Александр Меншиков. Его жизнь и государственная деятельность - Берта Порозовская

До сих пор высшие должностные лица, не посвященные в интригу, продолжали еще толпиться в передних всемогущего правителя. Но теперь его опала уже известна всем. 7 сентября, читаем мы в поденных записках князя[10], Меншиков встал по обыкновению в 6-м часу утра, вышел в ореховую залу и просидел в ней без всякого дела до 9 часов один, неодетый. В 9 часов поехал в Верховный Тайный Совет, но заседания не было. В этот день он не отдыхал после обеда.

В этих немногих строках поденных записок, по обыкновению сухо, без всяких комментариев излагающих порядок дня “светлейшего” князя, заключается целая потрясающая драма. Что должен был передумать и перечувствовать этот гордый вельможа, этот баловень счастья, привыкший к общему поклонению, когда он сидел один в своей великолепной зале, обыкновенно переполненной раболепной толпой, ожидая какого-нибудь посетителя и в то же время сознавая, что никого не дождется, что песенка его спета и что ему нечего рассчитывать на преданность людей, которыми он сам пользовался всегда лишь как орудием для осуществления своих честолюбивых планов. В такие моменты обыкновенно переживают целую жизнь...

В тот же день император приехал в Петербург и ночевал в Летнем дворце, а на другой день, 8 сентября, к Меншикову явился генерал-лейтенант Салтыков и объявил ему арест, “чтобы со двора своего никуда не езжал”. При получении этого приказа Меншиков лишился чувств, и ему пустили кровь. Жена его, вместе с сыном и сестрою, Варварой Арсеньевой, поспешила во дворец, где на коленях молила императора о помиловании. Но Петр не обратил никакого внимания на просьбы княгини. Так же напрасны были ее мольбы, обращенные к Елизавете и Наталье. Даже к Остерману бросилась было несчастная женщина. Все было кончено...

На другой день, по докладной записке Остермана, Верховный Совет определил сослать Меншикова в его нижегородские деревни, где ему жить безвыездно, чинов и кавалерии его лишить, а имению быть при нем. По просьбе князя, переданной Салтыковым, указ о ссылке в тот же день изменен императором, и местом ссылки назначен город Раненбург.

11 сентября Меншиков, конвоируемый капитаном Пырским с отрядом в 120 человек, отправился на место назначения. Но выезд его из Петербурга ничем не напоминал о постигшей его опале. Это был великолепный поезд богатого вельможи, отправляющегося в свои имения. Впереди этого поезда, состоявшего из 127 человек прислуги и множества колясок, берлинов и фургонов с разным добром, ехали 4 кареты шестерней, в которых помещались сам князь с женой, свояченицей и детьми. За бывшей невестой императора следовал ее прежний штат: гофмейстер, паж, 4 конюха. Все служители были вооружены ружьями и пистолетами. Народ толпами собирался по пути и с удивлением глядел на великолепную процессию.

Это была последняя дань, которую гордый временщик принес своему тщеславию. Но вместе с тем это была большая неосторожность. Враги его легко могли представить государю, что он смеется над властью, его низвергшей, что ему недостаточно испытанного унижения.

И действительно, самое горькое было еще впереди. С каждым днем Меншикову придумывают новые наказания; нарочные один за другим посылаются вдогонку к Пырскому с разнородными приказаниями – то снять с детей князя ордена, то отобрать у него царских лошадей и экипажи, то лишить ордена Арсеньева, добровольно последовавшего за княжной в должности гофмейстера, то, наконец, отправить Варвару Арсеньеву в Александровский монастырь. Эта свояченица князя особенно тревожила его врагов. Некрасивая, горбатая, но одаренная редким умом, приятным и занимательным разговором, она пользовалась большим уважением со стороны Петра I и Екатерины. Меншиков охотно советовался с ней в делах семейных и даже служебных, находя в ней полное сочувствие своим честолюбивым планам. Враги постарались разлучить его с этой советчицей.

Тем не менее Меншиков первое время по прибытии в Раненбург еще надеялся на то, что его оставят тут в покое. В своем несчастии он утешал себя тем, что может, наконец, отдохнуть после всех тяжких трудов, после забот и треволнений придворной жизни, наслаждаясь своими несметными богатствами. Не зная, что все его письма перехватываются и отсылаются в Верховный Совет, он то и дело посылал приказы управляющим своих многочисленных имений, требовал высылки разных припасов, указывал, как употреблять доходы.

Но эти мечты о спокойной жизни скоро рассеялись.

Ссылка Меншикова произошла без всякого суда, по одному лишь приказу 12-летнего императора. Враги прежде всего спешили выпроводить опасного человека из Петербурга. Теперь надо было все-таки найти оправдание своему образу действий, надо было заклеймить его открыто, всенародно, чтобы никакой возврат к прошлому не был возможен.

В ответ на разосланные указы о доставлении сведений о действиях опального князя, посыпались со всех сторон обвинения. Казенные учреждения, частные лица представили жалобы о захвате казенной собственности, денежные претензии. Это дало Верховному Совету предлог описать всю движимость Меншикова в петербургских и московских его домах, в приморских дачах, деревнях и заводах.

Мы не будем останавливаться здесь на подробном перечислении колоссальных, чисто сказочных богатств князя, которые были обнаружены этой описью. Скажем только, что у него было конфисковано 90 тысяч душ крестьян, города Ораниенбаум, Ямбург, Копорье, Раненбург, Почеп и Батурин; 4 миллиона тогдашних рублей наличной монетой, капиталов в лондонском и амстердамском банках на 9 миллионов рублей; бриллиантов и разных драгоценных вещей на 1 миллион; три перемены, по 24 дюжины каждая, серебряных тарелок и столовых приборов и 105 пудов золотой посуды. Но это было еще не все: кроме имений в России, у князя были еще значительные земли в Ингрии, Ливонии и Польше, король прусский пожаловал ему поместье Речек, а император германский – герцогство Козельское. Что же касается домов, отличавшихся самой роскошной меблировкой, драгоценной домашней утвари, одежды, усыпанной драгоценными каменьями, – то этому добру и счета не было. Одна опись вещей, взятых Меншиковым с собой в Раненбург, продолжалась 3 дня.

Всего этого колоссального богатства, нажитого ценою стольких неправд, пришлось князю лишиться. Ему оставлены только самые необходимые вещи. Но это были мелочи. Вслед за жалобами, вызвавшими конфискацию, последовало обвинение более важное. 3 ноября 1727 года граф Головин, русский посланник в Стокгольме, прислал в Совет секретную депешу, в которой сообщал со слов какого-то надежного приятеля, что при покойной императрице, когда союзники Швеции угрожали нам войной, Меншиков обнадеживал шведское правительство, что он не допустит Россию до войны, потому что власть над войском находится в его руках, что тот же Меншиков при многих случаях сообщал барону Цедеркрейцу, шведскому посланнику в Петербурге, о положении дел при нашем дворе, за что получил от него 5 тысяч червонцев. При этом Головин выражал уверенность, что в бумагах Меншикова найдутся какие-нибудь следы этой преступной корреспонденции.