Безмолвный Джо - Т. Паркер

– Моя работа состояла в защите отца. Это самое важное дело в моей жизни. Для этого меня взяли и обучили этой работе. И больше всего на свете я старался выполнять ее как следует.

Зуссман наклонился ко мне, положил на столик журнал и что-то там нацарапал.

– Как вы себя чувствуете после такого срыва в работе?

– Как песок.

– Песок? Как это?

– Такой же сухой и рассыпчатый, и ничто не соединяет песчинки.

– Так вы ощущаете себя как бы рассыпавшимся на части, словно песок?

– Нет.

– Почему же нет, если вы такой же сухой, разрозненный и ничто вас не сцепляет воедино?

– Я неточно выразился, сэр. Кое-что все-таки поддерживает мою цельность. Мне надо найти человека, убившего Уилла. Вот это сейчас для меня самое важное.

– О, разумеется.

После некоторой паузы доктор Зуссман взял со стола журнал и откинулся на спинку дивана.

– А что вы сделаете с этим человеком, когда его разыщете?

– Я арестую его за убийство.

Он еще раз пристально взглянул на меня, потом моргнул и стал что-то записывать.

– Джо, как вы отнеслись к тому, что вам пришлось на время расследования отдать ваш пистолет?

– А я его не отдавал.

– Почему?

– Никто не просил, он у меня при себе.

– Ваше личное оружие? Здесь?

Кивнув, я сунул руку под левую полу своей спортивной куртки.

– Хочу попросить вас оставить его мне. Я передам его на хранение сержанту Мерингу.

Вытащив из кобуры свой "кольт" 45-го калибра, я для безопасности извлек патроны из магазина и положил патронник на журнальный столик. При этом в тихом кабинете раздался неожиданно громкий стук.

Я смотрел на доктора Зуссмана, а тот смотрел на меня.

– Это не беспокоит вас, Джо?

– Нет, сэр. У меня есть еще несколько штук.

На самом деле при мне сейчас было еще два пистолета. Один был такой же "кольт", его я держал на груди справа и мог быстро вытащить левой рукой. А другой – поменьше, 32-го калибра, – на лодыжке. Никто не ожидает, что у тебя три пистолета. Уилл говорил мне, что трудно вообразить, будто у полицейского целых три пистолета. Один, конечно. Два, может быть. А три – никогда. Любопытно, что Уилл никогда не таскал при себе три пистолета, когда сам был помощником. Еще несколько лет назад он ходил на работу в управление с одним пистолетом, а потом и от него отказался, если этого не требовала конкретная ситуация. Уилл не любил огнестрельное оружие, да и стрелок был средний. Думаю, он более чем компенсировал эту нелюбовь, когда посоветовал мне всегда иметь при себе хоть и небольшой, но эффективный арсенал. И я довольно много с ним упражняюсь.

Доктор рассматривал мой автоматический пистолет. Я надеялся, что у него не очень потные руки, так как даже вороненая сталь может поржаветь от соленого пота, если не протереть пистолет после того, как им воспользовался. Я вытащил один из своих носовых платков с монограммой и положил его рядом с пистолетом.

Доктор поднял взгляд на меня.

– Вы испытываете угрызения совести от того, что расстреляли этих людей?

– В какой-то степени.

– А можете сказать, как сильно?

– Это непросто, доктор, измерить силу чувства.

– Все-таки попытайтесь.

Я обдумал его вопрос.

– Примерно на таком уровне, сколько вмещается в кофейную чашку. Но не целую, а, скажем, полчашки.

– Половина кофейной чашки раскаяния?

– Да, сэр.

– Вы меня беспокоите, Джо.

– Благодарю вас.

– Я не считаю вашу реакцию ненормальной. Только вижу в этом кое-что... довольно неожиданное.

– А я и не являюсь нормальным, сэр.

После долгой паузы, во время которой доктор вносил заметки в журнал, он перешел на вопросы о женщинах, любви и любовных отношениях. Задавал очень прямые вопросы. Я рассказал ему правду: что никогда мои отношения с женщинами не продолжались больше нескольких свиданий. Подробнее рассказал о некоторых женщинах, которые мне нравились больше других. Когда он поинтересовался, не было ли у меня более серьезных романов, я спросил, а что имеется в виду под словом "серьезные". Мне показалось, что он сначала изумился, а потом подумал, что я его просто дурачу. Я поведал ему о фотоснимках профессиональных фотомоделей, которые я приобретал, чтобы полюбоваться на них, о сексе с проститутками, вообще о лицах, на которые мне нравилось смотреть в фильмах и журналах. Доктору хотелось знать, какие именно фильмы и журналы, и я ему назвал: почти все романтические комедии, особенно пятидесятых и семидесятых годов, и мужские журналы типа "Эсквайр", "Журнал для мужчин" и "Джи-Кью". Я рассказал ему, что иногда покупаю рамки для фотографий только из-за женских снимков, которые в них вставлены в качестве образцов. И добавил, что больше всего в женщинах меня пугает чувство жалости ко мне.

