Солдаты неба - Арсений Ворожейкин

Как только отошли от аэродрома, появились облака. Над фронтом они сгустились, и видимость ухудшилась. Дым и гарь застилают глаза, но вверху через редкие окна туч виднеется голубое небо и яркое солнце. Там прекрасная видимость. Враг может нагрянуть оттуда. Скорее к солнцу!

Кругом густая синева неба. Все залито светом. Воздушные просторы раздвинулись, дышится свободно. Здесь противника не проглядим. Но бомбардировщики могут подобраться снизу, прячась во фронтовой копоти. Значит, нам нельзя всем лететь над облаками.

Звено Козловского оставляю в сияющем прозрачном океане, а со своим звеном ныряю в дым, ближе к земле. Сразу попадаем в разрывы зениток. Самолет Мелашенко подбит и скрывается в мутной гари. Остаемся втроем. Выходя из зенитного огня, резко кручу машину вправо и чуть не сталкиваюсь с «юнкерсами». Их много — десятка два. А вдали маячит еще такая же стая бомбардировщиков. Темнеет в глазах. То ли от вражеских самолетов, так внезапно появившихся, то ли от дыма. Первая группа бомбардировщиков через несколько секунд будет уже над линией фронта.

Но где же вражеские истребители? Немцы без них «юнкерсов» не посылают.

— «Мес-се-е-ры-ы» атакуют! — протяжно передал с высоты Иван Козловский.

Теперь вижу их и я. Сизо-грязноватые, сливаясь с дымом, они хищно шныряют и под нами.

Их тоже очень много, и они, конечно, сделают все, чтобы не допустить нас к бомбардировщикам. Надежда только на то, что мы к «юнкерсам» несколько ближе, чем они. Нужно воспользоваться этой разностью в расстоянии и немедленно атаковать.

— Тимоха, бей левого заднего! Я — правого! Выборнов, прикрой нас! — передаю по радио, позабыв сообщить об истребителях противника.

А мысль тревожно бьется. В голове, опережая события, уже разворачивается картина боя. Только бы успеть нанести удар до нападения немецких истребителей! А если они подойдут при атаке? Надежда на Выборнова. В его власти задержать их на одну-две секунды. Но на подходе и вторая группа бомбардировщиков. Как быть с ней? Может, подоспеет Козловский? Удастся ли ему оторваться от «мессершмиттов» и помочь нам?

— Ваня! — тороплю его. — Скорей спускайся к нам! Здесь «юнкерсы»!

Бомбардировщик передо мной увеличивается в размерах, растет. Я приближаюсь к нему сзади снизу. Здесь нет у него защитного огня. Для меня «юнкере» безопасен: пулемет у него сверху.

Моя жертва летит крыло в крыло с другим «юнкерсом», а там еще и еще, и все сомкнуты. Строй слитен, точно гигантский клин из самолетов.

Целюсь. Чувствую дрожь в руках. Хочется обернуться назад: может, там уже сидит немец. Нельзя — упустишь время! Точку перекрестия прицела исправляю прямо в мотор неуклюжей туши «юнкерса». С силой нажимаю на гашетки пушки и двух пулеметов. Бомбардировщик разваливается. Одно крыло с черным крестом проносится мимо. Едва успеваю отскочить от обломков вверх. Теперь можно и оглянуться.

Сзади меня — никого. Где же Выборнов? Тоже бьет «лапотников». Не видя истребителей противника, он счел излишним прикрывать нас и бросился на «юнкерсов». Соблазн велик: бомбардировщиков противника полно, бей только.

Бросаю взгляд на Тимонова — в хвосте у него уже сидит «мессершмитт». У меня — тоже. Резкий доворот — и я отгоняю немца от Тимонова. Таким же маневром он отгоняет «мессершмитта» от меня. Выручили друг друга.

Из-за Выборнова мы чуть было не стали жертвами вражеских истребителей. Но и к нему сзади уже подбирается истребитель противника. Одновременно с Тимоновым длинными очередями отгоняем его. А Выборнов, ничего не замечая, поливает огнем «юнкерсов».

Строй «лапотников» от удара Выборнова теряет компактность и сбрасывает бомбы. Пары три-четыре немецких истребителей набрасываются на нас. Козловский связан боем и не может прийти к нам на помощь.

Вторая группа бомбардировщиков уже начала разворачиваться на бомбометание. В воздухе становится тесно. Пенясь черно-серой лавиной, вскипает от бомб земля. Кругом сверкает огонь. В клокочущем кусочке пространства, сияя нежной белизной шелка, висят два парашютиста. А вот три купола красных. У нас красных парашютов нет. Белые и красные парашюты в этом смрадном дыму кажутся цветочками, хрупкими и беспомощными. Невольно думается о том, что они сейчас сгорят в этом свирепом огне.

