Нео-Буратино - Владимир Корнев

Папалексиев тяжело вздохнул, втянул голову в плечи, спрятал руки в карманы и, готовый к любым неожиданностям, поплелся куда глаза глядят. А глаза его искали, где бы перекусить. Он даже увидел в этом намерении шанс найти выход из сложившейся ситуации: «Заморю червячка, отвлекусь и на сытый желудок что-нибудь придумаю». Не утруждая себя долгими поисками, Тиллим подошел к первому же крикливо оформленному киоску заморского общепита и встал в очередь. Желающих вкусить американообразной еды было немало, однако Тиллим довольно скоро продвинулся к окошку. Просмотрев меню, среди разного рода чизбургеров, фишбургеров и прочих булок со всякой всячиной он выбрал гамбургер, привлекший его внимание начинкой из мяса и большими размерами. Зато, глядя на продавца, Тиллим подумал: «Вот уж с кем я бы ни за что не соприкоснулся!»

Этот типаж вовсе не вызывал у него доверия. Чем внимательнее Папалексиев его разглядывал, тем сильнее утверждался в мысли, что прикосновение к подобному существу чревато как минимум потерей аппетита. Это был коротко стриженный верзила с красным лицом, лоснящейся шеей и пухлыми розовыми руками. Во всем его облике чувствовалась пресыщенность, доходящая до показного отвращения к самому запаху мяса и булок. «А ведь ты наверняка одними гамбургерами питаешься!» — думал Тиллим, пристально глядя в воровато бегающие глазки, которые отражали сложную работу мозга торгового работника, усиленно размышляющего над тем, как общипать очередного клиента.

Видимо, взгляд Тиллима был слишком красноречив, во всяком случае, покупая вожделенную снедь, никаких ухищрений со стороны продавца он не заметил. Вонзая зубы в румяную булку с котлетой, истекавшую горчицей и кетчупом, Тиллим насыщался, забывая о беспокоившей его проблеме, однако этот сеанс гастрономической терапии продолжался совсем недолго. Мерная работа челюстей была прервана внезапным обращением:

— Дядь, а дядь!

Папалексиев вздрогнул, оглянулся. Рядом с его столиком стоял мальчик лет десяти и жалобно просил:

— Оставьте половинку гамбургера — я очень голоден!

«Жалко, совсем еще пацан, а жизнь заставляет попрошайничать. Брошен на произвол судьбы!» — подумал Папалексиев, и лицо его вдруг просветлело.

— Слушай, я тебе яблок дам, целую авоську!

Он обрадовался, что чужие яблоки не будут съедены вероломно, а напитают витаминами растущий организм обездоленного ребенка.

Дитя же невозмутимо ответствовало:

— Не-а! Я мяса хочу.

Папалексиев удивился: «Разборчивый парень попался! — но тут же сообразил: — Да может, он несколько дней не ел — что ему эти яблоки, а в мясе вся сила!»

Стоя в очереди, он размышлял о нищете. Его волновали скитающиеся массы народа, которые вынуждены побираться по помойкам и благотворительным столовым в поисках черствого куска хлеба насущного. Папалексиеву было жаль этих людей, и он изо всех сил старался им помочь. Особенно тяжело ему было видеть нищих детей, еще не успевших накопить сил для честного труда, а уже вынужденных стоять с протянутой рукой, расплачиваясь за чьи-то грехи. Нагнувшись к своему подопечному, Тиллим участливо спросил:

— Где живешь-то?

— В Купчине, в подвале.

— Один?!

— Один живу, давно уже.

— Так страшно ведь! А может, у тебя и родителей нет?

— А родителей у меня нет. Умерли они. Я их никогда не видел. Я сирота. Круглый. Некому обо мне заботиться, — как-то заученно и без малейшей доли артистизма отрапортовал мальчик, при этом в его васильковых глазах появилась едва заметная лукавинка.

Тиллима это покоробило: он вспомнил хитрые глазки пройдохи, торгующего в киоске. Тем временем очередь уже подошла, и легкий на помине торговец услужливо спросил:

— Что угодно?

Папалексиев засуетился и, не глядя на него, мучительно выдавил из себя:

— Да вот, я парню… Дай один хот-дог и колу. Жалко беднягу.

Он увидел пухлые руки, записывающие заказ, услышал голос человека в киоске:

— Пять тысяч.

По тону Тиллим понял, что тот ухмыляется, и внутренне возмутился: «Вот скотина! Ребенку есть нечего, а ему смешно». Он протянул в окошко десять тысяч, дождавшись сдачи, нервно скомкал ее в кулаке, затем, испытывая новый порыв жалости, другой рукой ободряюще похлопал мальчугана по плечу:

— Не грусти, парень!

