Депутатский заказ - Николай Леонов

Баранов вышел из комнаты, оставив Гурова одного. Но нет! Тут же скрипнула дверь, и к камину подошла Ирина Баранова. «Как специально дожидалась, – подумалось Льву, – хотела мне что-то с глазу на глаз сказать?» Он развернулся к женщине лицом, пристально посмотрел на нее.

Она была высокого роста, с изящной фигурой и длинными светлыми волосами, уложенными в замысловатую прическу. Если бы не какая-то расплывчатость, незавершенность черт лица, ее можно было бы назвать красивой. В зеленовато-серых глазах светился ум, но линия рта оставалась нерезкой, нерешительной. Ирина волновалась: щеки побледнели, тонкие пальцы, сжимающие черную сигарету с золотым ободком, подрагивали. Она уселась в кресло, где только что сидел ее муж, искоса взглянула на Льва, устало улыбнулась и сказала тихим, очень грустным голосом:

– Буквально два слова, Лев Иванович. Пока Виктор вышел. Я знаю, он просил вас о помощи. Я тоже прошу – у вас глаза честные и добрые… Не верьте ему! Он обманывает всех, он заврался, он запутался! Говорил, что ваша задача – подбить его «на взлете»… Так подбейте, прошу вас! Посадите его, Лев Иванович! Иначе его убьют, он ведь не остановится, я знаю этого человека. И до сих пор люблю. Лучше тюрьма, чем могила, а ему до нее недалеко осталось. Я согласна помочь вам. Чем угодно. Хоть следить за ним, хоть… – Голос ее оборвал спазм.

Гуров слушал молча, удивленно. Но когда женщина остановилась, он спросил впрямую, презирая себя за жестокость, но понимая – раз пошел такой разговор, надо идти до конца:

– Ведь это не все ваши мотивы, разве нет? Вы боитесь не столько того, что вашего мужа затянет в криминальную мельницу, сколько того, что он уйдет от вас к любовнице. К Виктории Зитко. Мне все это не по нутру, я не слишком любопытен и не роюсь в грязном белье. Не люблю, знаете ли, обременять себя чужими личными проблемами. Я не просил вашей помощи. Но, коли на то пошло, как я могу вам доверять? Хотите его спасти? Ответьте честно только на один вопрос: ваш муж около недели назад имел ли какие-то переговоры с Москвой, но странные, необычные, выведшие его из равновесия? Понимаете, это очень важно, вспомните и скажите мне. Можно не сейчас, я еще встречусь с вами. Тогда, может быть, я вам поверю. И помогу…

Ирина резко, одним движением, поднялась с кресла, лицо ее исказила внутренняя боль. Она с трудом сдерживала готовые прорваться слезы и почти кричала:

– Да! Он – редкостный негодяй, а она столь же редкостная стерва! В наши дни это называется психологической совместимостью! – Ирина не смогла остановить вдруг брызнувшие слезы. – Но запомните: я все равно его люблю и готова на все… Я подумаю. Я вспомню. Я… Я скажу вам, все скажу, мне не на кого больше надеяться.

Она подавила рвущиеся наружу рыдания и быстро вышла из комнаты. Вовремя. Не прошло и минуты, как появился Виктор с имбецильного вида Вовиком.

…Весь обратный путь Гуров угрюмо молчал.

Время подходило к часу ночи, уже наступило воскресенье. Погода опять менялась. «Дворники» «Понтиака» отбрасывали с ветрового стекла мокрые, липучие, крупные снежные хлопья.

Бутягин и впрямь не спал, обрадовался, как родному, с которым сто лет как не виделся, кинулся к плите разогревать чайник. Пальма, из-за совсем уж мерзкой погоды впущенная в дом, подошла к Гурову и положила большую тяжелую голову ему на колени. «Устал я, – подумал Лев, потрепывая теплое собачье ухо. – Недели еще не прошло, а как устал…»

Глава 15

Погода была странная: всю ночь шел снег, но какой-то мокрый и противно-теплый. К утру снег сделал на час передышку, затем снова повалил без остановок. А вот сейчас превратился в мелкую ледяную морось. Поднялся резкий порывистый ветер. В такую погоду хорошо сидеть в привычном, уютном кресле, одной рукой поглаживая мурлычущую на коленях кошку, а в другой сжимая кружку с горячим сладким крепким чаем, сдобренным парой столовых ложек рижского, и вспоминать что-то старинное, утраченное, полузабытое. Спать тоже хорошо, прекрасные сны приходят к нам в такую погоду! Но ласковая кошка обязательна, пусть себе мурлычет рядом…

Впрочем, сойдет и собака, а она в наличии имелась. Пальма примостилась большой рыжей башкой на тапочку Гурова и пребывала наверху блаженства от общества своего нового любимца, только толстый хвост ритмично постукивал по полу. Лев тоже ощущал радость жизни и гармонию природы. Спасибо Бутягину: он с раннего утра протопил крошечную баньку, притулившуюся к забору в углу его двора, и все же уговорил отнекивающегося Льва попариться. И вот теперь, чистый до скрипящей кожи, прогретый ласковым банным теплом снаружи и стопкой замечательной хозяйской настойки изнутри, полковник Гуров расслабился наконец как следует.

