Охотники и ловцы рыб (СИ) - Иванова Татьяна "ITN-997"

Все действительно было предельно ясно. Горели времяночки возле крепости, построенные путниками, которые направлялись от Одры вглубь Польских земель, и наоборот — из Польши к транспортной артерии этих земель — реке Одре. Люди ночевали и торговали под защитой грозной крепости. Но все это было в прошлом. Сейчас времянки пожирались пламенем, сообщая всем вокруг, что крепость готовится к отражению нападения, уничтожается все, что мог бы использовать противник.

Однако пока наблюдатели с вершины вежи доносили, что вокруг тихо, вся земля объята покоем, и на дороге до самой Одры, которая видна с вершины наблюдательной башни, никакого движения нет. Гарнизон крепости принялся готовиться к предстоящему бою, чистить оружие и кольчуги, проверять боеприпасы. Всюду топились баньки. Воины собирались идти в бой вымытыми, в чистой одежде. Слышались возбужденные разговоры, шутки.

Отец Афанасий надел подрясник, к нему длинной очередью выстроились христиане, желающие исповедать свои грехи перед возможной смертью. В полночь священник начал служить литургию, последнюю литургию для многих из них. Княгиня Предслава беззвучно плакала всю службу, плакала и на исповеди, стоя перед отцом Афанасием на коленях, прижимая к лицу насквозь мокрый от слез платок, каясь в тщеславии. В том, что проповедовала христианство не ради Христа, не по Его воле, но любуясь сама собой, успешной просветительницей доселе диких народов. И самолюбование ослепило ее настолько, что она позволила завести себя в ловушку.

— Если я погибну, Любава, — торжественно сообщил в конце службы Сольмир, — поминай меня Симоном. Я крестился вчера. — Он обнял подругу за плечи и легко коснулся ее губ своими. — Теперь мы с тобой родные.

А на рассвете выяснилось, что противник уже под стенами. Со стороны Одры все шли и шли новые отряды под красными, ярко горящими в лучах восходящего солнца, стягами. Воины Свентовита были во главе атакующих.

Харальд железным тоном приказа запретил Любаве покидать вежу, хотя дружинница была, естественно, полностью вооружена. Его обычно холодные серые глаза ярко блестели, когда варяг спешно покидал башню, он ожидал начала боя с пламенной радостью, с ликованием спешил на предстоящий кровавый пир.

— Любава, — мягко сказала Предслава, — давай обнимемся и простим друг другу все прегрешения. Может, в следующий раз доведется свидеться лишь на Страшном Суде Господнем. — И они со слезами крепко обнялись.

Сзади раздался тихий стон. Рагнар таки пришел в себя. Отец Афанасий приобщил измученного отца Феофана к Тайнам в бессознательном состоянии, а после службы, его перенесли сюда же, в последнее укрытие, в вежу, уложили на широкой лавке, застеленной соломенным матрасом. Теперь он открыл глубоко запавшие от болезни глаза, и Любава бросилась к нему. Ее отец смотрел ей в глаза полностью осмысленным взглядом светлых серых глаз.

— Где я? Как ты здесь оказалась?

Рагнар выглядел еле живым. Любава приподняла больного, укладывая его поудобнее. Опустилась на колени рядом с жестким ложем.

— Мы разыскали тебя. Сейчас мы все находимся в польской пограничной крепости вблизи Старгарда. Панна Катарина в свое время убедила начальника здешнего гарнизона, что Болеслав дал негласный приказ, держать тебя здесь. Пан Тшебек так ею очаровался, что не сумел даже задуматься, как это все глупо. Мы случайно узнали, где тебя держат. Жаль только, что немного опоздали, сейчас снаружи крепость атакуют вместе германцы и поморяне. Слышишь?

Снаружи раздались торжественные звуки рогов, зовущие воинов в атаку.

Легкая, грустная улыбка осветила измученное лицо Рагнара.

— Действительно, вы немного опоздали.

