Революtion! - Валерий Соловей

Дело не в том, что лагерь «Оккупай Абай» быстро разогнали (он просуществовал менее недели) и что, просуществуй он подольше, там могла вызреть политическая повестка. Проблема в неполитическом характере мышления лидеров оппозиции, по причине чего политическая повестка революции 2011–2012 гг. была выхолощена и заменена контркультурной и правозащитной.

Я говорю именно о лидерах, ибо в кризисной ситуации роль субъективного фактора становится решающей. От поведения небольшой группы людей зависит, куда качнется неравновесное состояние. При этом нередко возникает дилемма, точно схваченная фразой, приписываемой Наполеону Бонапарту: «Лев во главе стада баранов лучше барана во главе стада львов».

Более чем очевидно, какие животные оказались во главе политических протестов в России в 2011–2013 гг. Логика их поведения диктовалась стремлением капитализировать протест, возникший без их участия. (Единственный из лидеров оппозиции, кто может считать себя причастным к возникновению массового протеста декабря 2011 г., был Алексей Навальный, сформулировавший эффективную стратегию «голосуй за любую партию, кроме „Единой России“». А тот же Борис Немцов призывал к бойкоту выборов, что было выгодно только и исключительно власти.) Что самопровозглашенные лидеры оппозиции сделали, так это перевели на язык умеренных политических требований разлитые в воздухе массовые настроения.

Вот как выглядела резолюция митинга 10 декабря 2011 г.: немедленное освобождение всех политзаключенных; отмена итогов сфальсифицированных выборов; отставка Чурова и расследование его деятельности, расследование всех фактов нарушений и фальсификаций, наказание виновных; регистрация оппозиционных партий, принятие демократического законодательства о партиях и выборах; проведение новых открытых и честных выборов.

Однако выдвижение целей – это важная, но лишь первая часть политической работы. Одновременно с их постановкой берущие на себя политическое руководство люди просто обязаны сформулировать путь, ведущий к достижению целей. То есть предложить стратегию. Ничего подобного сделано не было, и сделать этого даже не пытались.

Нельзя же считать стратегией подачу заявок на проведение массовых мероприятий и призывы во время оных скандировать «Мы здесь власть! Мы придем еще!». За этими словами не только не следовало никаких действий (по принципу, если мы власть, то давайте мы сделаем то-то и то-то), но и сами эти слоганы повторялись на каждом митинге, из месяца в месяц. И если поначалу они энтузиастически подхватывались, затем приелись и поднадоели, то через год уже вызывали преимущественно смех и отвращение.

Еще раз повторю: провал начинавшей было разворачиваться революции целиком и полностью лежит на руководителях оппозиции, напрочь лишенных политического мышления или хотя бы властного инстинкта. Будь у этих людей хоть какое-то чутье и, говоря ницшевской фразой, воля к власти, то они непременно воспользовались бы уникальной ситуацией 10 декабря 2011 г., чтобы склонить колебавшуюся чашу весов в свою пользу. Власть была психологически обескуражена, и некоторое политическое усилие, отнюдь не чрезмерное, привело бы к ее надлому или даже расколу.

Впрочем, бессмысленно упрекать людей за то, чего у них нет, не было и никогда не появится. Из этого опыта можно лишь извлечь уроки на будущее.

Характерно, что, столкнувшись с серьезным противодействием власти, оппозиция фактически отказалась от политического модуса действий, перейдя к контркультурному и правозащитному. Все эти «контрольные прогулки» по бульварам весенней Москвы, тусовка на Чистопрудном бульваре в прямом смысле слова заменили политику. После 6 мая 2012 г. оппозиционная повестка свелась фактически к одному-единственному пункту – освобождению «узников Болотной».

Хотя контркультурные манифестации и правозащита вполне могут быть элементами и инструментами политики, только на них политику не построишь и ими политические цели не заменишь. Ведь существо, главный вопрос политики – это всегда вопрос о власти. Поэтому политическая стратегия выглядит планированием основных этапов и промежуточных целей движения к главному призу.

В этом отношении оппозиционная верхушка выглядела откровенно комично. Именно комично. У нее, конечно, было ощущение (а у некоторых даже личный опыт), что политика – это всегда про власть. Но вот путь – сложный и неблагодарный, – ведущий к обретению власти, они почему-то всегда опускали как какую-то малозначимую безделку. Вероятно, рассчитывали, что власть каким-то чудом сама свалится на них.

