Шафранная мантия. (THE SAFRON ROBE) - Лобсанг Рампа

— О! — ответил я. — Вам не следовало бы так шумно приветствовать монаха. Мы все время погружены в медитацию, и внезапный шок в этом случае очень вреден для здоровья.

Сдвинув брови, я неодобрительно посмотрел на них и продолжил:

— Мой Мастер и Наставник Лама Мингьяр Дондуп, обладатель шафранной мантии, один из самых известных здесь лам, он действительно очень великая личность, и я советую вам не подходить близко к его лошади, потому что эта лошадь тоже знаменита — на ней ездит такой великий человек. А сейчас идите, идите и не забывайте, что вам следует обойти вокруг по Кольцевой дороге. Это принесет вам большую пользу!

С этими словами я отвернулся, считая, что поступил, как настоящий монах, и надеясь, что произвел должное впечатление.

Смех, раздавшийся неподалеку, заставил меня смущенно оглянуться. Я увидел торговца. Он стоял, положив одну руку на бедро, и ковырял соломинкой в зубах. Мельком я оглянулся и заметил, что паломники, как и ожидалось, продолжили свой путь.

— Ну? Что тебе нужно? — спросил я старого торговца, который таращил на меня свои узкие глаза. Его лицо было покрыто морщинами. — У меня нет лишнего времени.

Старик улыбнулся хитрой улыбкой.

— Не будь так строг с бедным старым торговцем, который прожил трудную жизнь в это тяжелое время. Нет ли у тебя случайно с собой каких-нибудь безделушек из Большого Дома? Я заплачу тебе хорошую цену за клочок волос с головы ламы или за кусочек его мантии. Я могу предложить тебе еще больше за вещь, благословленную каким-нибудь высшим ламой, например, твоим Наставником в шафранной мантии. Ответь мне, маленький Мастер, ответь, прежде чем он вернется и застанет нас вместе.

Я презрительно фыркнул, посмотрев на него. Даже если бы у меня была дюжина мантий, я бы ни одной не продал такому плуту и шарлатану. Тут, к своей радости, я увидел возвращающегося Наставника. Старый торговец тоже увидел его и зашагал прочь неуклюжей походкой.

— Ты хотел что-то купить у этого торговца? — спросил Наставник.

— Нет, уважаемый Мастер, — ответил я, — это он пытался клочки Ваших волос, обрывки мантии или то, что, как ему казалось, я мог бы стянуть у Вас.

Лама Мингьяр Дондуп засмеялся, но это был печальный смех. Он осмотрел вслед торговцу, который не терял времени и пытался побыстрее скрыться из виду.

— Очень жаль, что эти люди всегда начеку. Они всегда пытаются что-то получить и использовать это в корыстных целях. Ведь на самом деле сила не в шафранной мантии, а в душе ее обладателя.

Сказав это, он поднял меня одним мягким и легким движением и усадил на лошадь, которая была так же удивлена, как и я. Затем он отвязал поводья и протянул их мне (ох, если бы я знал, что с ними делать!). Он взобрался на свою лошадь, и мы двинулись в путь.

Мы скакали вниз по Манч-Аханхангу, оставив позади деревню Шо и Парго-Калинг. Затем перебрались по мосту, перекинутому через приток Калинг-Чу, повернули влево и пересекли небольшой парк Кунду, а затем еще раз взяли влево и, наконец, достигли дороги, ведущей в Чакпори.

Это была ухабистая и каменистая дорога. По ней было трудно передвигаться. Здесь нужны были надежные кони. Железная Гора, как мы обычно называли Чакпори, была выше горы, на которой возвышалась Потала. Ее остроконечные вершины были меньше, острее, круче. Наставник ехал впереди, и из-под копыт его лошади часто вылетали и падали передо мной небольшие камни. Моя лошадь шла следом, аккуратно придерживаясь тропинки.

Все время, пока мы поднимались, я смотрел направо — на юг, где сверкала Счастливая Река, или Куай-Чу. Прямо подо мной находился Парк Сокровищ — Норбу-Линга, где Высочайший иногда проводил некоторое время, восстанавливая силы. Сейчас этот парк был пуст. Только несколько монахов-садовников приводили его в порядок после недавней бури. Нигде не было ни одного ламы. Я вспомнил, как до перелома ног любил скатываться вниз по горному склону, перебегал через Лингхорскую дорогу и заходил в Норбу-Линга. Тогда мне казалось, что это был сверхсекретный путь, известный лишь мне одному.

Мы достигли вершины горы, каменистого пространства перед стенами Чакпори, которые окружали весь монастырь. Монахи у ворот радушно встретили нас, двое других приняли наших коней. Со своим конем я расстался с величайшей радостью, но, встав на ноги, тяжело вздохнул.

— Я должен буду осмотреть твои ноги, Лобсанг. Они заживают не так быстро, как я ожидал, — сказал мой Наставник.