Сначала поморяне преодолели ров. Их обстреливали со стены и с вежи, но нападавших оказалось так много, что они завалили ров трупами вперемежку со спиленными деревьями, и подступили к наружной стене. Наружная стена держалась даже до полудня. Таран, то есть бревно на цепях, которым нападающие долбили ворота, защитники крепости несколько раз разламывали. Один раз — метко брошенной сверху каменной плитой, другой раз бревно удачно загарпунили сверху и утянули наверх. Приходилось отбрасывать от стены лестницы, по которым осаждающие лезли наверх, обстреливать тех, кто подкапывался под стену и пытался ее поджечь снизу. Осаждающих было слишком много.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Сразу после полудня часть наружной стены рухнула. В узкий проход хлынули захватчики, а там их уже поджидали защитники крепости, чтобы сразиться лицом к лицу. Первых, кто попал во двор крепости, защитники уничтожили сразу, но вслед за ними тут же бросились новые, еще не слишком уставшие воины Свентовита, легко отдававшие жизнь в кровавой сече. А за их спинами пролом в стене расширялся бревно за бревном, и все новые сотни воинов рвались сразиться с противником, уже начавшим уставать.

Любава как-то отстраненно наблюдала за боем из одного из наблюдательных окон вежи. Харальда легко было узнать, несмотря на обезличивающий шлем. Их Старшой был на голову выше всех остальных воинов, легко шел вперед, сея вокруг смерть, люди падали, сраженные насмерть, не успевая даже ранить варяга. Его издали заметил воевода нападавших лютичей, восхитился и протолкался через своих воинов, чтобы сразиться с могучим варягом лично. Они как раз были одного роста. И погибли одновременно. Помор отсек Харальду голову в то самое время, когда получил от варяга смертельный удар в грудь.

— Прощай, Харальд, — подумала Любава, — прощай навеки. В ту Вальгаллу, где вечно сражаются в бою воины Тора, мне дороги нет.

Сердце болезненно защемило.

Заливая внешний двор крепости кровью и устилая его трупами, нападающие начали атаку на внутреннюю стену крепости. Без своего вождя, убитого Харальдом, поморяне действовали не так слаженно. Но их было так много! Немногие из лучников, защищавших внешнюю стену крепости, успели вовремя отступить. Почти все погибли, сраженные мечами поморов и германцев.

Внутренняя стена продержалась до вечера.

Уцелевшие защитники крепости забились в вежу. Стрелки — на верхние этажи. Те, кто мог сражаться на мечах, объединились для защиты башни на втором этаже, там где был вход в башню. Сразу стало тесно.

— Княгиня, поднимись, прошу тебя, на верхний этаж, — с мольбой прошептал Сольмир. — Сейчас лестницу втянут наверх, и станет поздно. Больше туда никто не поднимется.

— Я останусь здесь, — непреклонно ответила Предслава. — Я предпочитаю смерть плену. Больше я в плен не попаду.

Сказитель бросил на нее отчаянный взгляд, но понадеялся на то, что в вежу врагам проникнуть не удастся, что бой будет прекращен из-за темноты, что ночью подойдет подкрепление… Да мало ли еще что может случиться?

И он, не став спорить с княгиней, поднялся вместе с остальными лучниками на верхний этаж. Именно они сейчас становились основными защитниками башни.

Но надеждам Сольмира было не суждено сбыться. Когда в сумерках гаснущего дня под ударами боевых топоров рухнула дверь в вежу, Любава стояла рядом с трудом севшим на скамье Рагнаром у самой стены, там где был небольшой забитый сейчас лаз наружу. На верхние этажи существовала еще и внешняя лестница, помимо внутренней. Рослые германцы впрыгнули в башню. Лязг мечей, хриплая ругань, глухой стук падающих тел. Теснота, темнота, запах крови и пота.

— Любава! Сзади!

Это голос Всеслава. А значит, еще не конец. Подкрепление подошло. Нужно сражаться.

В маленький лаз совсем рядом, осветив темную вежу сумеречным светом, снаружи вдвигается силуэт воина в кольчуге. Любаве удается ранить его сразу же, пока глаза воина не привыкли к темноте. Движения воина замедляются. Удары сердца. Секунды застывшего времени. Она отражает и атакует двумя руками, мечом и кинжалом, скользит, уворачивается и прыгает.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Рагнар неожиданно отбрасывает ее в сторону и падает сам, пронзенный мечом воина и меткой, пущенной сильной рукой, сулицей, пробившей ему голову. Сулицей, от которой он защитил дочку ценой своей жизни.

Воин-германец падает убитый.

— Любава, ты здесь?! Милая, ты жива? Да что же это? Любава!