Мареновая роза - Стивен Кинг

— Теперь это ваш адрес, — добавила Анна. — Правда, это почти на другом конце города, но теперь вы можете пользоваться автобусом, так ведь?

С улыбкой — и со слезами на глазах — Рози утвердительно кивнула головой.

— Можете дать адрес тем подругам, с которыми познакомились здесь, и тем друзьям, которые в конце концов появятся у вас за стенами этого здания, но сейчас о нем знают только два человека — вы и я. — Ее слова казались Рози чем-то заранее заготовленным, похожим на многократно отрепетированную прощальную речь. — И помните, никто и никогда не узнает ваш адрес через «Дочерей и сестер». Просто мы так привыкли поступать. За двадцать лет работы с обиженными женщинами я убедилась, что нужно делать так, и только так, а не иначе.

Последние слова Анны не стали для Рози неожиданностью; она уже многое знала из рассказов Пэм, Консуэло Дельгадо и Робин Сент-Джеймс. Рози вводили в курс дела чаще всего во время «Часа большого веселья», как в шутку называли обитательницы «Дочерей и сестер» ежевечернюю уборку помещений, однако Рози, собственно, и не нуждалась в объяснениях. Разумному человеку хватало двух или трех терапевтических сеансов, чтобы узнать все, что стоит знать о заведенном в «Дочерях и сестрах» распорядке. Кроме Списка Анны, существовали еще и Правила Анны.

— Насколько он волнует вас? — спросила Анна. Мысли Рози уклонились от темы разговора; вопрос застал ее врасплох, и она встряхнула головой, приводя их в порядок. В первый момент она не поняла, кого имеет в виду Анна.

— Ваш муж — в какой степени он волнует вас? Мне известно, что в первые две или три недели пребывания здесь вы опасались, что он будет разыскивать, вас… «пойдет по следу» — ваши собственные слова. Что вы думаете об этом теперь?

Рози задумалась над вопросом. Прежде всего, «опасалась» — совершенно неточное слово для описания тех чувств к Норману, которые она испытывала на протяжении первой и, пожалуй, второй недели жизни в «Дочерях и сестрах»; даже такое определение, как «ужас», не могло в полной степени их отразить, ибо суть отношения к покинутому мужу в значительной мере измерялась другими эмоциями; стыдом из-за несостоявшейся семейной жизни, тоской по некоторым предметам, которых ей не хватало (креслу Пуха, например), эйфорическим чувством свободы, которое вспыхивало с новой силой каждое утро, облегчением, казавшимся таким холодным, что это ее пугало, — облегчением, которое может испытывать канатоходец, потерявший равновесие на проволоке, натянутой над глубокой пропастью… но все же устоявший на ногах.

Впрочем, главной нотой в гамме ее чувств был все-таки страх, в этом она не сомневалась. В первые две недели, проведенные в «Дочерях и сестрах», почти каждую ночь снова и снова видела один и тот же сон: сидит в плетеном кресле на крыльце «Дочерей и сестер», и в этот момент перед ней у тротуара останавливается новенькая красная «сентра». Открывается водительская дверь, и из машины появляется Норман. На нем черная футболка с картой Южного Вьетнама. Иногда надпись под картой гласит: «ДОМ ТАМ, ГДЕ НАХОДИТСЯ СЕРДЦЕ»; «БЕЗДОМНЫЙ. БОЛЕЮ СПИДОМ». Его брюки забрызганы кровью. В руке держит нечто вроде маски с засохшими пятнами крови и клочьями прилипшего мяса. Она пытается встать с кресла, но не может; ее словно парализовало. Она только сидит и смотрит, не в силах встать с кресла, как он медленно приближается к ней, а он говорит, что хочет побеседовать с ней начистоту. Он улыбается, и она видит, что даже его зубы перепачканы кровью.

— Рози? — окликнула ее Анна. — Вы здесь?

— Да, — торопливо ответила она, слегка вздрагивая. — Я здесь, и — да, я все еще боюсь его.

— Ничего удивительного, сами понимаете. На каком-то подсознательном уровне вы, подозреваю, никогда не избавитесь от страха перед ним. Но вам станет лучше, если вы запомните, что все чаще и чаще будут появляться долгие периоды без страха перед ним или кем-нибудь еще… даже мысли о нем не побеспокоят вас. Однако я не об этом хотела узнать. Я спросила, не опасаетесь ли вы, что он все-таки может разыскать вас.