Монах взял багаж ламы и понес его прочь. Наставник пошел к монастырю, обращаясь ко мне через плечо:

— Мы увидимся снова через час.

Мне казалось, что Потала перенаселена, что это слишком «важное» место. Там всегда следовало быть «начеку», всегда существовала опасность досадить какому-то высокопоставленному монаху или младшему ламе. Старшие ламы никогда ни на что не обижались; у них было о чем беспокоиться и без того, чтобы обращать внимание, смотрят ли на них со стороны. Во многих случаях низшие ламы суетились и беспокоились там, где высокопоставленные проявляли доброту, рассудительность и понимание.

Я вошел во двор, надеясь найти возможность хорошо подкрепиться. На этом этапе жизни пища имела большое значение для меня, потому что тсампа, несмотря на все ее преимущества, все же не слишком-то утоляла голод.

Проходя по хорошо знакомым коридорам, я встретил много сверстников — мальчишек, которые поступили в монастырь вместе со мной. Но сейчас я замечал в наших отношениях большие перемены. Я уже не был для них просто мальчишкой, другом по учебе и играм. Я находился под особым наблюдением великого ламы Мингьяра Дондупа, обладателя шафранной мантии. Слухи об этом уже распространились повсюду. Обо мне говорили, что я буду обучаться по особой программе, что получу комнату в части монастыря, отведенной для лам. Одни считали, что я буду заниматься тем, другие думали, что этим. Мне было неловко оттого, что о моих «подвигах», реальных или вымышленных, уже знали все. Один мальчишка радостно сообщил другому, что своими глазами видел, как ветер поднял меня с земли и перенес на вершину Золотой Крыши.

— Я видел это своими собственными глазами, — говорил он, — я стоял недалеко и наблюдал за ним. Затем поднялась сильная пыльная буря, и я видел, как Лобсанг взмыл вверх. Было похоже, что он сражается с демонами там, на крыше. А потом… — он принял драматическую позу и выразительно закатил глаза. — А потом он свалился прямо в руки одному из хранителей.

Рассказчик вздохнул. В этом вздохе было все — и страх, и восхищение, и зависть. Затем он продолжил:

— В тот же день Лобсанг был вызван к Высочайшему, который этим самым оказал и нам — послушникам — знак внимания и почета.

Я пробрался сквозь толпу возбужденных наблюдателей, сквозь ватагу малышей и молодых монахов, которые надеялись, что я сделаю какое-то сногсшибательное сообщение. Им казалось, что я вот-вот должен заговорить о чем-то вроде божественного откровения, но я просто искал еду. Я пробрался сквозь толпу и зашагал по коридору к хорошо знакомому месту — кухне.

— А! Ты снова вернулся к нам? Ну что ж, садись, я накормлю тебя. По твоему виду не скажешь, что ты хорошо ел в Потале.

Старый монах-повар подошел, погладил меня по голове и слегка подтолкнул, так что я оказался сидящим на куче пустых мешков из-под ячменя. Он порылся в моей мантии, пытаясь достать чашку. Наконец он вытащил ее, абсолютно чистую (сейчас это было так кстати!), и подошел к ближайшему котлу. Вскоре он вернулся с чашкой, из которой капала тсампа. Я вскочил на ноги, опасаясь, что он может пролить все на мою мантию.

— Вот, мальчик, — сказал он, вкладывая чашку мне в руки. — Ешь, ешь быстрее. Мне кажется, что за тобой могут скоро прийти — Настоятель хочет услышать обо всем, что произошло.

К счастью, вошел кто-то еще, и повар вынужден был отвлечься и оставить меня наедине с тсампой.

Я вежливо поблагодарил его. Это был добрый старик, который думал, что все дети беспомощны, но они не настолько беспомощны, какими кажутся, особенно если их хорошо накормить. Я подошел к огромному мешку с песком и аккуратно вычистил свою чашку, а затем, взяв веник, подмел песок, который рассыпался на пол, поклонился удивленному повару и вышел.

Я дошел до конца коридора, где было окно, и, опершись руками о подоконник, выглянул наружу. Подо мной было болото, а рядом струился ручей. Но я смотрел в сторону переправы. Казалось, у лодочника был необычайно напряженный день. Он налегал на весла и греб изо всех сил, не жалея себя. Его лодка из ячьей шкуры была до предела нагружена людьми и их багажом. Я не мог понять, что случилось и почему так много людей переправляются в Святой Город.

Тут я вспомнил о русских, которые оказывали большое давление на нашу страну, и сейчас, когда засуетились британцы, направляли в Лхасу огромное количество шпионов, переодетых торговцами. Эти люди думали, что мы — бедные невежественные туземцы и поэтому никогда не распознаем их. Они не знали, что большинство лам были телепатами и ясновидящими и без труда раскрывали намерения шпионов.