Волк среди теней - Дэвид Геммел

Шэнноу ощутил, как правда этих слов давит его, точно каменная плита, но он ничего не сказал.

— Не находите, что ответить, мистер Шэнноу? Вам следовало бы прислушаться к старику Каритасу. У него был шанс присоединиться ко мне столетие назад, но он предпочел жить в лесах, будто благочестивый отшельник. Теперь он умер — и весьма поэтично, а с ним и его земляные черви. Вы будете следующим, мистер Шэнноу. Разве что предпочтете присоединиться к исчадиям Ада?

— Нет ничего в мире, что могло бы соблазнить меня присоединиться к тебе, — ответил Шэнноу.

— Да неужели? А жизнь Донны Тейбард?

Шэнноу заморгал от неожиданности и попятился.

Красавец засмеялся.

— Ах, мистер Шэнноу, вы, право, не заслуживаете моей вражды. Вы — комар в ухе слона. Убирайтесь и умрите где‑нибудь. — Он поднял ладонь, и Шэнноу отбросило от него с ошеломляющей быстротой.

Он проснулся и застонал. Взял Библию и при свете зари тщетно искал в ней слова, которые сдвинули бы плиту с его души.

Шэнноу и Села покинули земли племени Зерна и направились на север через широкую равнину. Они ехали неделю за неделей, останавливались на ночлег в овражках и нигде не видели признаков человеческого обитания. Шэнноу хранил подавленное молчание, и Села с деликатной почтительностью оставлял его в покое. Мальчик по вечерам сидел и смотрел, как Шэнноу склоняется над Библией, ища наставления и не находя.

Настал вечер, когда Шэнноу отложил Книгу и откинулся, глядя на звезды. Стреноженные лошади паслись поблизости, небольшой костер весело пылал.

— Век чудес миновал, — сказал Шэнноу.

— А я ни разу ни одного чуда не видел, — отозвался Села.

Шэнноу сел прямо, потирая подбородок. Более недели питались они чрезвычайно скудно, и Иерусалимец осунулся, глаза у него запали.

— Давным‑давно Бог Воинств разделил воды морские, дабы его народ мог перейти море яко посуху. Он источал воду из скал и посылал своего Ангела смерти против их врагов. В те дни его пророки взывали к нему, и он даровал им сокрушающую силу.

— Может, он умер, — сказал Села. — Или спит, — поспешил он добавить, увидев, как вспыхнули глаза Шэнноу.

— Спит? Да, может быть, он спит. Куропет пришла ко мне и сказала, что умрет. «Не обнимать Куропет мужа в долгие зимние ночи». Я хотел спасти ее, я так хотел обрести возможность сказать ей: «Вот видишь, Куропет, это был лживый кошмар!» Я молился так горячо! — Он умолк и уставился на свои руки.

— Мы сделали все, что могли, — сказал Села. — Мы убили много исчадий.

— Камни в пруду, — пробормотал Шэнноу. — Возможно, она была права. Возможно, все предрешено заранее, и мы проходим по жизни, как куклы на нитках.

— Так ли уж это важно, Громобой? Раз нам это неизвестно.

— Для меня важно, неимоверно важно. Пусть бы раз я почувствовал, что сделал что‑то для моего Бога, что‑то такое, чем мог бы гордиться. Но Его Лицо отвращено от меня, и мои молитвы — лишь шелест на ветру.

Шэнноу закутался в одеяло и заснул беспокойным сном.

На следующий день ближе к полудню они заметили небольшое стадо антилоп. Шэнноу пустил мерина рысью и сразил молодую самку пулей в сердце. Спешившись, он перерезал ей горло и отступил, пока кровь стекала в мягкую землю. Потом освежевал и разрубил тушу, и они наелись досыта.

Два дня спустя Шэнноу и Села оставили равнину позади и въехали в область лесистых холмов.

На севере тянулся горный хребет — Шэнноу никогда еще не видел таких высоких гор, чьи вершины терялись в клубящихся тучах. При виде гор Шэнноу почувствовал себя бодрее и сказал Селе, что хотел бы подъехать к ним поближе. Мальчик побледнел.

— Нам нельзя ехать туда, — прошептал он. — Там смерть, поверь мне.

— Что ты знаешь о них?

— Там собираются все призраки. И чудовища, которые в один присест могут съесть стадо бизонов, — земля трясется под их лапами. Мой отец много лет назад побывал поблизости от них. Туда никто не ездит.

— Поверь мне, Села, я много странствовал, но видел очень мало чудовищ, и почти все они вначале были людьми. Я еду туда.

Шэнноу ударил каблуками бока мерина и поехал дальше, не оглянувшись. Однако Села не тронулся с места — глаза у него были полны страха, сердце отчаянно колотилось. Шэнноу спас ему жизнь, и он считал себя его должником. Он обязан был отплатить Иерусалимцу не меньшей услугой, чтобы вернуть свой долг. И все‑таки все его существо восставало против такого дерзания. Борьба рассудка с чувствами совсем его парализовала.

Шэнноу, не оборачиваясь, поднял руку, подзывая его. Этот жест решил дело: Села пустил лошадь рысью и поравнялся с Громобоем.

Шэнноу улыбнулся и похлопал его по плечу. Уже много недель Села не видел, чтобы он улыбался. Может быть, спросил себя Села, это такое безумие? И грозящие опасности, даже смерть, пробуждают в нем жизнь?

Они ехали по оленьей тропе, и она увела их высоко в холмы, где свежий воздух был напоен благоуханием сосен и трав. Неподалеку взревел лев. Села словно увидел, как зверь прыгает на свою добычу, — это был охотничий рев, парализующий жертву ужасом. Лошадь мальчика прянула в сторону, и он успокоил ее ласковыми словами. Раздался выстрел, по холмам прокатилось эхо. В руке Шэнноу появился адский пистолет, и он направил мерина на выстрел. Села вытащил из‑за пояса капсюльный пистолет Шэнноу и поехал следом. Но он не взвел курка — он избегал касаться пистолета с той минуты, как получил его от Шэнноу у могилы Каритаса. Пистолет внушал ему ужас, хотя и придавал сил, так что он носил его за поясом больше как талисман, чем разящий смертью громовик.

Села следом за Шэнноу поднялся по крутому склону и спустился в узкую лощину. Там мальчик увидел распростертого на земле человека, над которым стоял черногривый лев. Правой рукой лежащий вцепился в гриву зверя, отводя его клыки от своего горла, а левой вонзал и вонзал нож ему в бок.

Шэнноу приблизился к ним галопом, натянул поводья и, когда мерин взвился на дыбы, выстрелил льву в голову. Зверь рухнул на свою жертву, но человек сумел выбраться из‑под него. Его черные кожаные брюки были разорваны на бедре, и из прорех сочилась кровь. Лицо располосовано, правая щека свисает кровоточащими лоскутами. С усилием встав, он убрал нож в ножны. Сильный мужчина с широкими плечами и грудью колесом, черная борода расчесана снизу на три зубца.

Не глядя на своих спасителей, он, пошатываясь, прошел несколько шагов, поднял свой револьвер и спрятал в кожаную кобуру у себя на боку. Споткнулся, но удержался на ногах и, наконец, обернулся к Шэнноу.

— Прекрасный выстрел! — сказал он. — Но будь он на полпальца правее, убит был бы я, а не лев.

Шэнноу ничего не ответил, и Села увидел, что он все еще держит в руке пистолет, целясь в раненого. И тут юноша понял почему. Справа от мужчины на траве лежал его шлем, увенчанный козлиными рогами исчадий Ада.