Телепатический дар тотчас напомнил Папалексиеву о себе целой обоймой мыслей бедняги, среди которых была и такая невинная: «На что б его еще раскрутить?» Впрочем, мальчик творчески развил ее вслух:

— А кто-то мне еще яблоки обещал…

Еле сдерживая злость, Тиллим обратился к начинающему аферисту:

— Слушай ты, сказочник, сирота казанская. Значит, некому о тебе, бедном, заботиться? Грешно при живых родителях такое говорить, да и вообще врать нехорошо, пионер!

Он небрежно потрепал мальчишку по белобрысой голове и только сейчас заметил и его аккуратную стрижку, и то, что одет он в скромную, но чистую одежду. Папалексиеву было уже известно, что ребенок из вполне благополучной семьи, что папа у него завкафедрой в Техноложке, а мама врач. «Ну и детишки пошли», — покачав головой, подумал Тиллим. Мальчуган, вытянув свою обаятельную физиономию, удивленно глядел на него.

— А мы, между прочим, с почтенным батюшкой вашим, Василием Ивановичем, коллеги. На одной кафедре преподаем! — угрожающе произнес Папалексиев, и юного сочинителя как ветром сдуло.

Уйдя наконец с вокзала, Тиллим перестал думать о безнадежно потерянном молодом поколении и разжал онемевший кулак со сдачей: на ладони вместо полагающейся пятитысячной лежала смятая купюра в пятьдесят тысяч. Размышляя о странной благотворительности продавца гамбургеров, щедро раздающего сдачу, Папалексиев решил сокрыть неожиданный нетрудовой доход, но ему, как человеку, живущему на зарплату и мелкие приработки, необходимо было найти объяснение случившемуся. Он с ходу предложил и тут же безоговорочно принял блестящую версию: «Это ему наказание за то, что людей обсчитывает». Теперь Тиллим мог с чистым сердцем вершить сокрытие, так как был уверен, что на его месте любой порядочный человек поступил бы так же. На судьбу он и прежде не жаловался, если не считать отношений с Авдотьей Каталовой, но такими щедротами она его еще не осыпала, однако инстинкт самосохранения предостерегал его, нашептывая предположение о том, что продавец может и опомниться. «Догонит и денег требовать станет, а отдавать-то не хочется!» — рассуждал Папалексиев, ускоряя шаг.

Постепенно он обретал внутреннее равновесие, мысли его упорядочивались, приобретали логическую связь. За всеми метаморфозами, происшедшими в последние несколько дней, он теперь определенно усматривал происки Авдотьиной прародительницы, обещавшей даровать ему чудесные способности и исполнять мечты. «Понятно! События разворачиваются по старухиному сценарию: я совершаю снова и снова добрые поступки, и добро возвращается назад, многократно увеличившись. Вот эхо в горах: сколько раз крикнешь, столько раз оно тебе и отзовется, только намного громче. Так и здесь. Нечего мне и удивляться: столько хорошего сделал. Перевел через дорогу бабушку — получай за это яблоки! Накормил голодного мальчика — вот тебе денежная премия в пятьдесят, нет, в сорок пять тысяч! Все справедливо! А главное, что я руководствовался добрыми намерениями, поэтому и был вознагражден, сначала, правда, натурой, зато потом налом, как я и мечтал. Оказывается, в жизни все очень просто, если не сказать — примитивно. И зачем лезть из кожи вон, мучить себя, напрягаться впустую, самому нарываться на неприятности и других раздражать, зачем им что-то доказывать, когда есть простой механизм улучшения человеческой жизни? А ведь если бы не Авдотьина бабка, он бы мне не открылся».

По мере того как Папалексиев постигал суть раскрывавшихся перед ним возможностей, помыслы его обретали все более деловой строй. Ему уже хотелось увеличить свое состояние, и он считал, что сможет без труда это сделать. Словом, спекулятивный подход к вечному овладел его утлым мировоззрением. Авантюрист Беспредел готов был в очередной раз показать себя: «Это что же получается: чем больше я совершу добрых поступков, тем больше вознаграждение получу? Выходит, и в сберкассу деньги не надо класть: подарил кому-нибудь одну сумму, а назад вернется с такими процентами, что и в швейцарском банке не насчитали бы! Так жить я согласен! Пойду сейчас к ларечнику, верну ему полтинник, дескать, вы по ошибке дали лишнюю сдачу. Вот интересно, сколько мне Авдотья тогда отстегнет, и вообще, какую она на этот раз закрутит комбинацию, чтобы вручить мне денежки?» Радость переполняла Папалексиева, физиономия его расплылась в блаженной улыбке, и мышцы не слушались, когда он пытался состроить серьезную мину. Подгоняемый любопытством и желанием разбогатеть, он в считаные минуты проделал обратный путь до ларька и, протиснувшись к окошку, обратился к продавцу: