Старая девочка - Владимир Шаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И все-таки из их семьи она единственная поверила, что Ирины в живых больше нет, мать и отец оба отказались это принять. Мать была убеждена, что Рахмонов похитил Ирину и продал ее в Турцию в гарем, тогда такие случаи бывали. Родители не сомневались, что Ирина жива и они во что бы то ни стало должны спасти ее из плена. Для матери это стало настоящей манией, она ни о чем другом говорить не могла, и до весны Вера при ней ни разу не решилась сказать, что эти надежды зряшные. Наоборот, стоило в доме упомянуть Ирину, Вера всячески поддерживала мать и постепенно так к этому привыкла, что скоро сама начала думать, что Ирина жива и, если Бог даст, они когда-нибудь встретятся.
Новой весной, когда Рахмонов опять стал собираться в Саратов за припасами, она втайне от родителей вызвалась с ним поехать, вызвалась отнюдь не для того, чтобы убедиться, что надежды нет, наоборот, чтобы доказать: Ирину похитили. Вера была уже на перроне, ждала отхода поезда, когда мать, или догадавшись, или откуда-то узнав, куда и с кем она хочет ехать, примчалась на вокзал и, при всех хватая за руки, крича, что Рахмонов и ее, как Ирину, продаст в турецкое рабство, силой увела домой.
Теперь было то же самое, только вместо татарина Рахмонова был узбек Абдугалиев, и совсем не случайно он, советский человек, вдруг, не скрываясь, повел разговор о том, что после Ташкента, через год, увезет ее в Турцию. Такие речи были более чем странны в устах коммуниста, но совершенно понятны, если этот узбек был нанят и послан к ней сестрой Ириной. Он мог быть простым порученцем, проводником, но мог быть и перекрасившимся в коммуниста баем, тогда их брак стал бы ее первым шагом на пути к Ирине.
Турция, хотя она, конечно, меньше России, — большая страна, и там им с Ириной тоже еще долго бы пришлось идти навстречу друг другу. Она рожала бы детей для своего господина Абдугалиева, жила бы как все и время от времени от знакомых слышала, что и в другом доме жена хозяина родом из России. Услышав это про одну, про вторую, про третью, она бы наводила справки, кто откуда родом, как и в какой год попала в Турцию; то же делала бы и ее сестра. Так бы они шли и шли и в конце концов обязательно встретились.
Но был и другой путь, совсем легкий и чудесный. Ведь могло оказаться, что у этого Абдугалиева уже есть в Турции гарем и что именно к нему год назад попала Ирина. Тогда они с Ириной делаются женами одного человека, их дети будут родными братьями и сестрами, такими же родными, как сами они друг другу. То есть эти испытания были посланы им вовсе не для того, чтобы навсегда разлучить, наоборот, чтобы соединить в одно. А дальше — совсем уж чудо: узбек, убедившись, что они обе его любят и обе всегда будут ему верны, в награду за многочисленное потомство, которое они ему родят, отпустит их ненадолго в Москву. Так она, Вера, привезет, вернет матери Ирину.
Два дня Вера только о том и думала, как она встретится с Ириной, как они бросятся друг другу в объятия, а потом через много-много лет обе, вместе с кучей красивых детей — она знала, что казаки несколько веков подряд брали себе в жены захваченных во время набегов турчанок, и дети от таких смешанных браков получались сильные, умные и очень красивые — приедут в Москву к матери, а потом ее с отцом заберут к себе в Турцию. Но даже если те не захотят уехать, всё равно старость их будет утешена.
Она представляла это себе с большим и большим количеством деталей, постепенно всё выстраивая, во всё входя и вживаясь, так, что уже знала, как она и Абдугалиев, со стадом верблюдов пройдя Каракумы и Копет-Даг, пересекут наконец русско-персидскую границу и как там, в Персии, он повезет ее, закутанную в чадру, по старому караванному пути до Исфагана. В Исфагане они продадут верблюдов и на вырученные деньги через Багдад, Эрбиль, Хомс, Хаму и Латакию доберутся до берега Средиземного моря. Оттуда путь в Стамбул будет уже совсем простым и быстрым — пароходом.
Весь этот маршрут она проложила по старому географическому атласу, который взяла в оренбургской публичной библиотеке; кроме атласа, там же, в библиотеке, она взяла еще книгу некоего Шаулибена, немца-этнографа, который в начале века за два года прошел Средний Восток от Ташкента до Бейрута, то есть он шел почти тем же путем. И все-таки и атлас, и книга немца были лишь внешним обрамлением того, о чем она думала и что сама себе представляла. Ей нужны были эти детали — даты, числа, расстояние в верстах, порядок пустынь, гор, городов, стран, через которые они будут идти, на чем они будут передвигаться, чем питаться и на что жить, — чтобы в своих фантазиях чувствовать себя легко и естественно.