Да, она все еще боится. Вернее, не так боится, как раньше. Ей доводилось слышать множество его связанных с работой телефонных разговоров, она слышала, как он обсуждает с приятелями или коллегами самые разнообразные текущие расследования — в гостиной внизу или на веранде. Они почти не замечали ее, когда она приносила им горячий кофе или свежее пиво. Почти всегда в этих обсуждениях Норман исполнял ведущую партию, говоря быстрым, полным нетерпения голосом, наклонившись над столом с бутылкой пива, чуть ли не полностью потонувшей в его огромном кулаке, подгоняя остальных, развеивая их сомнения, отказываясь считаться с их доводами. Изредка он разговаривал и с ней. Разумеется, его не интересовало ее мнение о том или ином случае, просто она представляла собой удобную стену, о которую он мог постучать мячиком собственных мыслей. Быстрый по характеру, он всегда желал получить результат вчера и нередко терял интерес к делам, над которыми приходилось корпеть в течение нескольких недель — весьма продолжительный срок в его представлении.

Может, он махнул на нее рукой, как на старое, чересчур затянувшееся расследование?

Как бы ей хотелось верить в это! Как она старалась! И все же… не могла… поверить до конца.

— Не знаю, — призналась она. — В какой-то степени мне хочется думать, что если бы он стремился найти меня, то уже появился бы. Но другая часть сознания утверждает, что он по-прежнему продолжает искать. К тому же он не водитель грузовика или водопроводчик, он полицейский. Ему известно, как разыскивать людей.

— Да, я понимаю, — кивнула Анна. — И потому еще более опасен, и это означает, что вам нужно соблюдать особенную осторожность. Тем важнее вам помнить, что вы не одиноки. Дни одиночества позади, Рози. Обещаете мне не забывать об этом?

— Да.

— Вы уверены?

— Да.

— А если он все-таки объявится, что вы предпримете?

— Захлопну дверь перед его носом и запру ее на ключ.

— А потом?

— Позвоню в полицию.

— Без малейшего промедления?

— Без малейшего, — подтвердила она, зная, что так и будет. Но тем не менее чувство страха не покидало ее. Почему? Потому что Норман полицейский, и они — те, кому она позвонит, — тоже полицейские. Потому что знала — Норман всегда находит способ добиться своего. Он ищейка. И еще потому, что помнила фразу, которую Норман повторял ей миллион раз: «Все полицейские братья».

— А после того, как сообщите в полицию? Что вы сделаете потом?

— Позвоню вам.

— С вами все будет в порядке, — заверила ее Анна. — В полнейшем порядке.

— Я знаю.

Она произнесла эти слова уверенным тоном, но внутри точил червь сомнения… по-видимому, она не избавится от сомнений до тех пор, пока не появится он, чтобы взять все в свои руки и вырвать ее из призрачного мира предположений и допусков. А когда это произойдет, что случится с теми полутора месяцами, которые она провела здесь — с «Дочерями и сестрами», отелем «Уайтстоун», Анной, ее друзьями? Не рассеются ли они, как сон в миг пробуждения от вечернего стука в дверь, когда она вскакивала с кушетки, на которой незаметно задремала, и торопилась открыть дверь, чтобы увидеть стоящего за ней Нормана? Возможно ли такое?

Взгляд Рози переместился на картину, стоящую на полу рядом с дверью кабинета, и она поняла, что это невозможно. Картина была обращена лицом к стене, и Рози видела только ее обратную сторону, и все же ей показалось, что она различает сам рисунок: в ее сознании выкристаллизовался отчетливый образ женщины на холме под затянутым грозовыми тучами небом над полусожженным храмом, и образ этот нисколько не походил на сон. Ничто, решила она, не сможет превратить эту картину в сон.

«А если повезет, — подумала она и слабо улыбнулась, — мне никогда не придется узнать правильный ответ на все вопросы».

— Сколько стоит квартплата, Анна? Смогу ли я осилить ее?

— Триста двадцать долларов в месяц. Хватит ли у вас денег хотя бы на первые два месяца?

— Да. — Анна могла и не спрашивать; не будь у Рози достаточно денег, чтобы обеспечить свое существование в первое время, разговор просто не состоялся бы. — По-моему, не очень дорого. Во всяком случае, для начала неплохо.

— Для начала, — повторила Анна. Она ущипнула пальцами подбородок и бросила проницательный взгляд через стол на Рози. — Из чего следует логический вопрос о вашей новой работе. На первый взгляд, звучит соблазнительно, но при всем при том…

— Сомнительно? Ненадежно? — Эти слова пришли ей на ум по дороге домой… и тот факт, что, несмотря на весь энтузиазм Робби Леффертса, она, собственно, не знала, способна ли исполнять такую работу, и не узнает до самого утра в понедельник. Анна кивнула.