Стеклянный дом - Ева Чейз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рита, жадная до знаний, внимательно слушает. И так постепенно он раскладывает лес по полочкам, разбирая его на малые части. Указывает на дугласовы пихты, достающие до неба; на дубы и благородные каштаны, возвышающиеся над «подлеском» – ей нравится это слово – из орешника, березы и бузины. Она невольно всматривается сквозь сетчатое кружево из ветвей и прутиков в гущу нижнего яруса, чтобы разглядеть скрытые в нем крошечные формы жизни: мхи и цветы живучки, звездочки лишайника на выступах древесной коры, мягкая нижняя сторона листка. Даже споры бактерий на земле, перерабатывающие все умершее в густую черную пасту.
– Посмотри наверх, – говорит Робби, останавливаясь на тропинке и показывая пальцем. Золотистые волоски на его мускулистой руке ловят отсветы низкого вечернего солнца. Рите хочется провести по ним кончиками пальцев. Его любовь к этому месту трогает ее. – Гнездо. Видишь?
Запрокинув голову, она невольно отклоняется ближе к нему и всматривается в самые верхние ветки, где на ветру покачивается что-то похожее на плетеную корзину для белья. Все кружится, деревья размахивают ветвями, и только они с Робби стоят неподвижно. Рита хихикает.
– Ты шатаешься. – В его голосе слышится улыбка. – Тебе лучше присесть. – Он указывает на ветку, растущую горизонтально невысоко над землей.
– Я не привыкла к сидру, – говорит она, хотя чувствует, что ей вскружило голову что-то другое, что-то, отчего вся кровь хлынула вниз, к внутренней стороне бедер. Может, это лес ее зачаровал, наполнил странной эйфорией и… желанием, как будто ее мучит то ли голод, то ли жажда, хотя ей не хочется ни есть, ни пить.
– Не самый роскошный способ добраться до дома. Прости, Рита. – Судя по выражению лица, он ни о чем не жалеет. У него удивительно приятная улыбка. Полные, изогнутые губы и необычные заостренные резцы, высоко посаженные в деснах. Рита запоминает эту улыбку и, опасаясь утонуть в ней, делает вид, что с интересом изучает грибы под ногами.
– В следующий раз отвезу тебя домой на пикапе. – Робби поднимает с земли небольшую палочку и достает из кармана нож; он ее больше не тревожит, этот нож. (А вот это «в следующий раз» – да. Получается, она дает ему ложную надежду? Хотя какая разница?) Она наблюдает за его руками, счищающими кору, под которой открывается зеленоватая сердцевина палочки, бледная, как мякоть груши. Красивые у него руки. – Ты, наверное, скучаешь по Лондону, по вечеринкам и всему остальному?
Ей слишком стыдно признаваться, что она ни разу не была на лондонских вечеринках – по крайней мере, не в качестве гостя. Поэтому Рита говорит:
– Да, очень, – а потом задумывается, что под «всем остальным» он мог подразумевать парня.
Робби встает и отбрасывает палочку на землю.
– Ладно, пойдем, я тебя провожу.
Они продолжают путь в молчании. Что-то изменилось. Перестроилось. Словно крошечную возможность задушили, как огонек свечи между пальцев. Но, по крайней мере, теперь они с Робби не совсем чужие люди. Рита надеется, что они смогут стать друзьями. Ей бы не помешал друг.
От легкого дождичка в воздух поднимается рождественский аромат хвои. Рита начинает узнавать местность: вот обугленное дерево, в которое попала молния, вот вигвам из веточек, который вчера построил Тедди. Вот тлеет недавно потушенный костер, в центре еще мерцают оранжевые угли. Слава богу, никакого пожара. Она зря волновалась.
Когда сквозь деревья начинает маячить сад, в груди у Риты расползается, словно тень, непонятное прохладное чувство. Она заглянула в другой мир, где есть красные платья, где молодые люди танцуют, вплотную прижавшись друг к другу, где мужская рука выбирает колючки из ее юбки, и ей хочется схватить Робби и потребовать: «Отведи меня обратно». Через несколько секунд калитка сада захлопнется. Робби уйдет. Рита останется взаперти внутри большого коричневого особняка, один на один со своими обязанностями и работой. Будет мыть посуду. Отсчитывать таблетки для Джинни. Отбиваться от Мардж. В страхе ждать звонков Уолтера. Делать записи в этой проклятой тетрадке.
– Ш-ш. – Робби легонько касается ее руки. Кожу покалывает. – Слышишь?
Она тоже останавливается. Прислушивается. Такой слабый звук. Он стремится к ней через лес, проникает в тело, вонзается под кожу рыболовным крючком: «уа-у-а-уа», потом пауза для вдоха, а потом… только шелест дождя.
– Что это такое? – Рита сама не понимает, почему говорит шепотом. И почему волоски у нее на руках встали дыбом, прямые, как иголочки.
Робби щурится в чащу, нахмурившись, мысленно перебирая знакомые ему звуки леса.
– Звереныш, – говорит он после паузы. – Крики многих животных похожи на плач младенца. И где-то поблизости наверняка найдется агрессивная самка, его мать. Пойдем.
Рита оглядывается через плечо: ничего не видно. Какой бы звереныш там ни кричал, он уже далеко. Но его плач все еще звенит у нее в ушах. Нужно проверить – ради собственного спокойствия.
– Робби, я схожу… – начинает она. Но его руки уже ложатся ей на бедра и прижимают ее к его телу. Он накрывает ее губы своими.
19
Гера
КРИЧИТ ЛИСА. ИЛИ не лиса. Сумерки уже исполосовали небо, и в лесу темнеет. Тени становятся глубокими, как пещеры. Крошечные птички снуют между веток, будто пытаясь найти безопасное укрытие, пока не опустилась ночь и круглоглазые совы не начали пикировать с верхушек, растопырив когти. Мне немного жаль бросать свой костер, сложенный из веточек, сосновых шишек и комков газетных страниц.
Но какой смысл сидеть здесь, если мама с Тедди уже ушли. Она поднялась резко, схватившись за голову в растерянности и замешательстве, как будто сама не понимала, как здесь оказалась. Отряхнула платье и сказала, что устала и хочет домой, закутаться в кардиган и выпить чашечку горячего чая. Я закусила щеку изнутри, осознав, что мы уже не полежим вместе на траве, держась за руки и высматривая в небе звездные ожерелья Большой Медведицы и Ориона, как она обещала. Мама взяла за руку