Это всё было ей необходимо, как некое введение в тему, потому что дальше, уже тронувшись в путь, она ничем чужим почти не пользовалась. Дальше она быстро во всё врастала, везде и для всех становилась своей, окружавшее делалось ей привычным, будто было знакомо с детства, и она больше его не замечала. Она знала это за собой и была довольна, что для нее весь этот путь в Турцию не будет неким экзотическим путешествием с сотнями смертельных опасностей и еще большим количеством открытий, потрясений, как было у немца, а путем к семье, к детям, которых она твердо решила родить Абдугалиеву никак не меньше семи, а главное — путем к сестре, которую она обязательно разыщет.
Так что представляла она себе не таинственный Восток, а просто как сложится ее жизнь с Абдугалиевым, свою первую ночь с ним, как они будут приноравливаться друг к другу во время долгого пути в Стамбул, о чем говорить. Думала о том, что она будет чувствовать, когда забеременеет и станет вынашивать Абдугалиеву первого ребенка, кто это будет — мальчик или девочка. Она, конечно, хотела, чтобы первенцем был мальчик, и представляла, как будет его воспитывать, чтобы он стал настоящим турком и отец им гордился, был благодарен ей за сына. Еще больше она думала об Ирине: кто из них о ком первый узнает и кто кого разыщет; к Вериному сожалению, обычно складывалось, что найдет ее Ирина, Вера огорчалась этим, но по-другому выходило редко. Так получалось и когда Абдугалиев был ее мужем, и когда он был простым порученцем мужа Ирины.
Увидев, что это ничего не меняет, Вера в конце концов решила, что лучше, если Абдугалиев еще в Ташкенте станет ее настоящим мужем и она не будет аж до Турции гадать, кому достанется. А человек, женой которого сделалась Ирина, пусть будет его сводным братом. Так они будут жить рядом с сестрой и видеться почти каждый день. И родители подобным вариантом будут довольны, конечно, больше, чем если обе их дочери станут женами одного человека.
И все-таки Вера недооценила, насколько Голотов боялся ее потерять; она этого своего брака перестала страшиться, наоборот, как могла, готова была торопить их с Абдугалиевым отъезд в Ташкент, когда Голотов через ее подругу Лидочку Сазонову передал, что ждет Веру у себя в кабинете после обеденного перерыва. Она пришла веселая, радостная, в ответ же с порога он объявил, что, слава богу, всё уладил: Абдугалиев завтра утром отбывает в недельную командировку в Гурьев, а Веру послезавтра срочно отзывают в Москву. Так что меньше чем через двое суток она будет свободна как ветер.
Он еще долго рассказывал о том, как сумел убедить начальство, что брак этот нецелесообразен и ни к чему хорошему не приведет. Невеста жениха не только не любит, но и боится пуще огня, да и сам жених, если судить по тому, что он говорит, человек весьма подозрительный: неясно ни его происхождение, ни политические убеждения, так что, скорее, он должен интересовать не молодых коммунисток, как Вера, а органы.
Потом, по-прежнему сияя, принялся объяснять, что эта история должна послужить ей уроком — пора перестать быть такой импульсивной, взбалмошной, вообще пора всерьез подумать о своей судьбе и своем будущем, она уже не ребенок. Он говорил, а Вера как будто даже не совсем его понимала, то есть, конечно, понимала, но скорее так, что на ее пути к Ирине возникло новое препятствие, которое ей с Абдугалиевым, как, например, Заунгузские Каракумы, придется обходить, сделать большой крюк, здесь же на этой фразе она первый раз отметила, что вот и Голотов намекает, что спас Веру для себя, пытается убедить ее, что лучшего мужа, чем он, она никогда не найдет.
То есть он, пусть и медленно, но всё возвращал и возвращал ее с дороги, по которой она шла с Абдугалиевым и ушла уже далеко. Сначала она очень долго не слышала Голотова, потом еще дольше делала всё, чтобы его не понимать, но он говорил и говорил, он гордился собой, и ликовал, и всё что-то хотел ей объяснить, сказать, и еще он хотел благодарности. Требовал, чтобы Вера признала, что он имеет право на благодарность, в общем, он тянул ее, не отпускал и постепенно вытягивал.
Абдугалиев куда-то делся, то ли отошел в сторону, то ли чего-то испугался и решил выждать. Он один мог дать отпор Голотову, он был ее муж и имел на это все права, но Голотов как-то схимичил, подгадал, что Абдугалиева сейчас с ней не было и помешать ему тоже было некому. Теперь он, как сетью, выбирал ее и выбирал и всё повторял, что Веру засосала огромная воронка, нечто вроде водоворота, она тянет, тянет ее на дно, в то время как он, Голотов, рискуя испортить отношения с начальством, пытается ее спасти, держит из последних сил. Сначала Вера в уме отвечала ему вполне твердо, что это никакая не воронка, просто она идет, возвращается к Ирине, своей сестре, теперь, увидев, что Абдугалиева рядом нет, он куда-то ушел, бросил ее одну, стала уступать, поддаваться, стала останавливаться и то и дело сбиваться, кружить на месте.