Как же быть со второй группой бомбардировщиков? На секунду бросаю взгляд на нее. Сейчас подойти к ней невозможно: не дадут истребители. В бешеном круговороте они связали нас боем. Около меня дерется Тимонов. Защитив его от «мессера», передаю, чтобы он напал на свежую группу «юнкерсов». Николай мгновенно выполняет команду. Я прикрываю его. Вижу, как он уперся носом в «юнкере» и бьет. Вражеский самолет вспыхивает. И все же бомбардировщики идут к цели. Идут стройно.

Больше я уже не в силах оборонять Тимонова: нас обоих атакуют истребители противника. Николай бросает «юнкерсов». Со мной вертится тройка «мессершмиттов».

Теперь уже не до бомбардировщиков. «Иди на все, но чтоб ни одной бомбы они не сбросили», — приходят на память слова командира полка. «Ни одной бомбы…» А как это сделать? Нужно немедленно оторваться от немецких истребителей. Облака! Спасение — в них.

Мой «як» послушно уходит вверх. Меня тут же обдало прохладой. Мир сразу показался другим — тихим, застывшим, без огня и тревог. Даже рев моего мотора и то куда-то отдалился. Ничего не видя, рассчитывая только на собственное чутье, спешно поворачиваю самолет в сторону, где должна находиться вторая группа бомбардировщиков. Нужно вывалиться точно на нее. Догонять или же подворачивать не позволят «мессеры». Да и поздно будет: бомбы посыплются на наши войска.

Подо мной снова дым, копоть, огонь и впереди крутящиеся вихрем наши и фашистские истребители. А где же «юнкерсы»? Проскочил? Кладу самолет на крыло. Вот они — подо мной. Глаза разбежались. По какому бить? Сейчас надо по ведущему. Хотя это и небезопасно, но зато быстрее можно принудить фашистов сбросить бомбы. А время дорого.

Снова атака, только на этот раз сверху. По мне бьют воздушные стрелки. Понимаю, что меня могут сбить раньше, чем я доберусь до бомбардировщиков. Но другого выхода сейчас уже нет. Надежда только на свою быстроту. Пря стремительной атаке вражеские стрелки не успеют прицелиться.

Повторить нападение уже не удастся, поэтому начал огонь с порядочной дальности. А выпустил одну очередь за другой… От ведущего «юнкерса» полетели ошметки, и из правого крыла вырвались черные клубы дыма. Надеясь на то, что самолет, рассыплется и обломки повредят другие машины, все бью и бью… Но цель угрожающе выросла в прицеле. Увлекся! Можно врезаться в «юнкере». Рывком вывожу «як» из пикирования.

Земля, кипящая огнем, переломилась, подо мной. Строя «юнкерсов» исчез — все пропало внизу. Мой самолет, задрав нос, на какое-то мгновение застыл. — ни вверх, ни вниз. Знаю, это равновесие сил. Момент — и, преодолев инерцию снижения, «як» метнется вверх. И тут раздался какой-то глухой взрыв, меня обдало жаром и заволокло чем-то горячим, серым… Не успел выйти из атаки и столкнулся с вражеским самолетом? Однако не чувствую удара, только нечем дышать, нестерпимо жжет лицо, горло, легкие… Сбит? Горю? Скорее прыгать! А позвоночник? Мне прыгать нельзя. Сжариться живым — тоже никакого желания. А если попаду к фашистам? Вспомнился капитан Гастелло, горящий самолет, колонна немцев… А куда я могу направить свою машину, когда ничего не вижу, только чувствую, что жарюсь в кабине.

Надежда на то, что позвоночник все же выдержит и я окажусь на своей территории (ветер снесет или еще что-нибудь такое случится), заставила действовать. Отстегиваю привязные ремни. Скорее из пекла! Пытаюсь открыть фонарь — ни с места. Что за черт! Снова пытаюсь — безрезультатно. Грохочу кулаком, дергаю руками — фонарь точно приварен к машине.

В кабине нестерпимо жарко. Неужели она станет для меня гробом и я не увижу больше ни земли, ни солнца? Что же случилось? Оглушая рассудок, охватывает какое-то отчаяние, страх. Ничего не соображая, со страшной силой ударяю головой по фонарю, пытаясь его проломить. Из глаз брызнули искры, и тут же все потухло. Я погрузился в какую-то мглу. Тело ослабло, руки опустились, как плети, Нет желания даже пошевелиться. Вялость, безразличие овладели мной. «Погибнешь», — нашептывает чуть тлеющее сознание. Но меня это уже не касается, я ко всему равнодушен. Тишина. Спокойная тишина. Хочется спать…

Меня кто-то трясет, щекочет, наконец, бьет больно по щекам. Я просыпаюсь и, защищаясь, закрываю лицо руками.

В глазах снова белесая пелена, по-прежнему что-то жжет лицо, горло. Значит, после попытки выломать головой фонарь я опомнился. Хватаюсь за ручку управления и нажимаю сектор газа, который и без того был в крайнем переднем положении. Все исправно, мотор работает, самолет послушен. Почему же я весь мокрый, меня жжет огнем, но пламени не видно? Дыма без огня не бывает. Снова бросаю управление. Я уверен, что правильно отрегулированный самолет будет лезть вверх, а мое вмешательство только нарушит его устойчивость.