Лев по опыту знал: в такие блаженные минуты надо постараться позабыть о текущих делах, о преступниках, свидетелях, уликах, подозреваемых и потерпевших – словом, обо всем, что составляло специфику его нелегкой профессии. Думать о чем-нибудь постороннем, а подсознание пусть себе под сурдинку перерабатывает накопленную информацию.

Он встал из-за кухонного стола, с хрустом потянулся, радостно ощущая, что, несмотря на возраст, тело по-прежнему послушно, и совсем было решил вздремнуть часок, пока Бутягин не вернется с базарчика, как со двора раздался автомобильный гудок.

Сначала Гуров не поверил своим ушам и даже подумал, что это опять барановский Вовик с приглашением от своего хозяина на five o’clock или что-то вроде того, но сигнал – хриплый и какой-то нахальный – повторился.

Знал Лев Иванович этот звук, заставляющий вспомнить мартовские котовые побоища, но вот здесь его услышать… Только шедевр баварского автомобилестроения, престарелый крячковский «Мерседес» был способен на такие соловьиные трели. Лев, даже не набросив куртки, побежал открывать ворота, умоляя небеса, чтобы это не оказалось слуховой галлюцинацией.

Лишь через десять минут, когда он подливал довольно похмыкивающему Станиславу горячего чая в огромную фаянсовую кружку, до Гурова окончательно дошло – его одиночество кончилось.

– Ну и что ты так удивляешься, – насмешливо поглядывая на него, разъяснял секрет своего появления «друг и соратник». – Готов поклясться, положа руку хоть на Уголовный кодекс, хоть на двухтомник «Криминалистики», что события пошли вразнос, в Москве мне больше ничего не светит. Что машина? Мне вот сердце говорит – понадобится она нам. Я в свою железяку верю, вспомни, как она нас выручала!

– Что значит вразнос? Что по Марджиани?

– По Марджиани… Плохо по Марджиани. Впрочем, как сказать. Убийца лежит в медчасти СИЗО, признательные показания от него получены, дело можно закрывать и передавать в суд. Только вот светит этому парнишке не зона, а спецпсихушка в Кащенко. Я свое дело сделал, но проку нам с того – хрен.

– Это как? – спросил ничего не понимающий Гуров.

– А так. Взял я его еще в четверг. С перестрелкой и прочими приключениями. Нет, перестрелка не с ним, а с теми, кто его ликвиднуть пытался. У парня две пули в плевральной полости, но дуракам и психам везет – жить он будет и даже разговаривать. Подстрелили его на товарном дворе Ярославского вокзала. Сначала опознав по фотографии, они его посменно караулили. Когда? Когда он собирался домой. Угадай, куда. Правильно, в Славояр возвращаться.

Драматическую историю о перестрелке на товарном дворе Ярославского вокзала Станислав изложил кратко, без особых подробностей.

– У него еще и касательное пулевое в бедро, но получил он его не в четверг, а раньше. В субботу! Доходит теперь?

Гуров собирался что-то возразить, но Станислав поднял руку, попросив не перебивать его:

– Слушай громче! Выясняется, что в руки ему оружие вложили, – Станислав раздраженно дернул головой, – «посланники сил добра», мать их песью, чтобы он совершил праведный суд.

– А не косит под психа? Откуда вообще выяснилось, что это он Марджиани ухлопал?

– Оттуда. Первое, что он еще под ножом медикам-спасителям выдал, так это – что он сейчас в раю, а попал он в это замечательное место за спасение человечества, и подробно изложил всю картинку убийства. Нет, ты скажи: как он с разорванной мышцей – кость, правда, не задета, но все равно, – истекая кровью, скрылся с места преступления и отсиживался где-то аж до четверга?! Он не говорит. Но скажет, когда медики его из… Из непонятно чего выведут. Почему именно в четверг из норы выбрался? Я думаю, он эти дни был не в себе совсем, поэтому и держался! Обычные люди так не могут! А в четверг его, видать, хоть ненадолго, но отпустило, решил податься домой. Получил две пули, тут ему чердак сызнова заклинило.

– Так что, псих? Или…

– Знаешь, Лев, я сначала тоже думал – косит. Нет. Все интереснее. Наркоз его не брал, «маслины» вживую выковыривали, поэтому там же в Склифе сделали экспрессуху на всякую дрянь, тем более нес же он жуткую эту ахинею. Правда, с перерывами. То вроде нормальный, а то…