Парашютисты - Виктор Тельпугов

- А это для кого? Для таких же, как я?

- Это уж кого судьба пошлет. Наш госпиталь только начинает работу. Третьего дня прибыли.

- Не из Москвы случайно?

- Мы с вами почти в Москве находимся.

- Честное слово?

- Честное-пречестное!

Кузя грустно улыбнулся: и эта, наверное, как Инна Капшай, прямо из школы...

- А где он, этот ваш батальон выздоравливающих?

- До него еще дойдет дело.

Кузя задумался. Полежал молча, потом вроде невзначай спросил:

- Вы не знаете, где мои сапоги?

- Эти штучки мне уже знакомы.

- Какие штучки? - как можно более искренне удивился Кузя.

- С сапогами.

- Послушайте, Лена, я тоже ведь не ребенок. Бежать никуда не собираюсь, честное слово.

- Честное-пречестное? - по-детски передразнила сама себя Лена.

- Честное комсомольское.

- Тогда зачем же вам сапоги?

- Друга буду искать. Может, и он в этом госпитале.

- Как фамилия?

- Слободкин. Не слышали?

- Так сразу бы и сказали. Если будете себя хорошо вести, передам записку.

- Нет, вы это серьезно, Леночка? - Кузя даже присел в кровати.

Лена решительным движением руки уложила его на место.

- Александр Васильевич!

- Леночка, буду выполнять любые ваши приказания, только дайте лист бумаги и карандаш. Умоляю вас!

- Ладно, ладно, знайте мою доброту.

- Если бы здесь кто-нибудь был кроме нас с вами, я бы непременно расцеловал вас, Леночка.

- Вы хотите, чтобы наша дружба кончилась, не успев начаться?

- Просто от радости ошалел, вот и все.

- Большой друг, наверно?

- Ближе у меня никого теперь нет. Огонь и воду вместе прошли...

- Ну, пишите, пишите, только, чур, коротко - скоро обход.

- Всего несколько слов.

* * *

Между Кузей и Слободкиным установилась такая бурная переписка, что Лена с трудом справлялась с обязанностями почтальона. Слободкин вспомнил свои лучшие дни, когда ему писала Ина и когда он строчил ей послание за посланием. Слободкин писал теперь Кузе, но все время думал об Ине, и часть его нежности невольно переносилась на друга. Кузя скоро заметил это. Он впервые ощутил всю силу любви Слободкина к Ине. Но мало было это понять и почувствовать, надо еще было сделать вид, что боль слободкинского сердца наружу не вырвалась, остается при нем. Нельзя же было обидеть друга бестактным словом. Даже имени Ины Кузя не называл в своих письмах. Но утешить его, как мог, он, конечно, старался. Он писал, что скоро они вырвутся из госпиталя, получат "крылышки". Хорошо бы, конечно, в свою родную роту, но если это невозможно, то в любую другую, только скорее бы, скорее! Нужно отомстить немцам за все - за разбитые Песковичи, за уничтоженные города и села Белоруссии, Украины, за Прохватилова, за артиллериста Сизова, за солдата, который сам себе копал могилу на своей же земле. Поборцев, Брага, Хлобыстнев, Коровушкин сейчас громят врага. "Представляешь,- писал Кузя,- как взрывают они мосты, поезда, самолеты, танки... Ты знаешь, никогда не думал, что я так чертовски завистлив. Зависть не дает мне покоя ни днем ни ночью. Завидую нашим. Всем, кто в бою".

"А у меня новость! - отвечал Кузе Слободкин.- Великая новость! Подслушал, знаю совершенно точно: скоро нас переводят в батальон выздоравливающих! Порядок! Ну а в батальоне том мы не задержимся. Там на нас крылышки сами вырастут. Между лопаток у меня уже чешется..."

"Может, тебе в баню сходить?" - шутил в ответ Кузя.

"Грубый ты человек. Грубый и невоспитанный,- ворчал в следующем послании тот,- даже писать тебе неохота".

Но переписка продолжалась со все нарастающей силой больше двух долгих недель. Прервалась она только в тот день, когда Слободкин и Кузя одновременно оказались в батальоне выздоравливающих. Это еще не боевая часть, но в коридорах уже не разит тошнотворной микстурой, а главное сапоги! Теперь под ними твердая почва. И друг рядом - койка к койке. "Еще не в воздухе, но уже и не на земле",- смеялся Кузя, вспоминая, как последний раз взлетал перед ним ТБ-3. Конечно, не на земле! Теперь настоящим боем пахнет. Парашютным.

* * *

На медицинской комиссии Слободкин дышит как можно более ровно и спокойно. До того старается, что пульс у него становится учащенным, словно после хорошего кросса. Доктор сдвигает на лоб очки, внимательно смотрит ему в глаза.

- Это что ж? Волнуемся?

- Волнуемся.

- Вы волнуйтесь, да меру знайте. Так ведь только на нестроевую вытянете.

- Товарищ военврач...

- Дышите!

Хриплые, лающие вздохи вырываются из груди Слободкина.

- Как спали сегодня?

- Не спалось совсем что-то.

- Оно и видно. Нервишки, значит. У парашютистов нервов быть не должно.

Доктор пошевелил лежавшими перед ним бумагами, еще раз поглядел на Слободкина, потом на Кузю, который покорно стоял рядом.

- А ребрышки надо бы подубрать.

- Только не на этом харче! - почувствовав, что вопрос решается в его пользу,

осмелел Слободкин.- Два месяца не ели, и тут не еда.

- Тут не санаторий,- вежливо отпарировал доктор.

- Мы это заметили,- опять съязвил Слободкин. Доктор снова углубился в свои бумаги. Помолчал, постучал остро отточенным карандашом по столу.

- Ну, вот что я вам скажу. Наберитесь, Слободкин, терпения.

Первая же ночь в батальоне выздоравливающих прошла тревожно.

"Может, и в самом деле нервишки? - спрашивал сам себя Слободкин.Раньше, бывало, спал по команде. Теперь всю ночь глаз сомкнуть не могу. Где Ина? Что с ней? Посчитал бы сейчас мой пульс доктор!"

И Кузя тоже беспокойно ворочался без сна. Под утро не выдержал, решил выйти в курилку. Нагнулся пошарить под койкой сапоги и замер от неожиданности - такие же сапоги, как его, стояли и возле койки соседа, и у следующей за ней, и так до самой двери. Точно выравненные, как по струнке, пятками вместе, носками врозь.

Кузя видел только сапоги, но впечатление было такое, будто все солдаты уже в строю - стоят, застывшие по команде "смирно". Тихо, настороженно стоят, лишь легкое, спокойное дыхание слышится...

Кузе не хотелось шевелиться. Долго лежал, свесившись с койки почти до самого пола, и все глядел на сапоги.

- Ты что? - сквозь дрему спросил Слободкин.

- Ничего.- Кузя еще раз глянул на воображаемый строй. - Завалилось вот кресало куда-то, никак не могу отыскать.

- У меня есть. Вставай, покурим.

- Скоро подъем?

- Через час.

- Еще всласть накуримся.

- На что ты все-таки уставился там? - Слободкин проследил взглядом за тем, куда так пристально смотрел Кузя.

- Больно красиво сапоги стоят. Ровно, как по линеечке.

- В каждой роте есть свой Брага, наверное. Иначе б так не стояли.

Они вышли, осторожно ступая по узкому проходу между койками. Закурили.

- Интересно, где он сейчас? - спросил Слободкин.

- Кто?