Выбор судьбы - Вера Чиркова

— Сколько угодно. Зато не будешь обзывать меня наивным лопухом. Взяли привычку… — с наигранной обидой проворчал Феодорис и тронул пальцем нежно звякнувший колокольчик.

Вот как, мельком отметила Веся, мельнику чародей не предложил посидеть в засаде… стало быть, не желает выдать наблюдающего за ними из засады друга. Или это он её не хотел показывать прадеду раньше времени?

Позже она обязательно спросит, решила княжна и, тотчас забыв о прадедушке, подалась вперёд, не желая пропустить миг появления бывшего жениха.

— Весеника… — негромко позвал куницу Саргенс, и она с досадой дёрнула плечом:

— Ну что?

— Я ухожу. А ты постарайся… не волноваться заранее. Понимаешь, ведь… сейчас ошибиться нельзя.

— Догадываюсь, — не оглянувшись, буркнула Веся.

А чего тут можно не сообразить? Она еще ночью догадалась, что Береста в Цитадели ждет проверка. У чародеев так принято… всех проверять. Ее вон тоже испытывали, и похлеще, чем Тадора. Хотя неизвестно пока, какую ловушку приготовил барсу Феодорис. И даже Ольсена проверили, несмотря на то, что он магистру дядя… если не отец.

Глава одиннадцатая

Быстро приближающийся звук решительных шагов как ураганом вымел из памяти куницы все прочие мысли и желания, с этого мгновения она не могла глаз отвести от появившейся в широком проходе высокой и ладной мужской фигуры.

— Доброе утро. — Берест остановился перед столом и испытующим взглядом потемневших глаз в упор уставился на чародея, словно не замечая его руки, приглашающе указавшей на стул. — Я пришел, чтобы разделить участь моей невесты.

— А кто твоя невеста? — Веся не видела лица Феодориса, но отлично представляла себе его наигранно простодушное удивление.

— Княжна Весеника… Колючка.

— Но у нее нет обручального браслета, — холодно заявил чародей и почти приказал, — садись.

— Браслет с Веси кто-то снял… пока она была без сознания, — снова «не услышав» приглашения сесть, пояснил Берест.

Он говорил совершенно спокойно, почти дружелюбно, но куница видела по закаменевшим скулам, с каким трудом достается Дикому это спокойствие.

— Кто? — явно ожидал обвинений чародей, но ястреб только равнодушно усмехнулся.

— Не знаю. Но это не важно. Я готов его снова ей предложить. Если мне позволят ее увидеть.

— А ты знаешь, что Весеника подлежит наказанию по закону, принятому советом старших кланов более ста лет назад?

— Я знаю наизусть этот закон, — уверенно отчеканил Дикий, — и утверждаю: княжна никогда загодя не строила грязных замыслов кому-либо навредить. И использовала свой дар не себе на пользу, а спасая невинных жертв банды убийц и насильников.

— Возможно, — уклончиво согласился Феодорис и снова предложил княжичу, — но ты всё-таки сядь. У меня к тебе не один вопрос.

Веся не знала, уловил ли Берест в этих словах намек на возможность соглашения, или просто решил не злить хозяина понапрасну, но он сел. Не глядя и не поправляя стула, ровно так, чтобы не спорить с магистром, но и не выглядеть гостем.

Выходит, в душе все же не верит в желание чародеев пойти на уступки и тоже приготовил какие-то планы на всякий случай, догадалась княжна, наблюдая за ястребом, и нежно ему улыбнулась. Она постарается сделать все, чтоб ему не пришлось ими воспользоваться.

— Задавай.

— Ты уже понял, что это Весеника тебя прокляла?

— Да. Но я уверен, у нее это получилось нечаянно. Девочке было всего четырнадцать… Это мне, балбесу, вино глаза застило. Наверняка я ее жутко перепугал. И хотя проклятье было… нешуточным, она сама же его и сняла, когда догадалась, что я и есть грубиян, когда-то напавший посреди улицы с объятьями.

— Но ты не можешь утверждать… что подобное не повторится. И не можешь не понимать, как опасно предлагать браслет девушке, которая может в любую минуту снова сделать тебя уродом?

— Какой-то другой девушке, возможно, и опасно, — высокомерно поджал губы Берест, — но не Весенике. Весю я знаю достаточно. Рядом был, когда ее оскорблял напарник и когда глупо подшутили мои братья. Да ее даже Ольсен не смог ни на миг вывести из себя. В ней вообще нет зла… наоборот, готовность помогать каждому, кто в этом нуждается. И это тоже должно считаться оправданием при определении ее вины.

— Ну раз ты так хорошо знаешь закон, — помолчав, сурово произнес верховный магистр, — то не можешь не понимать… помиловать ее принародно, даже учитывая все твои доводы, мы не сможем никогда. И дело даже не в том, что всем людям с темным даром, замышляющим недобрые дела, слишком удобно будет пользоваться этим помилованием как поводом для действий… нет. Этих мы бы прижали. Но представь, насколько невыносимой станет жизнь самой Веси, если она выйдет отсюда с указом в кармане? Даже если не вспоминать о степняках и их шпионах… да что я тебе рассказываю, ты и сам все понимаешь. Вот потому-то я и не жду от тебя немедленного ответа. Наоборот, требую хорошенько все обдумать и взвесить. А для начала поесть и отдохнуть, я знаю, во сколько вы сегодня встали. И не говори ни слова! — Магистр поднял руку, и губы Береста, силившегося что-то сказать, беззвучно зашевелились. — Я не люблю выслушивать скоропалительных решений. Иди. Хлоп, отведи его в гостевую башню, подай еду и налей горячей воды для купания. Потом запри, до завтрашнего утра он должен отдыхать.

— Феодорис! — сердито стукнула по столу Веся, и тотчас закусила губу, даже если этот жулик ее каким-то чудом слышит, все равно никогда этого не покажет.

И, стало быть, думать до завтрашнего утра предстоит не только Дикому Ястребу, а и ей самой. И первым делом Веся намерена задать магистру главный вопрос: что такое этот самый круг, на который ей так упорно намекают все утро?

Снизу хлопнула дверца и, оглянувшись посмотреть, кого сюда снова несёт, Веся обнаружила слегка седеющую голову Феодориса, а затем и всю его крупную фигуру в длинной просторной куртке и штанах из мягкого сукна.

— Ну, зачем звала?

— Спросить. — Куница сразу сообразила, что магистр ее услышал.

— Спрашивай.

— Зачем ты с ним так строго? Бересту и так тяжело!

— А почему меня никто не жалеет? — наливая себе отвар в кружку, оставленную Саргенсом, сердито проворчал магистр. — Ты думаешь, мне легко? Сначала получить донос, и два дня, не слезая с тэрха, мчаться к Туре, а на подъезде обнаружить след от мощного выброса силы. Потом отобрать тебя у селян и, истратив половину собственной силы, чтоб их задержать, снова два дня ехать назад. Потом пять дней переживать за упрямую куницу, не желающую есть, и попутно отвечать на письма и высылать десятки указаний своим людям… Ты думаешь, Тадор был единственным, кто донес на тебя? Ничуть, испуганные селяне, покинувшие Туру, разъезжались все дальше в разные стороны по Этросии и везли рассказы о своём чудесном спасении, и все, кто их слышал, несли необычную новость все дальше.