Клевые - Эльмира Нетесова

— И она поверила? Да он облапошить хочет дуру! Чтоб "бабки" не платить, на халяву держать вздумал, за жратву! — не поверила Юлька.

— Вот и я ей про то сказала! — согласилась Нинка и добавила морщась: — Этот хмырь одной ночи в месяц дома не ночует. Все в поездках. Кому такой мужик сдался? А она аж зашлась, стала лапшу на уши вешать про его порядочность, ум, культуру! Их что, на счет положишь? Годы катятся! Была баба что надо! Теперь, тьфу! Даже краситься перестала! Видно, башлей хреново!

— Опять поверила, сдвинутая! Сколько горела на том, никак мозги не сыщет! — согласилась Роза. И вдруг онемело уставилась на дверь. Икнула громко, выронив из рук бокал и вилку.

Никто из баб, даже Егор не слышали, как в дом вошел участковый.

— Черт! Черт! Чур меня! Откуда взялся? — попыталась вылезти из-за стола Юлька, но никак не слушались ноги.

Вагин оглядел пьяных баб. Обратился к Егору:

— Бухает твой малинник? С какого праздника гужуют?

— Да мне то что? Кому они помешали? — почувствовал себя неловко. Не понимая причины появления участкового в столь позднее время.

— А где ваша Верка? — спросил всех.

— Замуж вышла! — расхохоталась Нина, глянув на Вагина, трезвея быстро.

— Когда она ушла из дома? — обратился к Егору.

— Кто ее знает! Я не слежу за ними. Может, девки видели, — пожал плечами.

— Она и вчера не ночевала! — отозвалась Настя.

— Где Антонина? — спросил Вагин.

— Спит. У себя в комнате.

— Разбуди ее. На опознание надо ей прийти в морг.

— Кого опознать?

— По-моему, вашу Верку…

— А что с ней?

— Ты разбуди Тоню! Там на месте разберемся, — торопил Вагин.

Сестра собралась мигом, вышла следом за участковым в ночь, ни о чем не спрашивая, не оглядываясь.

Вернулась уже под утро. Продрогшая, хмурая, злая. И чего никогда не было, села к столу, не раздевшись, в обуви, едва разодрав посиневшие губы, закурила.

Серафима, притихшая, молчаливая, ждала, когда дочь заговорит сама. Егор тоже не решился лезть к сестре с вопросами.

Антонина выкурила подряд три сигареты, прежде чем заговорила.

— Угробили Верку! В метро. На своей станции. Видно, возвращаться хотела домой. И сумка, и деньги при ней. Не налетчики расписали. Участковый сказал, что следователь враз на клиента вышел. У того — алиби. Он распрощался с бабой утром. Рассчитался и проводил до выхода из гостиницы. Это уже подтвердили вахтер, администратор, дежурная по этажу и уборщица. Он вскоре после этого уехал на заказанном такси в аэропорт. А к Верке подступили сикухи, прямо на выходе из гостиницы. По двенадцать-тринадцать лет сучонкам. Это их участок. Они там клиентов клеят. Верка конкуренткой стала, заработок отняла. Вот и налетели сворой. Вахтер слышал, как материли бабу. Грозили ей. Шли следом. Но не трогали. Вахтер не вмешивался, потому что все было за пределами гостиницы, а он за ту территорию не в ответе…

— На его глазах убили?

— Нет, когда в метро вошли. Там недалеко — сотня шагов. В пролете прижали. Сворой. Изуродовали до ужаса. Всю изорвали, изрезали на ленты. Если бы не документы в сумке… Убрали конкурентку.

— Их нашли? — выдохнула Серафима.

— Кого?

— Тех, кто убил?

— Что ты, мать? Вахтер сказал, что ни одну не запомнил. Да и попробуй он одну назвать, завтра самого на куски порвут. Кому охота в дело влипать, когда самого не касается. Сказал, что темно было. Не разглядел. Оно и впрямь в седьмом часу все случилось. Что разглядишь? Милиция у гостиницы облаву с засадой устроила. А сучонки — не дуры. С заднего, служебного входа вошли в гостиницу и рассосались по этажам и номерам. Их есть кому прикрыть. Да и кто станет усердствовать? Следователю что, больше всех нужно? Он уже три месяца получку в глаза не видит. А сикухи ментам налог дают. Наличкой! Вот и сообрази! Кто выгодней! Покойная, с какой уже не снимешь навар, или те потаскушки? Может, лягавые сами им на Верку накол дали, чтоб не отнимала заработок? — предположила Антонина.

— И что ж теперь? — ахнула старуха.

— А ничего! Я отказалась похоронить! И в дом забирать тоже. Пусть сами как хотят делают. Мне что, другой мороки нет?

— У нее родня была или нет? — спросил Егор глухо.

— Я не отдел кадров. Учетных листов не заполняю и биографию не спрашиваю! — огрызнулась сестра зло.

— Но ты знала, куда отправляла бабу? О малолетках слышала?

