнате, когда мать прислала за ней. Узнав, что мать не одна, Кэсс испытала удивительное облегчение, но уже первые слова Бена, сказанные им после того, как Диана оставила их наедине, обратили все ее надежды в прах. Он явился в Лондон вовсе не для примирения. Напротив, его гнев, обращенный на Кэсс, лишь усилился. Следующие несколько минут он провел, объясняя Кэсс, что она избалованная, непослушная, глупая девчонка, и требуя, чтобы впредь она держалась от него подальше. Он был вовсе не похож на того Бена, к которому Кэсс привыкла. Прежде он никогда не говорил ей таких резких слов, не унижал и не оскорблял ее, и в конце концов в ней взыграла гордость.

Воспрянув духом, она ответила, что из них двоих глуп именно Бен, поскольку поднимает шум из-за пустяка, о котором даже нечего вспоминать. Кроме того, Кэсс сообщила о своей помолвке и посоветовала Бену не льстить себя надеждой, что когда-нибудь в будущем она побеспокоит его. Для этого она будет слишком занята, ухаживая за молодым мужем.

После таких слов брак с Роджером стал неизбежным. Отказываться от него было бы слишком стыдно, и, кроме того, Кэсс испытала злорадное удовлетворение, послав Бену приглашение на свадьбу. Но к ее великому неудовольствию, он приехал. Стоял в дальнем углу церкви и слушал, как Кэсс обменивается клятвами верности с Роджером, наблюдал, как потом она идет к выходу, и его глаза оставались холодными и отчужденными.

В последующие годы они встречались лишь изредка. Однажды Кэсс сопровождала Роджера в деловой поездке в Геную — по предложению ее отца, — и Бену пришлось провести с ними пару дней. В противном случае он вызвал бы раздражение у отца, но Роджер и Бен так и не стали друзьями, и подобные попытки больше не повторялись.

Затем, два года спустя, Гвидо пригласил Кэсс присоединиться к нему в поездке во Флоренцию. Они остановились в «Вилла Регина» и провели несколько дней в обществе Бена.

Но встречи проходили всегда в натянутой обстановке. Бен заботился о том, чтобы они не оставались наедине, и их беседы отличались предельной чопорностью, чтобы не сказать большего. Прежних отношений уже не было в помине, и, хотя враждебность друг к другу тоже исчезла, симпатия так и не заняла ее место.

Однако время способно исцелять любые раны, а Кэсс всегда испытывала к Бену двойственные чувства. Даже когда она уверяла себя, что ненавидит его, в глубине души она понимала — это неправда. Она не могла возненавидеть Бена. Он был частью ее самой, точно так же как, по мнению Кэсс, она сама была неотъемлемой частью Бена. И пока брак с Роджером близился к разрыву, Кэсс постепенно приходила к убеждению, что единственный человек, способный помочь ей, — это Бен. Летние дни, проведенные в Кальвадо, всегда представлялись ей счастливейшим временем в ее жизни, и, подобно раненому зверю, ищущему место, чтобы зализать раны, она вернулась в Италию, к единственному мужчине, которого искренне любила…

Признавать это было досадно, но в тот момент, когда Кэсс отбросила простыню и вскочила с постели, собственная «бессмертная душа» значила для нее гораздо меньше, чем понимание того, что она вновь чуть все не потеряла.

С тех пор как Бен вернулся на виллу, прошло три дня, но после случая на скалистой тропе она почти не виделась с ним. Кэсс понимала: Бен избегает ее, проводя время с матерью или работая в саду с Карло, с холодным видом отказываясь от любых предложений сходить искупаться, покататься или просто позагорать на террасе. Он не желал быть рядом с ней, ему не хотелось даже говорить с ней, он был неуязвим за непробиваемой стеной собственной гордости.

А Кэсс чувствовала себя пойманной в ловушку, запертой в клетку, связанной по рукам и ногам обещанием, которое она дала Бену, — не ходить больше на пляж в одиночку. Пару раз она ходила в деревню с поручениями от Марии, а так почти целыми днями жарилась на солнце. Но в ее мыслях не воцарился покой. Она вела непрекращающуюся войну со своим сознанием и гадала, сколько еще выдержит.

Потянувшись, она наконец приняла решение. Даже гнев Бена лучше, чем его равнодушие. Она не могла позволить себе проторчать на террасе еще один день. Нравится ему это или нет, она пойдет купаться, и остановить ее Бен сможет, лишь заперев в комнате.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Бен наслаждался второй чашкой кофе за утро, когда на террасе появилась Кэсс. Если Бен и удивился, увидев ее, то Кэсс удивилась еще больше — в последние несколько дней он исчезал с террасы задолго до того, как она там появлялась. Но сегодня по каким-то причинам она решила встать пораньше, и быстрый взгляд на часы подтвердил: всего лишь семь часов.

Бен немедленно поднялся — отчасти из вежливости, отчасти из желания сохранить между ними как можно большую дистанцию, — однако тотчас с раздражением понял, что Кэсс вовсе не собирается отпускать его.

— Сядь, — решительно велела она. — Я хочу поговорить с тобой. — И, увидев, что Бен не сразу послушался, добавила: — Или ты боишься?

Обвинение было несправедливым, но Бен почувствовал в Кэсс стремление пробиться сквозь тщательно воздвигнутую стену равнодушия, которой он окружил себя. Так или иначе, она намеревалась пробить в ней брешь, и хотя Бен сознавал опасность, он убедил себя, что разговор с ней не принесет ему вреда.

Чувствуя, как на щеке задергался мускул, Бен снова сел на свое место и заметил внезапное облегчение, промелькнувшее на ее лице. Очевидно, Кэсс не была настолько уверена в себе, как ему показалось. Она явно нервничала, и Бена замучила совесть — невольным виновником волнения Кэсс был он сам.

Положив ногу на ногу, он попытался изобразить расслабленную позу, но под взглядом Кэсс это оказалось непросто. С тех пор как она немного поправилась, ее красота стала для него жестокой пыткой, и Бен надеялся, что разговор не затянется надолго — в его нынешнем состоянии это было опасно. Крошечный лифчик ее бикини едва ли обеспечивал достойное прикрытие, а широкие индийские брюки, надетые поверх трусиков от купальника, не скрывали медово-золотистый загар длинных ног. Она выглядела изысканно, экзотично и пугающе чувственно. Стройная сероглазая Венера с лицом ангела.

— Ну так что же? — спросил он спустя минуту, и излишняя резкость голоса выдала его смятение. — Чего ты хочешь? — Он помедлил. — Сегодня утром я уезжаю, и мне хотелось бы уехать пораньше.

— Уезжаешь? — эхом повторила она, тяжело опустившись в кресло напротив и взглянув на него встревоженными глазами. — Ты хочешь сказать — на время? Или насовсем? Не может быть, чтобы ты уезжал во Флоренцию! Прошу тебя, не надо! — Она прикусила губу. — Я не пущу тебя.