Ну, там, «кровавая гэбня», устыдившись моральных инвектив и испугавшись надсадного декламирования оппозиционных митингов «Мы здесь власть! Мы придем еще!», задрожит, опамятуется и приползет на коленях, чтобы передать власть лучшим людям страны и эпохи. Если я и утрирую, то самую малость.

Лишь подобным фантазийным стилем мышления можно объяснить, что летом и осенью 2012 г. оппозиция направила свои основные усилия на формирование так называемого «Координационного совета российской оппозиции» – некоего постоянно действующего политического органа. При этом в разговорах людей, которые это дело затеяли, несколько раз слышал объяснение, которое привожу сейчас дословно: «Ну, нужен же орган, который примет капитуляцию Путина и возглавит власть в переходный период». Именно так – ни много и ни мало. Лидеры оппозиции пребывали в каком-то странном самоослеплении, что все предрешено и с минуты на минуту явится депутация, передающая им ключи от Кремля.

С чего бы вдруг? А как иначе? Ведь мы, лидеры оппозиции, раз за разом проводим «марши миллионов» и выносим власти «последнее грозное предостережение»! Как же ей не испугаться и не передать власть?! Я не утрирую, а почти дословно привожу слова Геннадия Гудкова во время манифестации 15 сентября 2012 г. «Мы сегодня посылаем нашей власти очередное очень грозное, но мирное предупреждение… Мы даем еще некоторое время власти, но если они и дальше будут плевать в лицо нашим гражданам, мы им ответим, и ответ им не понравится» – вот так говорил Гудков[61].

Столь инфантильный и уморительный взгляд на политику имел своим источником «чудо августа 1991 г.», точнее, странную и ни на чем не основанную надежду на его повторение. Я напомню, что, вследствие неудачной попытки путча 19 августа 1991 г., аппараты КПСС и КГБ СССР, командование Вооруженных сил и правительственные ведомства оказались дезорганизованы, деморализованы и даже без намека на сопротивление передали власть Борису Ельцину. Было полное ощущение, что власть свалилась в руки демократов поистине чудесным образом.

А поскольку в 2011–2012 гг. во главе протеста во многом оказались те же самые люди (лишь постаревшие на двадцать лет), что начинали свою политическую карьеру в 1991 г., то бессознательно они питались духом «чуда августа 1991 г.».

Признаемся откровенно, трудно представить за демократами образца 1991 г. способность выиграть общенациональные выборы двадцать лет спустя. Да они, собственно, выборы никогда не выигрывали даже в максимально благоприятных для себя условиях. А лишь держались в кильватере такого политического дредноута, как Борис Ельцин.

Рассчитывать на победу на общенациональных выборах – парламентских или президентских – оппозиция вряд ли могла. Maximum maximorum – сформировать фракцию в Думе, причем не самую влиятельную. Но парламент в России маловлиятелен – и это еще лестная для него характеристика.

Таким образом, лишь чудо – но никак не честные, справедливые и конкурентные выборы – могло даровать реванш над «кровавой гэбней» и возвращение к «демократическим идеалам начала 1990-х гг.». В сущности, любая революция и есть чудо – событие, обнуляющее ставки и позволяющее начать игру заново. Но, чтобы чудо случилось, необходимы воля и желание рискнуть.

В августе 1991 г. у российской оппозиции коммунистическому режиму был не просто безусловный и безальтернативный лидер. Важнее, что Борис Ельцин представлял собой настоящее «политическое животное»: у него была чудовищная политическая интуиция и колоссальная воля к власти. Ну и, честно говоря, ему очень, очень везло.

Вспоминаю рассказ покойного Георгия Хосроевича Шахназарова (светлая ему память!), мудрого и обаятельного помощника последнего советского лидера Михаила Горбачева. После скандальной отставки Бориса Ельцина с поста первого секретаря московского горкома партии, составившей ему яркую и донельзя мифологизированную репутацию политического оппозиционера, «Шах» (такое уважительное прозвище было у Шахназарова в партийных кругах) предлагал Горбачеву сослать Ельцина послом в какую-нибудь забытую богом и Москвой далекую страну. Мол, страдающий пьянством Ельцин там сопьется вусмерть и никогда более не представит никакой политической угрозы. На что Горбачев ответствовал приблизительно так: этот сбитый летчик больше не взлетит. (Впоследствии Горбачев в личной беседе с автором этих строк весьма красочно и образно признал, что очень недооценил Ельцина.)