Мир приключений 1984 - К. Селихов

— Обязательно! Мне нужна твоя помощь, — в голосе Рауля Луиса звучало неподдельное волнение. — Не в деньгах. Буду ждать!

— О’кей! В четыре! — И Рамиро положил трубку.

Рауль Луис вышел под тент и направился прямо к столику, за которым сидел старикашка с парнем. “А, сволочь!” — пронеслось в голове Рамиро, но Фернандес проковылял мимо к стенду с газетами, взял одну, бросил в блюдце никель и возвратился к себе за столик. “Так! Хорошо! Обоюдного контакта нет. Привязан лишь он. И не подозревает! Надо помогать!”

Оказавшись в номере лишь после двух, Рамиро отдохнул, принял холодный душ. Он взвесил все и твердо решил, что будет действовать на грани, соблюдая максимум осторожности.

Легкий стук в дверь застал Рамиро выходившим из ванной в халате. То был Сонни и с ним рыжий незнакомец.

— Извини, что без звонка. Знакомься.

Рыжий откинул полу пиджака, у пояса висел знак сотрудника ФБР.

— Слушай, серьезное дело, Гуахиро! Хорошо, что тебя застал. Что-нибудь прохладительное есть? — И Сонни сам раскрыл холодильник, в котором на верхней полке стоял высокий стеклянный кувшин, полный апельсинового сока. — Утром оживляет, ночью убивает, а днем в самый раз! Гуахиро, сегодня к вечеру эту жердь, с которой ты встречаешься в библиотеке и шляешься последнее время — ты меня понимаешь? — сегодня вечером его будут брать!

Сонни и фебеэровец пристально глядели на Рамиро, у которого, к счастью, в тот момент развязался поясок халата, он распахнулся и обнажил голое тело.

“Они ждут! Что делать? Думай, Рамиро! Все ломается. Думай! Он уже, наверное, внизу. Горит! Думай, Рамиро! Он свой! Как же он вышел на меня? Надо спасать! Завалюсь и сам…”

— Извини! Я не могу за него быть в ответе. Наркотики? Контрабанда? Мокрое дело? Сутенерство? — Рамиро машинально запахивал халат, а под черепной коробкой пульсировало: “Педро, что делать? Надо выручать! Имею ли право? Да! Поменять бы нас местами? А правила? Дисциплина! Закон! Погорел один… Нет, не имею права! Педро… Как должен поступить коммунист? Ты — новый человек…”

— Ни то, ни другое, ни третье! — Сонни поставил на телевизор стакан, покрывшийся мелкими бусинками влаги. — Ну, мы пошли!

“…Коммунист — это тот, кто выигрывает. Фернандес, потом тебе будет поставлен памятник, и я первый положу к нему цветы. Прости, друг!” — пронеслось в голове. Рамиро затянул поясок.

— Погоди, Сонни. Ты молодец! Хорошо, что приехал! По телефону я мог бы и не ответить. Жарко! Что делать? В четыре я с ним встречаюсь…

— Где? — спросил рыжий и поглядел на часы.

— Здесь! В холле отеля!

— Оп! — Сонни приятно крякнул. — Ты куришь дорогие сигары. Угостил бы нас, Гуахиро.

Рамиро полез в ящик стола.

— По телефону утром он сказал, что нуждается в помощи. Вначале просил денег, а теперь… что-то другое.

Сонни улыбнулся и тоном старшего распорядился:

— Отделайся! Чтобы после восемнадцати тебя с ним рядом не было. Вечером позвони мне домой. Сегодня интересный бокс по пятой из Нью-Йорка. Буду пить с женой, сидеть у ящика и вспоминать тебя. — Сонни весело хлопнул Рамиро по ягодице. — Спеши! Уже скоро четыре, Гуахиро. — Он взял из ящичка три сигары, одну протянул рыжему, и они удалились.

