Царство медное - Елена Ершова

Мальчик мстительно улыбается, и чье-то бледное лицо напротив улыбается в ответ.

– Хороший, смелый мальчик! – произносит неприятный голос, тягучий, как смола. – Как тебя зовут, смелый мальчик?

Он отвечает что-то, почти не слыша своего голоса, не в силах противиться гипнотическому взгляду прозрачно-голубых глаз.

– Сюрприз! – гудит голос. – Твое имя отлично подходит для Дара! А я – Харт. С этого момента – твой наставник Харт.

Мальчик чувствует исходящий от существа запах крови и нагретого металла. Слышится звон цепей – они обязательно должны быть с толстыми крюками, подобно тем, на которые насаживают свиные туши. И мясник – в пропитанном влагой отяжелевшем фартуке, с закатанными по локоть рукавами, потрясает – нет, не мясницким тесаком – металлическим кастетом. Его тусклый блеск сводит с ума. Одного удара достаточно, чтобы в крошку раздробить кость.

Мальчик бросается на чудовище разъяренным зверьком, колотит кулаками в тугой живот. А потом его самого швыряет о камни. Что-то с хрустом ломается внутри. Глаза широко раскрываются, но весь мир темнеет, проваливается куда-то вниз, в чернильную бездну Эреба.

Остывающие хлопья пепла. Крохотный силуэт с развевающимися лентами…

Голоса удаляются. Наплывает тьма, забирается под черепную коробку. Небесный свод опускается ниже и где-то слышится далекий зловещий гул, от которого начинает шевелиться земля.

Последний обрывок памяти перед тем, как наступают сумерки.

…За миг до пробуждения ему казалось, что он еще слышит это низкое гудение. И, разлепив веки, на какую-то долю секунды видел жаркое марево пожаров и чувствовал ударивший в ноздри запах нагретой меди и крови. Тело горело и ныло, и последнее, что он помнил, был Рихт, захлебывающийся своей кровью.

– Око за око, Рихт, – даже не пробормотал – еле слышно прошелестел он в бреду.

Говорить тоже было трудно: болели зубы, а вместе с ними и челюсти, и скулы, и весь череп. Но физический дискомфорт всегда был наименьшим из зол.

Взгляд постепенно выхватывал из полумрака бревенчатые стены, густо смазанные лаком, и потолок с круглыми лампами, и тумбочку рядом с кроватью. Здесь, в реальности, не было места ночным кошмарам.

Если только он сам не вызовет их из небытия.

Ян попробовал пошевелить рукой, но ему это удалось с трудом, острая боль отдала в предплечье. Руки будто затекли, и при каждом движении слышался металлический лязг.

Подобно лязгу цепей с мясницкими крюками.

Повернув голову, Ян понял, что его правая рука заведена назад и пристегнута к изголовью кровати. Левая просто лежала под неестественным углом и действительно затекла от долгой неподвижности.

Он снова попробовал пошевелиться, и мелкие болевые иголочки начали прокалывать мышцы от плеча до кончиков пальцев. Это вызвало в его памяти какие-то смутные, почти неуловимые образы, когда он переживал свое второе рождение – через удушье и страх остаться в густой, обволакивающей тьме кокона. Через боль от разрываемой пуповины, от яда, циркулирующего по его кровеносной системе, перестраивающего организм подо что-то совершенно иное…

Ни тогда, ни теперь Ян не спешил.

Конечно, поскорее избежать опасности было частью инстинкта. Но за все время своего обучения от неофита до преторианца Ян уяснил, что спешка никогда не доводит до добра. Он сам поплатился за свое заблуждение глазом. А Рихт… где теперь Рихт?

Кроме того, пока что никакой опасности замечено не было.

Чем сильнее Ян стряхивал с себя оцепенение сна, тем яснее ему становилось, что находится он не в Даре и не в Выгжеле.

В воздухе витал запах древесины и подопревших фруктов (приятный, сладкий, почти дурманящий аромат), а, значит, здесь все еще стояла ранняя осень. В единственное зарешеченное окно, располагающееся на другой стене комнаты, скреблись ветви яблонь. Извилистые тени, будто тонкие живые щупальца, ползли по потолку и сплетались в причудливые паутинные узоры. В комнате становилось темнее.

Боль в теле постепенно отступала. Ян попробовал приподняться и отметил, что лежит на кровати совершенно голый. На животе и груди он видел прошитые синтетической нитью раны. Они уже не выглядели вздувшимися и болезненными, и Ян провел по ним пальцем, подушечкой ощущая крохотные узелки. Надо отдать хирургам Выгжела должное – шили они аккуратно. Даже принимая во внимание тот факт, что их пациент не был человеком. Ян откинул одеяло и осмотрел рану на ноге. Она была обработана с не меньшей аккуратностью.

Почему-то это вызвало у него подобие улыбки, но она быстро пропала, когда Ян увидел на тумбочке тетрадь в матерчатом переплете. Перекатившись на бок, Ян дотянулся до нее и открыл на середине.

Листы были испещрены аккуратными буквами и цифрами. Дата. Время забора крови. Измерение температуры тела. Давление. Пульс. Краткие результаты тестов и прочее, прочее…

Ян пролистал страницы. Везде было одно и то же, менялось лишь время, дата и некоторые показатели. Но Ян сразу понял, о чем говорилось в тетради – это был его собственный полный анамнез.

Ему больше не потребовалось складывать два и два, чтобы понять, где и почему он находится. Он это ощущал обонянием и тем чутьем, которое бывает присуще только васпам.

Даже если бы на тумбочке не лежал телефон с клочком бумаги, на котором был написан номер, и стояло одно имя «Виктор Торий».

Ян ни минуты не сомневался, для кого это предназначалось. Единственное, чего не знал Виктор, так это того, что в Дарских ульях телефоны не использовались вовсе. Но Ян уже видел эти штуки в человеческих домах, в Выгжеле, и еще раньше до этого (когда небо становилось черным от копоти, и гудение огня сотрясало землю, превращая целые города в сплавленные остекленевшие струпья). А потому быстро, по наитию разобрался в его устройстве и уже через минуту коротко произнес в трубку:

– Освободишь меня? Или я сделаю это сам.

Ян не бравировал и не кривил душой. Выбитый сустав пальца не казался ему большой проблемой, как не казалось проблемой пулевое отверстие в ноге и уж тем более не поверхностная рана на животе, куда его полоснул стек Рихта. Другое дело, что хозяину не нужно было об этом знать. Равно как и о многом, многом другом. Для дела Ян был готов и потерпеть.

За окном потемнело совершенно. В стекло мелко забарабанили дождинки.

Ян зажмурился и прислушался к своим внутренним ощущениям.