Сказка для двоих - Кира Буренина

— Как хочешь. — Голос его стал сухим и бесцветным, и он уныло стал подниматься по трапу.

Светлана закусила губу и посмотрела ему вслед. «Уходит. Уходит! Но я не могу ничего поделать, Андрей. Кем я поднялась бы вместе с тобой в VIP-салон? Переводчицей? Но мое место во втором салоне. Дамой сердца? Ах каким это было бы подарком для тех, кто давно облизывается и ходит вокруг меня, поджидая более или менее удачный момент. Нет, Андрей! Нет! Я поступила правильно». Поймав сочувствующий взгляд Ники, Светлана не отвернулась, наоборот, она расправила плечи и сделала спокойное, нейтральное выражение лица.

— Что-то я Ковалева не вижу. Столкнулась с ним только в вестибюле перед обедом. Где он?

— Вон, — кивнула подруга в сторону самолета, — видишь, в третьем по счету иллюминаторе светится его физиономия?

— Да… Поднялся по трапу и плюхнулся в кресло. А дальше хоть трава не расти.

— Но ведь Потапыч объявил… Ты что, не знаешь?

— О чем?

— Ермолаев уволил его сегодня утром.

Самолет авиакомпании «Россия», 12 октября, 16.00-18.00

Наконец последний делегат конференции поднялся по. трапу во второй салон.

— Пойдем и мы, — предложила Ника, — вон Потапыч нам рукой машет. Скорее!

Лана медленно поднималась по трапу самолета. Перед тем как войти внутрь, она оглянулась. Берлин, ее любимый город, которому не было никакого дела до душевных волнений русской переводчицы, равнодушно провожал российский самолет.

Пока она шла по салону, улыбаясь дежурной улыбкой и отвечая на шутки уже пристегнутых к креслам делегатов, самолет вырулил на стартовую дорожку. Турбины взревели, по корпусу самолета прошла мелкая дрожь…

— Сюда! — Ника махнула ей рукой.

Лана опустилась в кресло, облизнула пересохшие губы и закрыла глаза. Вскоре самолет набрал высоту, стюардессы стали предлагать напитки, газеты и журналы.

— Дайте мне все газеты! — попросила Ника. — Посмотрим, что тут пишут! — И спряталась за газетными страницами.

В это время в VIP-салоне грянула песня.

— Губернаторы, — констатировала Ника, оторвавшись от чтения, — сколько в них энергии!

— Они просто продолжают вчерашнюю спевку. Но лучше бы они помолчали, — пробормотала Лана. Бессонная ночь давала о себе знать: история с похищением конверта, полная злобы тирада Ковалева в ее адрес… «Даже не подозревала, что он меня так ненавидит. Один ненавидит, другой целует… Как же болит голова! Неплохо было бы положить прохладный компресс на лоб…» Мысли о том, что она могла бы сейчас сидеть рядом с Андреем, держать его за руку, слушать его голос, не давали Светлане покоя. «Нет, надо отбросить все личное, и тогда… — попыталась приказать она себе вычитанной где-то фразой. — И что тогда?..»

Валера Ковалев тупо переживал свое поражение.

— Виски? — Он остановил стюардессу, катившую тележку с напитками по салону самолета. — Дайте «Джонни Уокер».

Стюардесса потянулась за пластиковым стаканчиком.

— Да нет же! — грубо оборвал девушку Ковалев. — Давайте сюда всю бутылку! И стакан! И банку колы!

«Вот дура! — раздраженно подумал он, сделав прямо из горлышка порядочный глоток. — Все бабы дуры. А Светка первая дура». Это заключение немного успокоило его, и он уткнулся носом в иллюминатор. Но в пелене облаков навязчиво проступали знакомые лица: Потапыч, Лана с брезгливо поджатыми губами, сияющий Соколов. Ковалев искренне недоумевал: что же такого он сделал? Почему его настигла судьба-злодейка?

Свое призвание — паразитировать на других людях — он ощутил в себе очень рано и начал его развивать. С младых ногтей он талантливо эксплуатировал всех на своем пути, начиная с собственных родителей и школьных товарищей и заканчивая случайно встретившимися людьми. Он был сообразителен. Сама мысль о длительном кропотливом труде, изнурительной работе всегда вызывала у него отвращение. Но никто в его окружении не был безупречен. Ему хотелось вскочить, ударить кого-нибудь и крикнуть: «Вы все идиоты!» Он по пальцам мог пересчитать недостатки тех, кто, как ему казалось, жестоко судил его. «Непримиримый Ермолаев тает, когда говоришь с ним об институтской поре… Дигорская в хорошем настроении готова пообещать все, что угодно… Светка взвивается до неба, когда напоминаешь ей о чувстве долга и порядочности… А эта фифа, неудавшаяся леди-воровка, все корчит из себя наследную принцессу». Он старался восстановить в памяти недостатки каждого сотрудника «Протокола», каждого члена официальной делегации. Все сидящие в самолете вдруг представились Ковалеву неполноценными людьми, и это немного ободрило его. «Не пришелся ко двору, — с горькой иронией думал он, залпом осушая очередной бокал виски, — но не ошибается тот, кто ничего не делает. Правда, у меня в запасе есть еще бомбочка, и она разорвется, клянусь честью!»

А в это время сидящий через два ряда от него Михаил Михайлович Ермолаев выпил залпом стакан воды, откинулся на спинку сиденья и вынул из бумажника письмо, полученное еще в Москве, но так и лежавшее в портмоне непрочитанным. «Здорово, Daddy! В городе жара, раскаленный асфальт, крыши, крытые алой и розовой черепицей, похожи на тлеющие угли — прозрачная дымка горячего воздуха так и вьется над ними. А теперь представь, как хорошо оказаться после рабочего дня дома, прошлепать босыми подошвами по прохладным плитам пола к холодильнику с газировкой, принять ледяной душ…

Квартира моя находится на первом этаже, но городок, амфитеатром спускающийся к берегу, лежит как на ладони. Виден маяк и синее, но совсем не сулящее прохлады море. После полудня моя сторона дома оказывается в тени. Тут бы и покемарить! Но, как назло, дети из соседних домов облюбовали тенистый пятачок под моим окном. Игры у них шумные, ребята попались крикливые, и мои убедительные просьбы и увещевания о соблюдении тишины длительного успеха не имеют. И вот однажды для большей убедительности я вышел на балкон и самым серьезным образом предупредил, что мне, как волшебнику, громкие крики мешают заниматься магией. А для подтверждения своей профессиональной принадлежности пришлось предложить оторопевшим юным алжирцам разрезать с помощью ножниц склеенную кольцом по версии Мёбиуса бумажную ленту. С произнесением приличествующих моменту заклинаний на русском языке она превращалась в моих руках в другое, более длинное бумажное кольцо. Эффект превзошел все ожидания. Малышню как ветром сдуло. Наконец воцарилась благодатная тишина. Но лишь на то время, которое потребовалось, чтобы собрать утроенное количество зрителей, принявшихся дружно скандировать: «Сах-хбр! Сах-хбр! Сах-хбр!» (Вол-шеб-ник.) Пришлось опять выходить на балкон и обучать сорванцов «кялима сахрия» — волшебному слову, по-русски: «По щучьему веленью, по моему хотенью!..»