…Рауль Луис сидел в той части холла, которая была отгорожена от входа живой стеной из цветов. Ра миро горячо его обнял и тут же остановил себя. “Чего это я? А если наблюдают? Хорошо! Друг, я не могу тебе помочь даже взглядом!”

— Ты извини! Дела. Завтра спешно улетаю в Чикаго. Зоопарк потом…

— У тебя, — Фернандес посмотрел по сторонам, а потом просящими глазами на Рамиро, — у тебя… здесь нет места, где бы мне укрыться на несколько дней? Не спрашивай! Это серьезно. Помоги, будь другом.

Мучительно тяжелыми были эти несколько секунд. Рамиро знал, что ему делать перед дулом пистолета, в море, полном акул, с присосками “детектора лжи” на теле или когда встретил брата, отрекшегося от него, но сейчас… сейчас он был растерян и собирал всю силу воли в кулак, чтобы не обнаружить себя… “Как помочь? Как? А… Жизнь только и может торжествовать, если все делать, подчиняясь железным правилам, ею же самой выработанным! Все!”

— Э! Рауль Луис, ты хороший парень. Умный! Но извини! Ты принял меня не за того. Я в эти игры не играю. Так что… извини!

Последнее “прости” получилось с хрипотцой, и Рамиро поспешил подняться на ноги. Свести в бар. Угостить! Пусть ему… может, в последний раз… будет хорошо. Нет! Он обязан быть трезвым. Предстоит… и одному… серьезное сражение. И надо выстоять!

— Если что, кому сообщить?

Рауль Луис ответил пустым взглядом и защелкал сухими суставами. Встрепенулся.

— Надо меня укрыть!

— Улетаю в Чикаго! — Рамиро протянул руку, и если бы Рауль Луис был наблюдательным, то отметил бы, что рука Рамиро непривычно для него дрожала и была влажной. — Желаю тебе! — И почти бегом оставил холл.

Прошла неделя. Острота переживаний притупилась. Рамиро продумал, как станет докладывать об этом печальном случае в Гаване, знал, что станет краснеть.

Третьего дня, на субботу и воскресенье, они летали с Мартой в Сан-Франциско. Тоже американский город, но резко отличающийся от здешних, восточных. Марта заметила, что Рамиро был не в настроении, отнесла это на свой счет. Потом Рамиро стоило труда разубедить ее.

Вторник начался с экзаменов — проверяли будущих выпускников спецшколы. Все они были зафиксированы фотографической памятью Эль Гуахиро — шахматиста. Ему удалось узнать и настоящие фамилии многих. Весь этот день, где бы он ни был, Рамиро испытывал чувство эйфории. Его распирало, и он радовался жизни. Сердце ликовало.

Выйдя из кафе, где он слегка перекусил, Рамиро пешком дошел до Флаглер. Неоновые вывески, разноцветные рекламные щиты вспыхивали, гасли, привлекали внимание, слепили и тревожили. Когда-то, в былые годы неуверенной жизни, он часами простаивал на углу Третьей, Восьмой, Двенадцатой или Двадцать седьмой авеню и в точно размеренном, монотонном повторении вспышек света находил движение. Мыслями он непременно уносился в будущее. Тогда помогало жить воображение. Сегодня он был рад действительности. За год столько сделано! Собран ценнейший для Гаваны материал.

В ближайшие недели, месяц—другой — и предлог, возможность отправиться на остров и тем самым положить конец, нет, точнее, отметить важный этап, утверждающий его новое существование, найдется сам по себе. Так полагал Рамиро Фернандес.

Сев в машину, он отправился в Луммуз-Парк, к морю. Облокотившись о парапет веранды, об основание которой в шторм разбивались волны, Эль Гуахиро вспомнил типа, консультировавшегося у него вчера. Тому, по всей вероятности, предстояла в скором времени поездка на Кубу. Запомнились его руки, огромные, неуклюжие, тяжелые, словно два висячих пятифунтовых молотка, и глаза — светлые, но холодные и циничные глаза убийцы.