Подземелья Редборна - Тим Доннел

Герцогиня сама наливала его из золотого кувшина, обильно украшенного сверкающими камнями. Но ее глаза, глядевшие только на киммерийца, сияли ярче этих камней, ибо никакие алмазы не сравнятся с блеском глаз влюбленной женщины…

Они поднялись на три невысокие ступени и оказались на небольшой, покрытой ковром площадке, почти вровень с герцогским возвышением. И сам герцог протянул им золотой поднос с двумя тяжелыми чашами.

Толпа глухо роптала за спиной, герцог смотрел на бойцов, невольно сравнивая их друг с другом, а герцогиня не отрывала взора от голубых глаз, улыбавшихся ей поверх чаши. От Ферндина, похоже, не ускользнул их немой разговор, и он, допивая последние глотки Вина Митры, вдруг подавился и закашлялся. Чаша чуть не выпала из его рук, но он усилием воли сдержался и выпил все до дна.

Взгляд, которым он обжег Конана и герцогиню, сказал киммерийцу многое… Вот, значит, чего добивается этот негодяй, кроме титула и власти!

От этого воспоминания руки Конана сжались в кулаки, варвару захотелось немедленно вскочить с ложа и кинуться в бой, но тут сон, успокаивая встревоженную душу, разогнал все образы, выдул легким ветром тревожные мысли, и вскоре в ночной тишине раздавались лишь равномерное дыхание спящего киммерийца да тихий шорох мышей под полом.

Стемнело, и в герцогском дворце, так же как и в домах простых горожан, постепенно затихла шумная дневная жизнь. Правда, с появлением Ферндина при дворе, бывало, что по ночам в огромной трапезной шум стоял такой, что древние стены дрожали от пьяных выкриков и пьяного визга. Но в дни праздника Митры герцог не рискнул затеять подобную пирушку, да и не было с ним рядом того, кто обычно подбивал Ольгерда на такие развлечения.

В спальне Ферндина тоже было тихо. Горел одинокий светильник, а на растерзанном ложе, с выражением бесконечного страдания на лице, крепким сном спала юная служанка герцогини. Едва вернувшись во дворец, Ферндин поймал ее в коридоре, затащил к себе в спальню, запер дверь и что-то негромко сказал, глядя в круглые от ужаса глаза. После этого девушка покорно сбросила с себя платье и, дрожа, подошла к ложу. Колдун набросился на нее сзади и, рыча, как голодный волк, грубо овладел нежным, трепещущим телом, вымещая на безвольно лежащей служанке всю свою ярость и досаду.

Ему представлялось, что это герцогиня слабо бьется в его руках, не в силах сопротивляться, и слезы, ручейками бежавшие из-под сжатых век девушки, лишь распаляли звериное желание насильника.

Когда уже совсем стемнело, он встал, провел рукой над измученным лицом своей жертвы и, слегка приведя себя в порядок, вышел в маленькую, смежную со спальней комнатку. Там, примостившись у самой двери и жадно ловя каждый звук, доносившийся из спальни, его ждал старик в сером рубище, тот самый, кто потешал толпу на Ристалище, прыгая около палаток.

— Ну, Акрус, ты сумел это сделать?! Говори скорей, я жду!

Старик посмотрел на Ферндина прищуренными глазами и жалобно проскрипел:

— О, мой господин, сначала дай мне сбросить эту личину, и я тотчас все расскажу!

— Ах ты, упрямый мерзавец! Мне давно бы следовало скормить тебя змеям, но уж больно ты ловок… Ладно, сейчас ты сбросишь маску!

Он достал из стоявшего в углу резного шкафчика кусок тончайшей серебристой ткани и разложил на полу.

— Вставай на середину! Что ты тянешь, можно подумать, в первый раз видишь Платок Сета! Поторопись!

Акрус с опаской встал на середину серебристого квадрата, и его углы тотчас стали медленно подниматься вверх, пока не сомкнулись в узел над головой слуги. Ферндин стоял, заложив руки под пояс, и с жестокой усмешкой смотрел на приплясывающий по полу серебристый сверток. Изнутри доносились сдавленные стоны, Акрус размахивал руками, словно отбиваясь от невидимого врага, пока наконец не затих, сжавшись в комок, Тогда тугой узел наверху развязался, и ткань с тихим шорохом упала на пол. Желтокожий слуга, все еще постанывая, с трудом поднялся с колен и поспешил сойти с колдовского полотнища на ковер.

— Ну, теперь ты снова в своем обличье, — сказал Ферндин, пряча серебристую ткань в крошечный ящичек, — рассказывай, что тебе удалось сделать!

— Благодарю, мой господин! Как хорошо вновь оказаться в своем теле и говорить своим голосом!

— Болван, я это и так знаю! Что за болтливость на тебя нападает всякий раз после превращения! Говори, а не то… — И он впился в глаза слуги угрожающим взглядом.

Отступив подальше, тот накинул на обнаженные плечи короткую зеленую тунику и начал:

— Ты можешь быть мною доволен, господин! Эти простофили ничего не заподозрили и даже насовали мне полную суму всякой снеди! — Он захихикал, вспоминая щедрое подаяние мастера Кларса.

— Нет, ты все-таки поглупел в маске старого дурня! Я что, за снедью тебя посылал?! Не серди меня, Акрус, такие шутки тебе дорого обойдутся! Ведь знаешь — я все поставил на кон, и вдруг появляется такой противник! О Сет, почему варвар не сломал себе шею где-нибудь в горах своей Киммерии!

— Только потому, мой господин, что судьба уготовила ему другое место, чтобы сломать шею! И это произойдет завтра, по воле Черного Владыки!

— Так тебе это удалось?! Говори — как? Ведь киммерийцы так недоверчивы, а мастер Кларс тоже далеко не простак!

— Здесь, как и везде, люди боятся безумцев и стараются их задобрить. Я мог зайти в любой двор, прикоснуться к любой вещи, даже взять, что захочу — а эти людишки старались бы меня ублажить или потихоньку выпроводить со двора. И мастер Кларс такой же!

— Варвар тоже?

— Нет, господин, он другой… Его ручищи чуть не вытрясли из меня душу, зато бедному испуганному старику пришлось крепко ухватиться за меч, гордость мастера Кларса! Я держался за самое его основание, возле рукоятки!

— Хвалю тебя, Акрус, это даже больше, чем я хотел! Ну а что с конем?

— А с конем вышло совсем просто. Я шел по двору и сослепу налетел прямо на коня. Промахнуться было невозможно! Правда, эта скотина чуть не затоптала меня копытами, так что киммериец, можно сказать, спас бедного старика от смерти! Но зато я успел ненароком прикоснуться к подпруге!

— Ну, варвар, спи последнюю ночь, завтра ты уснешь уже навсегда! Ах, Лавиния, мне даже жаль тебя: такие жаркие взгляды сменятся потоком слез! Но, когда женщина плачет, она гораздо желаннее! Так чем же мне наградить тебя, Акрус?

— О, мой господин, я бы хотел… Там, в спальне, на ложе… Она так стонала! Я бы тоже хотел заставить ее постонать и поплакать!

— Ого, да ты тут, за дверью, похоже, времени зря не терял! Ладно, бери, а утром я тебе еще оставлю пару глотков моего вина с кеубой, подкрепишь силы после всех трудов… и после девчонки…