Месть еврея - Вера Крыжановская-Рочестер

– Извините, что я осмелился вас беспокоить, но приехал посланный от графа Маркош и желает переговорить с вами по очень важному делу, более четверти часа он ждет вас в кабинете.

Самуил взял карточку и прочел вполголоса:

– Карл Герберт.

– Вы хорошо сделали, что доложили мне, – сказал он лакею и, не взглянув на своих единоверцев, быть может, даже забыв о них, быстро направился в свой кабинет.

Почтенный человек средних лет с портфелем в руках, встал при входе Самуила.

– Пожалуйста садитесь, господин Герберт, – сказал Самуил, садясь сам за свое бюро, – и скажите, какое вы имеете ко мне поручение от графа. Есть у вас письмо?

– Нет, я прислан с устным поручением его сиятельства для того, чтобы покончить одно денежное дело.

Герберт открыл портфель и вынул из него пачку банковых билетов и пачку векселей, порванных посредине и хорошо знакомых Самуилу.

– Что это значит? – спросил он, пораженный.

– Потрудитесь, милостивый государь, проверить присланную сумму, чтобы засвидетельствовать, что граф Маркош ничего более не должен вашему банку. Сверх того, мне поручено сообщить вам, что соглашение по семейному вопросу, заключенному его сиятельством с вами, должно считаться окончательно порванным, так как графиня Валерия обручена с князем Раулем Орохаем.

Самуил ничего не ответил. Словно свинцовая туча опустилась на него, и одна мысль мерцала в его голове: «Валерия тебе изменила!» Он не видел сострадательного взгляда Герберта и не слышал, как тот с ним прощался, уходя из кабинета: внешняя жизнь не существовала для него в эту минуту. Но, мало-помалу оцепенение проходило, уступая место мучительному сознанию: все кончено. Исчезла счастливая будущность, развеялись радужные мечты. Женщина, которую он боготворил, изменила ему, чтобы сделаться княгиней; а бумаги, которые он отдал Валерии в минуту, когда их души, казалось, слились навек, возвращались через постороннего человека без всякого письма; ему заплатили, вот и все. Что мог требовать еврей, кроме золота? Глухой смех вырвался из его груди. Евреи, которых он оставил в зале, сказали правду: – «Тебя выбросят, как гадину, как только не будут иметь в тебе нужды». А она, изменница, продавшая его за титул, в эту минуту обменивается поцелуем со своим женихом или улыбается на слова любви, которые тот ей нашептывает!..

Жгучее чувство стеснило сердце Самуила, от острой боли он едва мог дышать. Растерянный взгляд его, блуждая без цели, остановился на пистолете, лежащем на столе, и он вздрогнул. Смерть лучше бесплодной жизни, со всеми ожидавшими его впереди мучениями.

Он быстро встал, швырнул на пол деньги, принесенные Гербертом, и схватил оружие…

Минуту спустя раздавшийся выстрел всполошил весь дом. Первыми в кабинет вошли раввин с его спутниками, и нашли Самуила на полу, плававшим в луже крови.

– Иегова совершил над ним праведный суд свой, – фанатически провозгласил раввин.

Выйдя из кабинета банкира, поверенный по делам Маркош медленно направился к выходу. Задумчиво спускался он с последних ступенек лестницы, когда до него донесся оглушительный звук выстрела. Герберт, вздрогнув, остановился, но звук этот почему-то не удивил его. Несколько минут спустя, по лестнице со всех ног бежал лакей.

– Что такое? Куда ты бежишь? – спросил швейцар, останавливая его за руку. – Не случилось ли что-нибудь? Мне как будто послышался выстрел.

– Пусти, я бегу за доктором, наш барин застрелился, – крикнул лакей, кидаясь на улицу.

– Бедный, – подумал Герберт, садясь в ожидавший его фиакр, – не смог, значит, проглотить принесенную мной пилюлю. Вот для нашего князя это лучший исход. А красивый малый, правду сказать. Во всяком случае, надо поспешить принести приятную новость в замок и, если постараться, так, пожалуй, я попаду на последний поезд.

Несколько часов спустя Герберт сидел в вагоне железной дороги. Ударил последний звонок, и замешкавшиеся пассажиры бросились занимать места. В отделении, где сидел Герберт, набитом битком, шел между тем разговор.

– Слыхали вы, что миллионер Самуил Мейер застрелился? – спрашивал какой-то отец семейства, навьюченный пакетами и шляпными картонками.

– Как же, слыхала. Весь город об этом говорит и никто не может понять причину, – ответила дама, сидевшая рядом с Гербертом. – Сначала думали, что он разорился, и зять полетел вынимать значительную сумму в банке, но ему все выплатили сполна. Один из служащих сообщил, что Мейер еще дышал, когда его подняли, и что доктора теперь от него не отходят; у него смертельная рана в боку.

– Позвольте заметить, сударыня, – вмешался третий пассажир, – что дела дома Мейера в блестящем состоянии, не менее достоверно и то, что пуля у него в мозгу, а пустил он ее себе после бывшего таинственного столкновения с его единоверцами. Утверждают, будто главный раввин Пешта с целой кучей евреев устроили ему ужасную сцену за то, что он якобы собирался креститься и для этого бывал у священника. Вот после этого скандала он ушел в кабинет и застрелился.

А Герберт все слушал, но в разговор не вмешивался. Облеченный издавна доверием семьи Орохай, он знал все подробности истории помолвки князя, и вздох сожаления вырвался у него при воспоминании о молодом красивом человеке, безвременно погибшем.

На следующий день Рудольф и его жена сидели на террасе. Только что кончили завтракать, и граф пошел отдохнуть; Валерия, которая провела все утро возле жениха, ушла в свои комнаты, а княгиня отправилась к сыну. Выздоровление Рауля шло очень быстро. Молодые супруги весело говорили о предполагаемом путешествии в Неаполь, когда появление Герберта прервало их разговор.

– Ах, вы уже вернулись, господин Герберт, – сказал с удивлением Рудольф, протягивая ему руку.

– Да, граф, я поспешил вернуться и, узнав, что ваш батюшка отдыхает, позволил себе прийти сюда, чтобы сообщить вам без свидетелей о происшедшем.

– В чем дело? У вас встревоженный вид! Надеюсь, что Мейер не намерен устроить какой-нибудь скандал? – спросил Рудольф презрительно. – Что он сказал?

Герберт пожал плечами и грустно усмехнулся.

– Ничего не сказал. Я думаю, он и не был в состоянии говорить, а теперь и подавно не может ничего предпринять, так как он умер. Спустя пять минут после моего ухода из его кабинета он застрелился.

Рудольф вскочил на ноги, меж тем как Антуанетта глухо вскрикнула, закрыв лицо руками.

– Самуил умер? – повторил граф, бледнея и проводя рукой по лбу, на котором выступил пот. – Уверены ли вы в этом? Быть может, это ложный слух?

– Нет, это правда. Я сам слышал выстрел. Всем в городе известно об этом самоубийстве, да и в поезде только и говорят об этом.