Последняя книжная вечеринка - Карен Дюкесс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не думаю, что все уж так безнадежно, – сказала мама, не открывая глаза. – Это пройдет. Это всегда проходит.
Я сделала глубокий вдох, напоминая себе, что мы это уже проходили. Моя роль была в том, чтобы молча помогать маме, пока она успокоит его до той степени, чтобы можно было отвести его к психоневрологу, который или поговорит с ним как следует, или сменит ему таблетки. Если я буду спорить с ней или сомневаться в алгоритме ее действий, она разозлится на то, что я «только подливаю масла в огонь, когда и без того непросто», из-за чего она начинает переживать еще больше и не может помочь Дэнни. Можно подумать, что это мне надо напоминать, что настроение Дэнни у нас всегда на первом месте. Я уже не помню, сколько раз я слышала, как мама рассказывает кому-то, что она очень рада иметь хотя бы одного «обычного» ребенка и что воспитывать двух гениев было бы слишком тяжело и напрочь выбивало бы ее из равновесия.
С последней депрессии Дэнни прошел год, и чем ближе мы подъезжали к Кембриджу, тем больше я злилась. Злилась на то, как все мы жили, с ужасом ожидая этих его истерических звонков. На то, что все решили, что со мной «все просто», что я хорошая девочка, которая никогда не проявляет безрассудства. Но когда мы приехали, мы обнаружили Дэнни в окружении пустых тарелок и чашек, которыми был заставлен весь пол и даже его кровать. Он сидел в пижаме и смотрел мыльную оперу «Дни нашей жизни». И тогда мне стало просто очень грустно за своего доброго и гениального брата, который, несмотря на сложные отношения с родителями, никогда ничего не требовал от меня.
– Привет, Иви, – сказал он, когда я присела на край его кровати.
– Ты меня пугаешь, – сказала я. У него под глазами были темные круги.
– Я просто устал, – сказал он. – Устал до чертиков.
Мама забрала несколько тарелок и чашек на кухню и пришла обратно, держа в руках полупустой пакет с хот-догами.
– Что это? – спросила она.
Дэнни пожал плечами.
– Ты перестал принимать таблетки? – спросила мама.
– Я хорошо себя чувствовал. Мне они были не нужны, – ответил он.
Мама вздохнула. Последние два года Дэнни принимал антидепрессанты, которые работали весьма неплохо, но из-за них определенная еда была для него опасна. А именно хорошо выдержанный сыр, копченая рыба, вяленое мясо, например, бекон и хот-доги. Мама всегда бдительно напоминала Дэнни о том, как важно избегать этих продуктов, и старалась, чтобы они даже не попадались ему на глаза. Прошлым летом на четвертое июля мы устраивали пикник на Корн-хилл – каждый приносил что-то от себя, и она не просто сама отказалась от хот-догов, но и попросила всех наших друзей воздержаться от них, чтобы не напоминать Дэнни о его ограничениях в еде и о его состоянии. Дэнни об этом знал и шутил со мной о том, насколько это противоречит американским традициям – запретить хот-доги на День независимости. Мы смеялись над самой идеей о том, что он может забыть о своей депрессии или что один вид хот-дога может довести его до истерики.
Когда Дэнни исполнилось семнадцать и стало очевидно, что он не унаследовал ее высокого роста, мама проявляла точно такую же гиперопеку.
– Не говори ничего о его росте, – сказала она мне однажды, как будто бы мой брат, гений математики, не был в курсе, что его 167 с хвостиком сантиметров роста – это меньше роста среднестатистического американца. Мы с Дэнни и над этим шутили.
– Не хочу тебя шокировать, – говорила я, – но ты коротышка.
Он бежал к зеркалу и делал вид, что падает в обморок от ужаса.
Мама уговорила Дэнни переодеться и пойти с ней к доктору. Я осталась в квартире, сняла с кровати грязное белье и вместе с грязной одеждой отнесла вниз в прачечную. Выкинула остатки хот-догов вместе с упаковкой заплесневелого йогурта и тремя кусками твердой, как камень, пиццы. Я не знала, что делать с бессчетными листочками, исписанными заметками и уравнениями – они лежали на столе, на диване и на полу в гостиной. Поэтому я просто собрала их в две аккуратные стопки и положила на кофейный столик. Для меня эти числа ничего не значили, но они были важны для Дэнни. Я молилась о том, чтобы его депрессия отступила и чтобы он мог вернуться к своим числам, наполняя их смыслом так, чтобы это его успокаивало.
Когда они вернулись, Дэнни забрался обратно в кровать. Мама поблагодарила меня за уборку.
– Ты просто чудо, Ева. Как здорово, что ты вернулась к нам хотя бы ненадолго.
Она рассказала мне, что психиатр Дэнни убедил его вернуться на таблетки.
– Это сработает? – спросила я.
Мама взглянула в сторону спальни Дэнни и нахмурилась от беспокойства:
– Нам остается только надеяться.
24
Я вернулась в Труро с тяжелым сердцем и ощущением, что меня не было невероятно долго. Мы с Генри вели головокружительные беседы о книгах, кажется, не вчера, а несколько недель назад. Генри не спрашивал меня о причинах моего отсутствия, а я не рассказывала ему, что происходит в моей семье. Возвращение в его мир привело меня в спокойное состояние души, а то, как он обрадовался мне – его лицо будто просветлело, когда я вошла в кабинет, – застало меня врасплох. Судя по его энтузиазму, не мне одной нравилось проводить время вместе.
– Ты даже не представляешь, какая битва разразилась между мной и этими страницами, – сказал он, постучав пальцем по рукописи.
– В чем дело? – спросила я, присев на край своего стола.
– Неразрешимая проблема. Слишком длинный текст, но ничего нельзя вычеркнуть.
– Может быть, свежий взгляд поможет?
Он нахмурился, и я на секунду испугалась, что погорячилась и его задело само предположение, что я могу чем-то ему помочь. Но он встал, собрал страницы и протянул их мне с небольшим поклоном, как официант, подносящий гостю блюдо.
Я взяла страницы и принялась читать. Напевая что-то себе под нос, Генри взял свежий кроссворд и пошел вниз. Я была рада, что осталась одна. Я увлеченно читала главы, в которых описывался конец семидесятых – период, когда слава Генри только набирала обороты.
Многие из историй были действительно смешными,