– Как часто вы мастурбируете?

– Я этим не занимаюсь, сэр.

– Почему?

– Отец не велел.

– Понятно. А как вы справляетесь со своими сексуальными желаниями?

– Никак.

– А ночные поллюции, так называемые мокрые мечты?

– Это да, сэр, – ответил я, опустив глаза на шляпу и желая, чтобы он перестал задавать подобные вопросы.

– Как часто?

– За ночь раз, доктор. Иногда больше.

– Каждую ночь?

– Я не считал. Но с тех пор как не стало Уилла, реже.

Он сглотнул слюну, вздернул брови и еще что-то записал.

– Джо, у нас есть много, о чем потолковать. В следующий раз мне хотелось бы поподробнее поговорить о ваших отце и матери. Давайте встретимся на будущей неделе.

Мы условились о дне и времени новой встречи.

– Пожалуйста, обращайтесь с этим оружием осторожно и уважительно, доктор.

– Постараюсь.

Надев шляпу, я вышел из кабинета.

Мое свидание с Джун Дауэр было назначено на четыре часа, за час до начала ее передачи. Мы выбрали кафе недалеко от студии. Зайдя туда, я сел за угловой столик и стал обдумывать то, что узнал про Алекса и Саванну Блейзек от Криссы Сэндз.

Когда Джун появилась на пороге кафе, сердце у меня в груди запрыгало, как стиральная машина со сломанной ножкой. Черные брюки и такая же блузка-безрукавка, все в обтяжку и отделано маленькими блестящими молниями, серебристый пояс вокруг талии, а на ногах остроносые сапожки. Ярко-красная помада и рубиновые сережки в ушах. Но больше всего мне нравилась ее кожа: смуглая, влажная и идеально гладкая.

– Сегодня вы смотритесь просто ошеломительно, – заметил я.

Она улыбнулась:

– Спасибо за комплимент.

Все свидание слилось в сплошное пятно. Прекрасное одночасовое пятно. Джун рассказала, что провела детство в Лагуна-Бич, а я сам рос в Тастине. Мы окончили разные школы, но в один и тот же год. Ей было, как и мне, двадцать четыре года. Родители рассказали ей обо мне в восьмилетнем возрасте, и она впервые увидела мою фотографию в газете. Джун поступила в колледж Эрвина при Калифорнийском университете, который окончила с двумя дипломами – по истории и английской литературе, но больше всего времени посвятила изучению радиовещания на одной из местных радиостудий. За созданное ею радиошоу "Воистину живой" Джун стала лауреатом конкурса. В результате уже через неделю после окончания колледжа на нее свалилось предложение стать ведущей своей полноценной передачи, причем в лучшее время вещания, на студии "КФОС". Помимо собственной передачи, Джун работала диск-жокеем, по четыре часа в день запуская в эфир музыку и передавая новости, информацию о положении на дорогах и погоде.

– Мне нравится мое дело, – сказала она. – Но я словно загнала себя в ловушку. В двадцать четыре года быть запертой в темной студии по шесть часов в день. Я добилась успеха, и многие завидуют мне. Я представляю себя в собственном коттедже на берегу моря с двумя собаками, но, думаю, об этом всякий мечтает.

Я поймал себя на том, что не могу оторвать взгляда от ее лица, и попытался перевести его на ее чашку с кофе, ее ногти, молнию на блузке – на все, кроме ее лица.

– Джо, – прошептала Джун, поманив меня согнутым пальцем и наклонившись ближе, – не бойся смотреть на мое лицо.

– Извини, я...

– Прошу тебя, не возражай.

– Да. Хорошо.

Джун еще немного рассказала о себе, и я слушал ее с удовольствием. Меня вдруг осенило, что беседа с ней была вознаграждением за час непрерывных и острых вопросов в эфире. Я слушал ее, задавал вопросы и старался смотреть на нее, но не пялиться. А когда время вышло, я проводил ее до студии и придержал дверь открытой.

– Я получил подлинное удовольствие, – произнес я. – И мне хотелось бы продолжить наше общение. Можно пригласить тебя в понедельник на обед?

Джун на мгновение задумалась и посмотрела на меня. Губы у нее обмякли, но в улыбку не сложились. Меня обжег взгляд ее карих глаз, которым она скользнула по мне. При этом ее изящное лицо оставалось бесстрастным. Я не смог прочитать, что именно оно выражает, помимо напряженности, но окончательный и строгий приговор был наконец вынесен.