Собеседования о жизни италийских отцов и о бессмертии души - Григорий Двоеслов

Совершив Литургию, мы удалились; но в ту же ночь на церковной кровле послышался сильный стук, как будто бы кто бегал по ней туда и сюда. В следующую ночь шум усилился и наконец разразился таким треском, как будто бы вся церковь подвиглась со своих оснований; и вдруг все успокоилось опять, и более уже ни в чем не проявлялся там мятеж исконного врага. Ибо произведенный им страшный шум показал, что он оставил поневоле место, которым долго владел. Спустя несколько дней, когда воздух был чрезвычайно прозрачен, облако ниспустилось с неба на алтарь той церкви и осенило ее как бы покровом, и весь храм исполнился такого благоухания и страха, что и при отверстых вратах никто не дерзал войти в него. Священник и стражи, а также пришедшие к Литургии, видя явление и обоняя чудное благоухание, никак не осмеливались войти в храм. На другой же день лампады, висевшие в том храме незажженными, возжглись огнем, нисшедшим с неба. Также через несколько дней, когда страж по совершении Литургии, погасив лампады, вышел из церкви и спустя немного возвратился опять, он нашел погашенные лампады горящими. Думая, что это произошло от невнимательности при погашении лампад, страж со всею тщательностью погасил их и так же тщательно запер церковь. Но возвратившись через три часа, опять нашел погашенные им лампады горящими: тот свет ясно показывал, что храм перешел из тьмы в свет.

Петр. Изумительные чудеса, рассказываемые тобою, свидетельствуют, что хотя мы живем и в великих скорбях, но еще не до конца оставлены Создателем нашим.

Григорий. Хотя я имел намерение рассказывать тебе только о событиях италийских, но не угодно ли, в обличение арианской ереси, перенесем рассказ в Испанию, а оттуда через Африку опять возвратимся в Италию.

Петр. Переноси куда угодно рассказ твой: я с радостью последую тебе и с радостью возвращусь с тобою.

Глава тридцать первая. О царе Герминигильде, сыне визиготского [15] царя Лювигильда, убитом отцом своим за кафолическую веру

Григорий. Из рассказов многих испанских пришельцев я узнал, что недавно Герминигильд, сын визиготского царя Лювигильда, был обращен из арианской ереси к кафолической вере проповедию достопочтеннейшего Леандра, италийского епископа, с которым я был некогда в коротких дружественных отношениях. Отец-арианин усиливался возвратить к ереси сына и обещанием наград, и страхом наказания. Но как сын с твердостию отвечал, что он никогда не оставит однажды познанной им истинной веры, то разгневанный отец лишил его царства и отнял у него все имение. Но когда и это не могло поколебать душевной твердости сына, отец заключил его под крепкую стражу, а на шею и руки его наложил железные узы. Здесь царственный юноша Герминигильд, обремененный оковами, во власянице, размышляя о ничтожности земного царства, всю силу души своей устремлял к Царству Небесному. В излиянии молитв пред всемогущим Богом искал он себе одобрения и тем сильнее презирал славу преходящего мира, чем яснее становилось для него, что и на свободе он ничего не мог бы взять с собою. При наступлении праздника Пасхи нечестивый отец во время безмятежной ночной тишины послал к сыну арианского епископа, чтобы Герминигильд из его рук приобщился нечистому их таинству и тем возвратил себе благорасположение отца. Но преданный Богу юноша с укором встретил арианского епископа и, вполне обличив его нечестие, отогнал от себя. Ибо хотя по внешности он лежал связан, но в душе оставался в высшей степени твердым. Итак, когда возвратился епископ, арианин-отец пришел в ярость и тотчас послал своих телохранителей умертвить на месте заключения непоколебимого исповедника Божия, что и было исполнено. Вошед в темницу, они тотчас поразили его в голову мечом и таким образом лишили телесной жизни: они умертвили в нем то, что и сам умерщвленный вполне презирал.

Но для обнаружения истинной его славы Господь немало сотворил чудес. Так, среди ночной тишины при теле сего царя и мученика (воистину — царя, по тому самому, что — мученик) слышалось псалмопение. А некоторые говорят, что ночью же при теле явились зажженные лампады. Посему-то справедливо все верующие должны были почитать тело его, как тело мученика. Нечестивый же и чадоубийца отец раскаялся и скорбел о своем поступке, впрочем, не хотел наследовать спасения, ибо хотя он и познал, что вера кафолическая — истинна, но, страшась своих подданных, не решился принять ее.

