Дно разума - Алексей Атеев

Ну и пускай кажутся, заметил внутренний голос, тебе-то какое дело! Мало ли на свете странных вещей. И потом, ты противоречишь самому себе. Всю жизнь утверждал: чудес не бывает. И вдруг готов в них поверить?

– Я не утверждаю, – произнес Севастьянов вслух. – Я просто допускаю их вероятность.

«Совсем спятил», – произнес внутренний голос.

Следующим утром наш герой подкрепился теми же продуктами, какими он ужинал вчера, и, размышляя о плюсах и минусах яичной диеты, направился на розыски квартиры Седова. Ориентир был достаточно примечательный – баня. Вот туда-то Севастьянов и подался.

Щитовой дом, в котором проживал Седов, выглядел вполне обычно. Единственным отличием являлось высокое деревянное крыльцо, продвигаться по которому без некоторой сноровки казалось опасным. Ступени ходили под ногами, словно готовы вот-вот переломиться, а одну ступеньку уже постигла подобная участь, и ее нужно было перепрыгивать.

Когда Севастьянов преодолел это препятствие и проник в дом, его тут же оглушил запах. Воняло здесь так, что у профессора неожиданно закружилась голова. Происхождение и состав запаха не поддавались определению, однако отчетливо прослеживались ароматы отхожего места, неисправной канализации и многолетней внутристенной плесени. Судя по запаху, дом гнил не один десяток лет.

Севастьянов огляделся. Ряды дверей, казалось, уходили в бесконечность. Явился ли этому причиной насыщенный испарениями полумрак, господствовавший в коридоре, или у нашего героя, вследствие воздействия экзотических флюидов, внезапно помутился разум, сказать было трудно, однако Севастьянову почудилось: он попал в ад, где за каждой дверью представлена своя разновидность вечных мук. Однако подобное нелепое чувство тут же прошло, уступив место сомнению в правильности собственных действий. Но профессор не привык отступать. Поэтому он медленно двинулся вдоль дверей в поисках самой непрезентабельной.

– Чего ищете? – услышал он за спиной молодой женский голос и обернулся.

Перед ним стояло взлохмаченное существо в едва застегнутом халатике. В руках существо держало таз с мокрым бельем.

– Где тут Седовы живут? – спросил Севастьянов.

Существо указало дланью куда-то вперед и произнесло:

– В девятой.

Дверь с таким номером выглядела действительно весьма живописно. Некогда она была обита дерматином. Теперь же дерматин не то расползся от старости сам, не то был изрезан вдоль и поперек опасной бритвой, причем из дыр, словно бороды гномов, торчали клочья грязной ваты.

Севастьянов постучал по косяку. Никто не ответил.

– Ну чего тарабаните? – услышал он все тот же глас. – Заходите без стука. Люська дома.

Он толкнул дверь и очутился в полутемной комнате, где присутствовал столь сильный аромат водочного перегара, что он даже заглушал исконный запах гнили. Окна были задернуты какими-то немыслимо грязными шторами, и в полумраке Севастьянов вначале разобрал только две кровати и круглый стол посередине. Он немного отодвинул одну из штор. Стало светлее. Глазам профессора открылся следующий натюрморт. На столе стояло несколько пустых бутылок, валялись корки хлеба и огрызок соленого огурца, похожий на обрубленное ухо. На одной из кроватей кто-то спал. Профессор приблизился. На кровати лежал именно тот, кто извергал из себя духовитую волну перегара: абсолютно нагая женщина лет пятидесяти, едва прикрытая лоскутным одеялом. Вид голой гражданки был настолько отвратителен, что Севастьянова едва не стошнило. Преодолевая отвращение, профессор легонько дотронулся до плеча спящей и попытался потрясти ее. Женщина замычала, но глаз не открыла, а только всхрапнула. Сергей Александрович потряс ее сильнее. Эффект был тот же. Поняв, что здесь он вряд ли чего добьется, Севастьянов покинул комнату и, кое-как преодолев коварное крыльцо, поспешно вышел на улицу. Давешняя молодка развешивала белье.

– И чего? – спросила она, взглянув на профессора.

– Да ничего, – отозвался тот. – Спит она.

– Пьянющая, – скорее констатировала, чем спросила молодка. – А чего вам от нее нужно? Посношаться желаете? Так и я могу в этом деле помочь.

Вначале Севастьянов даже не понял значения глагола «посношаться», но когда до него дошло, он столь яростно замотал головой, что казалось, она находится на шарнире. Потом он почти бегом помчался прочь от этого странного дома. Сергей Александрович не мог представить, что подобные заповедники самого низменного пьянства и разврата могут иметься в его городе, истинном детище социализма. Но они имелись, и с этим нельзя не считаться.

Севастьянов достал из кармана пиджака бумажку, на которой были начертаны оба адреса квартир, которые он собирался сегодня посетить. Оставался еще один. Но стоило ли туда идти? Возможно, там он столкнется с еще более дикими нравами. Однако пунктуальная натура профессора требовала четкого исполнения поставленных задач. И он, можно сказать, через силу поплелся в поисках второго адреса.

Дом, который был ему нужен, выглядел вполне цивилизованно. Что-то западноевропейское проглядывало в его облике. Стрельчатые окна подъездов, отделка диким камнем придавали дому несколько готический вид. Это обстоятельство тут же отметил наблюдательный глаз Севастьянова. Он слышал о «немецких кварталах», но доселе бывать ему здесь не случалось. Искомая квартира находилась на первом этаже. Профессор постучал, вначале довольно робко, но потом посильнее, однако ему никто не ответил, и он толкнул дверь, которая немедленно отворилась. Севастьянов шагнул через порог и огляделся. Здесь было пусто, только у стены стояла пара разбитых мужских башмаков.

– Есть кто дома?! – громко произнес Сергей Александрович.

– Сюда иди, – услышал он откуда-то сбоку и пошел на голос.

На кухне за столом сидел мужчина неопределенных лет в линялой сиреневой майке и свежевал собаку. И стол, и пол были залиты кровью. Отвратительное зрелище вызвало у профессора новый позыв к рвоте. Желудок заходил ходуном. И только глубокий вдох поставил его на место.

– Здорово! – весело произнес «мясник». – Ты кто?

– Сергей Александрович, – представился Севастьянов.

– Из ментовки, что ли?

– Нет, я не из милиции… если вы имеете в виду именно милицию. Я по другому вопросу.

– А я вот собачку потрошу, – сообщил хозяин квартиры. – На обед и на ужин…

– Вы что же, есть ее будете?! – опешил Севастьянов.

– А как же! Любимая моя закуска. На суп, правда, не тянет. Вонючая больно. А на жареху – самое то! С уксусом, лучком да чесночком – пальчики оближешь. И пельмешки можно слепить. Вкуснятина, доложу тебе.

– Я не знал, что собак едят, – сообщил несколько обескураженный Севастьянов.