От Советского Информбюро - 1941-1945 (Сборник) - неизвестен Автор

12 декабря 1941 года.

В течение 15 декабря наши войска вели бои с противником на всех фронтах. На ряде участков Западного и Юго-Западного фронтов наши войска, ведя ожесточенные бои с противником; продолжали продвигаться вперед и заняли г. Клин, Ясную Поляну - южнее Тулы, Дедилово и Богородицк юго-восточнее Тулы.

Из сообщения Совинформбюро

15 декабря 1941 г.

Евгений Петров

В Клину

Положение военных корреспондентов на Западном фронте становится все более сложным. Всего несколько дней назад мы выезжали налегке и, проехав какие-нибудь тридцать километров, оказывались на фронте. Сегодня в том же направлении нам пришлось проехать около сотни километров.

Путь немецкого отступления становится довольно длинным. И этот путь однообразен: сожженные деревни, минированные дороги, скелеты автомобилей и танков, оставшиеся без крова жители. Такой путь я наблюдал на днях, когда ехал в Истру.

Но есть еще один путь - путь немецкого бегства. Его я видел сегодня. Этот путь еще длиннее и гораздо приятнее для глаза советского человека. Здесь немцы не успевали сжигать дома. Они бросали совершенно целые автомобили, танки и ящики с патронами. Здесь жителям остались хотя и загаженные, но все-таки дома. Полы будут помыты, стекла вставлены, и из труб потянется дымок восстановленного очага.

Клин пострадал сильно. Есть немало разрушенных домов. Но все-таки город существует. Вы подъезжаете к нему и видите: это город.

Он был взят вчера в два часа. Сегодня это уже тыл. И тыл далеко не ближайший.

Что сказать о жителях? Они смотрят на красноармейцев с обожанием:

- Немцы уже не вернутся сюда? Правда? - выпытывают они. - Теперь здесь будете только вы?

Красноармейцы солидно и загадочно поднимают брови. Они не считают возможным ставить военные прогнозы. Но по тому, каким веселым доброжелательством светятся их глаза, исстрадавшимся жителям ясно: немцы никогда не придут сюда.

Начальник гарнизона майор Гусев рассказал мне, что недалеко от Клина, в деревне Поздневе, пятнадцатилетняя девочка Вера задала ему этот обычный вопрос: могут ли вернуться немцы? Майор пошутил. Он сказал, что, может быть, и вернутся. Он горько пожалел об этом. С девочкой приключился глубокий обморок. Оказывается, в этой самой деревне Поздневе немцы убили нескольких жителей и изнасиловали двух девушек.

Красная Армия не только взяла Клин. Она спасла его в полном смысле слова. Удар был так стремителен и неожидан, что немцы бежали, не успев сделать то, что они сделали с Истрой, - сжечь город дотла.

И жители не знают, как отблагодарить красноармейцев.

Наша машина застряла в сугробе. Мы вылезли, чтобы помочь шоферу вытащить ее. Не успели мы оглянуться, как машину подталкивали уже десятка два рук. Все, кто проходили в эту минуту мимо нас, бросились нам помогать. Они, перебивая друг друга, рассказывают, как удобнее нам проехать, где встретится яма, скрытая снегом, и в каком месте лучше переехать по льду реку, так как мост через нее взорван.

Как только в Клин вошли первые красноармейцы, жители сразу же рассказали им, где и что заминировали немцы и где они оставили свои склады.

В одной из деревушек за Клином произошел случай столько же героический, сколько и юмористический.

Первыми о том, что немцы собираются бежать, пронюхали мальчики. Они подкрались к немецким грузовикам и стащили все ручки, которыми заводятся моторы. Немцы рвали на себе волосы, когда поняли, что бежать не на чем. Но медлить было нельзя. Пришлось им бежать самым естественным путем - при помощи собственных ног. Как только в деревне появились наши войска, мальчики торжественно поднесли им ключи. Машины были заведены и пущены в дело.

Побывал я и в домике Чайковского. Это была давнишняя моя мечта увидеть то, о чем я столько раз читал: уголок у окна, где Чайковский писал 6-ю симфонию и смотрел на свои любимые три березки, его рояль, книги и ноты.

Лучше бы я не приходил в домик Чайковского. То, что сделали в нем немцы, так отвратительно, чудовищно, тупо, что долго еще буду я вспоминать об этом посещении с тоской.

Мы вошли в дом. Встретил нас старичок-экскурсовод А. Шапшал. Он так привык встречать экскурсантов и водить их мимо экспонатов музея, что даже сейчас, после первых радостных восклицаний, он чинно повел нас наверх по узкой деревянной лесенке и, пригласив в довольно большую комнату, сказал:

- Вот зал, принадлежавший лично Петру Ильичу Чайковскому. Здесь, в этой нише, был устроен кабинет великого композитора. А здесь Петр Ильич любил...

Но вдруг он оборвал свою плавную речь и, всплеснув руками, крикнул:

- Нет, вы только посмотрите, что наделали эти мерзавцы!

Но мы давно уже во все глаза смотрели на то, что было когда-то музеем Чайковского. Стадо взбесившихся свиней не могло бы так загадить дом, как загадили его немцы. Они отрывали деревянные панели и топили ими, в то время как во дворе было сколько угодно дров, к счастью, все манускрипты, личные книги, любимый рояль, письменный стол - одним словом, все самое ценное было своевременно эвакуировано. Относительно менее ценное упаковали в ящики, но не успели отправить. Немцы выпотрошили ящики и рассыпали по дому их содержимое. Они топили нотами и книгами, ходили в грязных сапогах по старинным фотографическим карточкам, срывали со стен портреты. Они отбили у бюста Чайковского нос и часть головы. Они разбили бюсты Пушкина, Горького и Шаляпина. На полу лежал портрет Моцарта со старинной гравюры с жирным следом немецкого сапога. Я видел собственными глазами портрет Бетховена, сорванный со стены и небрежно брошенный на стул. Неподалеку от него немцы просто нагадили. Я не верил своим глазам. Я протирал их. Но ручаюсь своим добрым именем: немецкие солдаты или офицеры нагадили на полу рядом с превосходным большим портретом Бетховена.

Повсюду валялись пустые консервные банки и бутылки из-под коньяка. На одной из бутылок была прямо-таки сшибающая с ног этикетка: "Смесь водки и рома".

А. Шапшал сказал нам, что по ночам немцы с грохотом исполняли на рояле какие-то жалкие маршики. В эти минуты им на глаза попадаться было опасно.

- Неужели вы не объяснили немецкому офицеру, что это за дом?

- Да, я объяснил. Захожу как-то сюда и говорю: "Чайковский очень любил вашего Моцарта. Хотя бы поэтому пощадите дом". Да меня никто не стал слушать. Вот я и перестал говорить с ними об искусстве. И то придешь, а они вдруг и скажут: "А ну, старик, снимай валенки". Куда я пойду без валенок? Они тут многих в Клину пораздевали. Нет, с ними нельзя говорить об искусстве!

И мы перешли к чисто бытовым делам. В одной из маленьких комнаток рядом с кухней немцы устроили уборную, то есть, вернее, использовали в качестве уборной пол этой комнаты. Двух старых женщин, живущих при домике, они совершенно терроризировали: превратили в своих денщиков. Перед уходом из Клина немцы успели вывезти фортепьяно и всю кухонную посуду. Экспонатов они не взяли, видимо, не видя в них никакой ценности. Просто порвали и пораскидали их.