«Крестовый поход на Восток». Гитлеровская Европа против России - Юрий Мухин

Англия и Франция объявили мобилизацию 1 сентября, а 3-го вступили в войну. 5 сентября Франция, исполняя договоренность с Польшей, провела частную наступательную операцию. Полякам нужно было продержаться всего 15 дней, пока Франция не закончит мобилизацию! Не смогли удержать западных границ – черт с ними! Отходите на рубежи Нарев – Висла – Сан и закрепляйтесь там! Армию отмобилизовали, все было – воюйте! Но это же поляки…

В первый день войны из Варшавы скрылся президент Польши Мосцицкий. 4 сентября начало паковать чемоданы, а 5-го удрало и все правительство[181]. Этому предшествовала директива, которую маршал Рыдз-Смиглы, главнокомандующий польской армией, сменивший на посту диктатора Польши Пилсудского, дал польской армии. 3 сентября (на третий день войны, напомню) он приказал Главному штабу: «В связи со сложившейся обстановкой и комплексом проблем, которые поставил ход событий в порядок дня, следует ориентировать ось отхода наших вооруженных сил не просто на восток, в сторону России, связанной пактом с немцами, а на юго-восток, в сторону союзной Румынии и благоприятно относящейся к Польше Венгрии…»[182]

Этот приказ поразителен даже не тем, что всего на третий день войны речь пошла не об уничтожении прорвавшихся немецких колонн и даже не об отводе войск на рубеж Нарев – Висла – Сан, а о бегстве. Поразительно, что закуток польской территории у «союзной Румынии» (она им была союзная против СССР, а не против Германии!) был шириной едва ли 120 км и не имел ни естественных, ни искусственных рубежей обороны. Речь заведомо шла не о том, чтобы сохранить там «остатки государственности», а о том, чтобы удрать. И с военной точки зрения этот приказ поражает. Для того чтобы с западных границ отвести польские дивизии на юго-восток, им нужно было двигаться вдоль фронта наступающих немецких 10-й и 14-й армий, которые шли на северо-восток к Варшаве. А польским дивизиям у Восточной. Пруссии надо было отступать на юг – навстречу наступающим немцам. Немцы с первого дня войны посылали авиаразведку в тревоге, не ведутся ли окопные работы на рубеже Нарев – Висла – Сан[183], но, как видите, тревоги их оказались напрасными: поляки с ходу начали драп в Румынию. А 11 сентября уже и до немецкого генштаба дошла от румын информация: «Начался переход польских кадровых солдат в Румынию»[184]. И остается вопрос, зачем Рыдз-Смиглы отдал этот идиотский, невыполнимый приказ? Ответ один: ему и правительству нужен был повод к бегству. Если бы войска отходили на рубеж Нарев – Висла – Сан и закреплялись там, а «гнуснейшие из гнусных» удрали бы в Румынию, как бы это выглядело? А так польские трусы могли смело драпать под предлогом того, что к Румынии, дескать, вся армия отступает.

Приказ Рыдз-Смиглы ушел в войска 5 сентября[185], и французские представители при командовании польской армии смогли узнать о нем не сразу. Но 6 сентября утаить замыслы польских «гнуснейших» уже было нельзя. В «Катынском синдроме» авторы пытаются этот вопрос извратить так: «Французский посол в Польше Л. Ноэль уже 6 сентября предложил перевести польское правительство во Францию, а 11-го он обсуждал этот вопрос с Беком, одновременно начав переговоры с Румынией, но не о пропуске польского правительства, а об его интернировании. У Ноэля на примете был другой, свой кандидат в премьеры – генерал В. Сикорский»[186]

Как вам это нравится? Франция начала войну и уже проводит частную наступательную операцию на западном фронте против Германии, а посол Франции в это время пытается обезглавить союзника Франции и тем вызвать его поражение? А не боялся ли Ноэль, что его за это немедленно отзовут из Польши и сунут его голову под нож гильотины? На самом деле, разумеется, это поляки начали просить французского посла вызволить их из Румынии. Для того чтобы сбежать в Румынию, полякам никакой помощи не требовалось (бегают они быстро), но Румыния была нейтральной, следовательно, обязана была интернировать (арестовать) всех поляков до окончания войны. А окончание войны – это соглашение между главами воюющих государств. Но поскольку сбежавшее из Польши польское правительство под арестом в Румынии такое соглашение технически не могло заключить, ему предстояло сидеть под арестом в Румынии всю оставшуюся жизнь. Вот наглые польские негодяи и начали хлопотать, чтобы Франция их из Румынии вытащила. Понятное дело, что ни румынам, ни венграм это польское добро и даром не требовалось – ведь его нужно было кормить и содержать неизвестно какое время и без каких-либо надежд на компенсацию затрат. Поэтому и румыны, и венгры закрыли бы глаза на то, что интернированные разбегаются в другие страны (что они и сделали). Но это можно было допустить только тайно. А как тайно отпустить уже интернированных министров? Или генералов, о которых стало известно, что они интернированы? Это уже был бы враждебный акт против Германии. Вот польские «гнуснейшие из гнусных» и хотели, чтобы Франция заставила румын поссориться из-за них с немцами.