— Ты что? Съехал? Да теперь куда ни сунься, всюду конкуренция у моих баб! В любом месте с каждой такое может случиться!

— Да успокойся, дочка! — подала голос от плиты Серафима.

— Попробуй тут спокойно жить! За ритуальные услуги с меня только в морге двести долларов сдернули! Еще за крематорий, за место на кладбище, в милицию за опознание платить надо будет. Все теперь на хозрасчете! Даже потрошитель в морге свою долю взял. А у нее всего-то и наскреблось чуть больше сотни долларов! Даже сдохнуть без долга не смогла! — вырвалось у Тоньки сквозь зубы.

Егор вздрогнул. Глянул на сестру удивленно. Та, увидев, бросила уходя:

— Если еще одну прикончат так, самим нечего жрать будет! Не первый раз такое случается в Москве. Недаром милиция не хочет вмешиваться в эти разборки. А мне какой понт шухер поднимать? Завтра любая из кодлы сикух саму возле дома может прикончить, если решусь достать виновных. Иль в квартирантках возникнут! Тоже не исключено! У них на лбу печатей нет. А и знал бы, что сделаешь? Они по-своему правы. Им тоже жрать надо! А за отнятый навар расправились, как могли. У любого голодного вырви из рук кусок, что будет? Кто свое отдаст добром?

Серафима, сгорбившись, стояла у окна. Отвернувшись от всех,

никого не слушала. Она тихо плакала, вспоминая прошлое, недавнее и дорогое, когда в доме не было квартирантов, грубых разговоров, постоянного страха, когда она выходила из дома спокойно, высоко подняв голову. Никого не стыдясь. Тогда семью уважали. С нею приветливо здоровались все. Теперь даже дворники отворачиваются, делают вид, будто не узнают, не видят старуху. Соседи перестали навещать, не приходят как раньше поздравить с праздниками. Да и то верно, кто придет? Старик Свиридов? Говорят, заболел человек. Теперь уж и во двор не выходит. Его сыновья? Они своими делами заняты. В Болгарию ездят за новыми фильмами. Дома старуха управляется. Ей всегда недосуг.

Тарасовна? С тою Серафима никогда не зналась. Грубая женщина. Вот разве Антонина правду сказала, что та баба, напуганная милицией, решила в деревню уехать, там теперь прокормиться легче. В дом пустила фирмачей. На целый год! Сама с сыновьями даже не навещает Москву.

Остаются Васильевы. Те, что напротив, через дорогу живут. Но и с ними давно не виделась. Никого у них во дворе нет. А раньше общались. Семьями… Но теперь и у них корни срезаны. Умер хозяин, бывший конструктор самолетов. Уважали человека. Когда хоронили, всю могилу цветами засыпали вместе с памятником. А прошло всего три года — зыбыли семью. Словно в день похорон всех на кладбище оставили бывшие сослуживцы и друзья.

У Васильева две дочери и жена остались. Год держались кое-как на крохотную пенсию. Потом старуха исчезла куда-то. Дочери говорили, в монастырь уехала навсегда. Не выдержала забытья человеческого. Дочери институты оставили. Нечем было платить за учебу. В челноки подались. С год назад их ограбили. Старшая от горя в петлю полезла. Едва откачали. Младшая, говорят, в комиссионку устроилась. Надолго ли? — качает головой Серафима. А что меня ждет? Пока живем. Квартирантки дают возможность кормиться. Но вот эти беды! Тонька срываться стала. Егор не на ногах, еле живой. А дочь что может? И так уж измучилась, сколько намыкалась без работы. Бабы, хоть и хлопотно, дают доход, — думала Серафима.

Егор, накинув куртку, снова побрел узнать о пенсии. Может, хоть в этот раз повезет?

Антонина домывала полы в прихожей, когда в дверь позвонили. Баба не успела обтереть руки, как в темный коридор вошли двое. Скрутили руки, сунули в рот что-то твердое, не продохнуть.

— Кайфаришь, бандерша? А ну колись! Выкладывай башли! Не то размажем суку!

Только попыталась вырваться из рук мужика. Тот наступил ботинком на ноги.

— Не дергайся, падла! Где башли? Вякай добром! Не то пощекочу! — приставил нож к горлу.

Баба указала на комнату Нинки, решив, когда ее оставят, выскочить во двор и позвать на помощь хоть кого-нибудь из соседей или прохожих. Но просчиталась. Один пошел в комнату к бабе, второй держал Тоньку, придавив ее к стене.

Баба сообразила мигом и поддела коленом в пах непрошенного гостя. Тот со всего размаху упал на пол. Тонька, вырвав кляп, схватила попавшийся на глаза молоток, кинулась в Нинкину комнату. Увидела рэкетира, прихватившего Нинку за горло. И бросилась, ос- лепнув от ярости, на мужика, ударила молотком по голове. Тот ткнулся головой в бабу, вместе с Нинкой свалился на пол. Тонька вызвала милицию.