Когда болезнь приблизила его к смерти, он поручил епископу Леандру, которого дотоле сильно преследовал, сына своего Рехареда, остававшегося в ереси, и просил его своими внушениями произвести в нем ту же перемену, какую он произвел в его брате. Сделав это завещание, он помер. По смерти его царь Рехаред, подражая не нечестивому отцу, а мученику-брату, обратился сам от злой арианской ереси и потом, не дозволяя никому в своем царстве вступать в воинское звание, кто не страшился как нечестивый еретик оставаться врагом Царства Божия, весь народ визиготский привел к истинной вере. И неудивительно, что проповедником истинной веры соделался брат мученика, заслуги которого помогли ему обратить столь многих к Церкви всемогущего Бога. В этом событии достойно полного внимания то, что всего этого не было бы, если бы царь Герминигильд не умер за истину, как написано: аще зерно пшенично пад на земли не умрет, то едино пребывает; аще же умрет, мног плод сотворит (Ин.12,24). В членах, как видим, совершается то же, что и в Главе (Христе). Ибо из визиготского народа умер один, чтобы ожили многие: одно зерно верно пало для возращения жизни душевной и произрастило великую жатву.

Петр. Чудные дела и изумительные для нашего времени!

Глава тридцать вторая. Об африканских епископах, которые свободно говорили, несмотря на то, что ариане-вандалы отсекли им языки за кафолическую веру

Григорий. Во времена Юстиниана Августа, когда в Африке свирепствовало сильное гонение на кафолическую веру от вандалов-ариан, некоторые епископы, с непреклонною твердостию защищавшие истину, были приведены в судилище. Не успев преклонить их к перемене веры словами и дарами, царь вандальский вздумал сокрушить их твердость мучениями. Он приказывал им молчать, но они защищали истину и не хотели молчать пред нечестием, чтоб не показать своим молчанием согласия. Царь пришел в ярость и приказал вырезать у них языки до самого корня. Но чЉдное дело! Многие старцы свидетельствуют, что и без языка они стали так же говорить в защиту истины, как говорили прежде с языком.

Петр. Чудное и в высшей степени изумительное дело!

Григорий. О Единородном, Безначального Отца Сыне, написано: в начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово (Ин.1,1); о силе же Его прибавлено: вся Тем быша (Ин.1,3). Что же удивительного, Петр, если Само Слово, создавшее язык, возглаголало в них без языка?

Петр. Да, твое замечание справедливо.

Григорий. Эти епископы были тогда изгнаны из отечества и удалились в Константинополь. В то время как я был послан к императору по делам церковным, я встретил там одного старца епископа, который свидетельствовал, что сам видел, как уста их говорили без языка. Даже, отверзая свои уста, они громогласно говорили: "Смотрите, мы говорим, хотя и не имеем языков!" И, по его словам, желающие видели, что на месте вырезанных до корня языков оставалась как бы глубокая впадина в горле; и несмотря на то, что уста были пусты, слова образовывались вполне. Но как скоро один из них предался роскоши, то лишился чудесного дара. Так праведно судил всемогущий Бог, чтобы человек, вознерадевший о сохранении плотского воздержания, не мог и говорить без языка плотского. — Этих повествований об осуждении арианской ереси достаточно, теперь возвратимся к чудесам, недавно совершившимся в Италии.

Глава тридцать третья. О рабе Божием Елевферие

Вышеупомянутый мною (См. выше 21 главу) Елевферий, настоятель монастыря св. евангелиста Марка, находящегося в окрестностях города Сполетто, долго жил со мною в здешнем моем городском монастыре, но скончался в своем монастыре. Ученики его рассказывают, что он своею молитвою воскресил умершего. Он обладал таким смирением и сердечным сокрушением, что слезы, исходившие из очей столь кроткого и простого человека, имели великую силу пред Богом. Расскажу теперь об одном его чуде, в котором и сам он предо мною простодушно признался.

Однажды во время пути, когда по наступлении вечера не было места где переночевать, он зашел в женский монастырь. В монастыре был малолетний отрок, который каждую ночь обыкновенно подвергался мучениям злого духа. Инокини приняли раба Божия и просили его взять к себе на ночь этого отрока. Елевферий охотно согласился и дозволил отроку вместе с собою провести эту ночь. Поутру инокини стали заботливо расспрашивать отца, не сделал ли с ним чего-либо ночью отрок, которого они ему дали. С удивлением отвечал он на их вопрос: "Ничего". Тогда они объяснили ему касательно отрока, что злой дух ни в одну ночь не отступал от него, и настойчиво просили его взять отрока с собою в монастырь, потому что они уже не могли смотреть на его мучения. Старец согласился и взял с собою отрока в монастырь. Когда отрок немало времени пробыл в монастыре, и исконный враг не дерзал и приступить к нему, старец предался в душе своей необыкновенной радости, оттого что спас отрока. "Вот, братие, — говорил он всей монастырской братии, — там диавол ругался над сестрами, но как скоро отрок пришел к рабам Божиим, диавол уже не смеет к нему подступить". Вдруг после этих слов диавол, пред лицом всей братии, напал на отрока и начал его мучить. Старец возрыдал, увидев это. Долго братия старались утешить его в скорби. Наконец, он сказал им: "Поверьте мне, что ни один из вас не вкусит ныне хлеба, доколе отрок не будет избавлен от диавола". Тогда он вместе со своею братиею погрузился в молитву: молились до тех пор, пока отрок не избавился от мучения. Исцеление последовало столь совершенное, что злой дух более уже никогда не дерзал приступать к отроку.