Итак, 5 сентября французы атаковали немцев, а 6-го узнали от Ноэля, что трусливая польская элита предала Францию окончательно и уже драпает в Румынию. Что было делать? Вторгнуться, как планировалось, 15 сентября в Германию? Но ведь союзницы Польши уже нет, есть только трусливое быдло, разбегающееся кто куда. (Немцы уже 10 сентября начали переброску войск из Польши на запад[187].) Оставалось одно – собирать силы, ждать войска из Англии, из колоний, а до тех пор сидеть за линией своих укреплений.

И 8 сентября Высший военный совет в Париже принял решение активные действия против Германии прекратить. То же самое решили и главы Великобритании и Франции 12 сентября. Кто их осудит за это? Не они предали Польшу, а «гнуснейшие из гнусных» предали их.

Нынешние «геббельсовцы» с целью оправдания польской трусости нагородили наукообразных слов в уверенности, что никто не будет вникать в смысл написанного: «При обсуждении проблемы перехода границы польское правительство руководствовалось бельгийским прецедентом периода Первой мировой войны. Это позволило бы, во‑первых, соблюсти конституционную преемственность польской государственности и, во‑вторых, продолжить при поддержке союзных держав сопротивление за рубежами страны, то есть не капитулировать, что могло бы послужить основой прекращения действия международных соглашений» – пишется в «Катынском синдроме».

Во-первых. В Первую мировую войну бельгийская армия и правительство не сбежали в нейтральную Голландию, до которой было рукой подать, а почти два месяца отчаянно защищались, отойдя сначала во Фландрию, а затем отступив вместе с французской армией на соседнюю территорию союзной Франции, где продолжили вместе с ней драться до победы в 1918 г. Не надо оскорблять бельгийцев сравнением с поляками.

Во-вторых. Что означают эти «умные» слова «конституционная преемственность польской государственности»? Что, и в новом польском государстве к Конституции должен быть секретный протокол, согласно которому польское правительство имеет право разжечь войну, бросить свой народ на произвол врага и удрать за границу? Что, и в новом польском государстве у власти должно быть только трусливое и тупое шляхетское быдло?

И, наконец. Это какие такие «международные соглашения» могли существовать между польским правительством, сидящим в заключении в Румынии, и остальными государствами?

Если бы правительство Польши осталось в Варшаве и даже капитулировало, отдав немцам часть территории и разорвав договора с Англией и Францией, то оно, во‑первых, могло бы выговорить и вернуть в Польшу всех пленных и интернированных, во‑вторых, могло бы послать их для войны и в Англию, и во Францию. Скажем, Франция капитулировала, но ведь французы сражались вместе с британцами в рядах «Свободной Франции» Де Голля. Нет ничего более гнусного, чем бегство во время войны от своего сражающегося народа, придумать нельзя, и оправдывать это могут только подонки и поляки.

Гнуснейший главнокомандующий

4 сентября советник японского посольства в Варшаве попросил разрешения в посольстве СССР отправить из Варшавы в Японию через Советский Союз 9 женщин и 10 детей. Своих женщин и детей советское посольство отправило на родину 5 сентября[188]. Этот факт должен вселять гордость в сердца поляков, поскольку главнокомандующий польской армией маршал Польши Эдвард Рыдз-Смиглы бросил свой пост и сбежал из Варшавы только в ночь на 7 сентября[189], т. е. чуть ли не на два дня позже, чем эвакуировались посольские дети. Удрал под толстые перекрытия казематов Брестской крепости.

Поляки явили миру новый способ управления войсками, и дорого я дал бы, если бы лицензию на него купило НАТО. Во всех странах командующий находится как можно ближе к войскам, чтобы как можно быстрее получать сведения о боевой ситуации и как можно быстрее вмешиваться в нее своими командами, а штабы находятся в тылу. У поляков не так. В Варшаве остался начальник Главного штаба генерал Стахевич, а главнокомандующий Рыдз-Смиглы сидел от него в 180 км в тылу. По приезде в Брест Рыдз-Смиглы выяснил, что крепость не имеет связи. Ни с кем. Начали тянуть линии и через 12 часов установили связь с одной армией. Но поляки не тратили время даром, готовясь к войне, поэтому у Рыдз-Смиглы была и радиостанция, которая прибыла в Брест на 4 грузовиках. Правда, когда Рыдз-Смиглы драпал из Варшавы, то успел захватить с собой только самое ценное и нужное. Шифры и коды для переговоров по радио с войсками в этот список не попали, поэтому их отправили из Варшавы в Брест поездом. А когда они приехали в Брест, немцы уже отбомбились и радиостанция вышла из строя. Однако находчивые поляки нашли выход, и Рыдз-Смиглы войсками управлял так: